Ведьмы в литературе
1. Орест Сомов. Киевские ведьмы (1833)
Орест Сомов — писатель-романтик, автор трактата «О романтической поэзии» (1823), в котором он ориентировал литераторов на народное творчество и призывал к национальной самобытности (одна из характерных черт европейского романтизма). Жуковского, например, он критиковал за чрезмерное увлечение европейскими сюжетами и темами. Литературный предшественник Гоголя, разглядевший в авторе «Ганца Кюхельгартена» задатки большого писателя, Сомов в числе прочего и автор фантастических повестей на сюжеты из украинского фольклора, причем в поздних текстах уже он ориентировался на произведения своего талантливого ученика. «Вечера на хуторе близ Диканьки» вышли в 1831–1832 годах, а повесть «Киевские ведьмы», которая нас здесь интересует, в 1833-м (она стала последним значительным произведением Сомова, скончавшегося в том же году).
Действие повести происходит в Киеве, в XVII веке, причем Сомов старался, опираясь на доступные ему источники, передать подлинный исторический колорит той эпохи. Сюжет таков: казак Федор Блискавка ненароком женился на ведьме Катрусе Ланцуговне. Катруся — ведьма поневоле, ее в детстве вынудила спутаться с темными силами мать, но она надеется избавиться от этого ярма с помощью любви и христианства; это романтический персонаж, противопоставленный остальному миру. В результате получается сказка «Лягушка-царевна» с плохим концом: Федор узнает о том, что жена летает на дьявольские сборища, но, вместо того чтобы обсудить с ней этот вопрос, тайком отправляется, как и она, на шабаш. Его замечают, и Катрусе приходится погубить собственного мужа.
Сборище ведьм и прочей нечисти описано у Сомова весьма колоритно:
«Тут вереница старых, сморщенных как гриб ведьм водила журавля, приплясывая, стуча гоцки сухими своими ногами, так что звон от костей раздавался кругом, и припевая таким голосом, что хоть уши зажми. Далее долговязые лешие пускались вприсядку с карликами домовыми. В ином месте без зубые, дряхлые ведьмы верхом на метлах, лопатах и ухватах чинно и важно, как знатные паньи, танцевали польской с седыми, безобразными колдунами, из которых иной от старости гнулся в дугу, у другого нос перегибался через губы и цеплялся за подбородок, у третьего по краям рта торчали остальные два клыка, у четвертого на лбу столько было морщин, сколько волн ходит по Днепру в бурную погоду. Молодые ведьмы с безумным, неистовым смехом и взвизгиваньем, как пьяные бабы на веселье, плясали горлицу и метелицу с косматыми водяными, у которых образины на два пальца покрыты были тиной; резвые, шаловливые русалки носились в дудочке с упырями, на которых и посмотреть было страшно».
2. Александр Кондратьев. На берегах Ярыни (1930)
Александр Кондратьев — почти забытый сегодня русский писатель-модернист (а также поэт, переводчик и литературовед). Ученик Иннокентия Анненского, он общался с Александром Блоком, с Мережковским и Гиппиус, посещал поэтический салон Федора Сологуба и переписывался с Валерием Брюсовым. Сочинял в основном на мифологические темы, писал стихи, рассказы, романы, до революции успел издать восемь книг, а вскоре после нее эмигрировал и продолжил заниматься литературой в эмиграции. Широкой известности Кондратьев не приобрел, даже в постсоветской России его сочинения переиздаются крайне редко.
Среди его произведений особенно выделяется большой роман «На берегах Ярыни» (опубликован в 1930-м в Берлине), посвященный славянской демонологии. Произведение во многом уникальное: повседневная жизнь, привычки и обычаи нечистой силы (ведьм, водяных, леших, русалок и т. п.) изображены Кондратьевым детально. В отличие от Гоголя, у которого живописная нечисть все же остается плодом богатой народной фантазии, у Кондратьева, прошедшего модернистскую школу неомифологизма, ведьмы и русалки — это именно ведьмы и русалки, а не герои страшных детских сказок, их мир описан поэтично, но в то же время крайне натуралистически (кстати, автор — при всей экстравагантности его тематики — не стремится к таким радикальным экспериментам с языком, которые можно найти у его современников Андрея Белого или Алексея Ремизова).
Сюжетных линий в романе Кондратьева несколько, и одна из них посвящена ведьме Аниске. Ничего романтического в образе этой героини (которая, как и Маргарита, посещает шабаш, описанный едва ли не реалистичнее, чем в знаменитом произведении Булгакова) нет: злая колдунья служит дьяволу, портит жизнь односельчанам (лишает молока чужих коров, наводит порчу и т. д.) и умирает отравленная дочерью болотной бесовки, которую сама же приняла в ученицы. Одна из самых ярких сцен романа — участие Аниски в упомянутом выше сборище ведьм на Осиянской горе, где она целует «боженьку в хвостик», пьет самогон за столом, уставленным мертвечиной, и пляшет с другими ведьмами и чертями:
«Одна за другой подходили к трону ведьмы, хвастаясь напущенными на соседей болезнями, выдоенным до крови скотом, испорченными свадьбами и другими делами. Смуглая с жесткими волосами молодая цыганка приволокла даже украденного ею где-то, хныкавшего потихоньку двухнедельного младенца. По безмолвному знаку Черного Козла десятки рук с крючковатыми пальцами потянулись к подарку, и маленькое белое тельце, жалобно пискнув, исчезло в разношерстной свите владыки ночного празднества. Принесшая дар была благосклонно отмечена когтем властелина, нацарапавшим какой-то знак на лбу осчастливленной колдуньи».
3. Отфрид Пройслер. Маленькая Баба-Яга (1957)
Знаменитый немецкий детский писатель Отфрид Пройслер скончался несколько лет назад (он родился в 1923-м, успел повоевать на Восточном фронте, дослужился до лейтенанта, попал в советский плен и провел там пять лет, о чем в конце жизни написал воспоминания, опубликованные лишь после его смерти и не переведенные на русский). Самая известная его книга, «Крабат, или Легенды старой мельницы», написана по мотивам сказок лужицких славян и неоднократно экранизировалась, но в России чаще переиздают три сказки-повести о маленьких водяном, привидении и Бабе-Яге.
«Маленькая Баба-Яга» на самом деле, конечно, маленькая ведьма, а Ягой ее назвал переводчик и детский писатель Юрий Коринец. Его перевод, публиковавшийся в 1972–1973 годах в журнале «Мурзилка», — это скорее пересказ, в него не вошли четыре главы из оригинального произведения. Впрочем, в современной Германии книжку Пройслера тоже подправляют: издательство «Тиннеман», выпускающее ее с 1957 года, в 2013-м заявило, что в последующих изданиях не будет неполиткорректных слов «Neger» (негр) и «Zigeuner» (цыган). (Еще один бесполезный факт: литератор Юрий Коринец — отец скончавшегося в 2015 году Юрия Коринца, переводчика консервативных мыслителей Карла Шмитта и Освальда Шпенглера.)
Если у Сомова ведьмы были романтическими, а у Кондратьева модернистскими, то маленькую ведьму Пройслера можно назвать «постмодернистской»: автор на современный манер обыгрывает расхожие сюжеты о повадках и обычаях ведьм (включая обязательный полет на шабаш). Главная героиня его повести, юная по меркам таких, как она (ей пока всего 127 лет), усердно обучается ведьмовскому искусству, но не понимает, что пользоваться им следует только для дурных дел. В результате, несмотря на все свое усердие и глубокие познания, она проваливает экзамен, который ей устраивают в Вальпургиеву ночь на горе Блоксберг. Старшие ведьмы не позволяют маленькой Бабе-Яге участвовать в празднике на равных с ними и заставляют ее собирать дрова для костра — тогда она складывает костер из их метел и колдовских книг и тем самым оказывается единственной ведьмой на свете, причем доброй. Вот как описывается шабаш в этой забавной и необычной сказке:
«Маленькую Бабу-Ягу не испугали предсказания ворона. В ту же ночь она появилась на Блоксберге. Все взрослые ведьмы были уже там. Развевались по ветру волосы, свистели платья — это ведьмы летали вокруг колдовского костра верхом на своих метлах. Здесь было около пятисот или шестисот ведьм: горные ведьмы, лесные ведьмы, ведьмы болотные и колодезные, ведьмы тумана, и травяные ведьмы, и ведьмы ветра. В буйной пляске кружились они вокруг колдовского костра.
— Вальпургиева ночь! — распевали ведьмы. — Ура! Вальпургиева ночь! Они блеяли, каркали, мычали, кукарекали и визжали. Иногда они грохотали громом и швырялись молниями».
Уинни Гейлер. Иллюстрации к немецкому изданию книги Отфрида Пройслера «Маленькая ведьма» («Die kleine Hexe»)
Фото: book-graphics.blogspot.ru
Ведьмы в науке
1. Пер Факснельд. Сатанинский феминизм. Люцифер как освободитель женщин в культуре XIX века (2017)
Per Faxneld. Satanic Feminism. Lucifer as the Liberator of Woman in Nineteenth-Century Culture
Ни для кого не секрет, что женщин в христианской культуре часто называли «сосудом греха». Виной тому прародительница Ева, соблазненная Сатаной (который, кстати, тоже иногда изображался в виде женоподобной змеи: это отзвуки апокрифов о Лилит, первой жене Адама) и вкусившая плод древа познания. Богословы возложили на Еву ответственность за все последовавшие страдания человечества, а представление о женщине как сообщнице дьявола узаконивало патриархальную власть над ней. По этой же причине ведьма — самый яркий негативный образ женщины, не подчиняющейся законам маскулинного мира. Неудивительно, что она стала настоящей феминистской иконой. Так, в конце 1960-х в Америке появилась фемгруппировка W.I.T.C.H. (Women’s International Terrorist Conspiracy from Hell) — «Международный женский террористический сговор из ада», занимавшаяся «наложением проклятий» на капиталистический мир. Их деятельность не стоит понимать как попытку колдовства, акции W.I.T.C.H. были исключительно художественным высказыванием.
В своей новой книге Пер Факснельд не столько исследует представления о ведьмах в феминистском контексте, сколько изучает образ Люцифера «как освободителя женщин» в долгом XIX столетии (термин Эрика Хобсбаума, обозначающий период с 1789 по 1914 годы). Факснельд пишет, что в это время появились новые интерпретации образа сатаны. Романтизм понимал его как героя, противостоящего христианской патриархальной тирании и мизогинии, а грехопадение Евы — как акт освобождения от них. Романтическая трактовка восходит к поэме Мильтона «Потерянный рай», где дьявол представлен как отчаянный борец за свободу (образ Евы также решен по-новому, Факснельд подробно останавливается на этом в первой главе). Это не укрылось и от самих женщин: «В Париже лесбийская поэтесса опубликовала свою книгу, где восхваляла Люцифера как создателя женщин и того, кто вдохновляет их на занятие поэзией <…> Добропорядочные американцы были шокированы, когда двадцатилетняя женщина написала провокационную автобиографию, где образ дьявола использовался как символ свободы». Факснельд изучает, как эта идея выражалась в различных художественных произведениях и прежде всего в литературных текстах. В поле его зрения оказываются самые разные деятельницы: суфражистка Элизабет Кади Стэнтон, оккультист Елена Блаватская, поэтесса Рене Вивьен и многие другие. Автора интересуют пересечения прародителя зла и женщин: от случаев, когда сатана изображался в женском теле (начиная с искушения первых людей и заканчивая карикатурами на суфражисток), до сочинений Мэри Маклейн, чья первая книга была названа «Я жду появления дьявола» (Await the Devil’s Coming). Издатели изменили заголовок на «Историю Мэри Маклейн». Разумеется, Факснельд не обошел стороной ведьм. В главе «Ведьмы как борцы с патриархатом» (Witches as Rebels Against Patriarchy) он пишет о том, как представление о ведьмах накладывалось на медицинские штудии женской истерики и как истерика в конце концов стала одной из «характеристик» суфражисток.
2. Джеральд Гарднер. Beдовство сегодня. Гарднерианская Книга Теней (1954)
«Ведовство сегодня» — знаковая работа Джеральда Гарднера (1884–1964), британского антрополога-любителя, оккультиста и писателя. Редакторы русского издания пишут, что этот труд «не только станет настольной книгой любой ведьмы, но и заинтересует каждого, кто изучает европейскую магию и оккультизм». Гарднера принято считать отцом-основателем викканства — неоязыческого магического течения, использовавшего элементы церемониальной магии. Он соединил эту традицию, в которой, в свою очередь, слились элементы розенкрейцерства, масонства, теософии и каббалы с «народным» язычеством: «Ведовство в этом отношении стало значительным шагом оккультизма „в народ” и к корням, доступным для куда более широкого круга последователей, свободным от интеллектуализма». Гарднер выпустил сборник ритуальных текстов, «Книгу Теней», и вообще считал, что у каждой ведьмовской общины должен быть такой фолиант. С точки зрения ритуалов Гарднер объединил традиции Ордена Золотой Зари (в него он был посвящен), Телемы Алистера Кроули с элементами Ангельской магии.
Женщина в магических учениях, на которых базировалась викка, была достаточно эмансипирована, но Гарднер пошел еще дальше, нарушив принципы гендерного равенства (то есть когда жрец и жрица выполняют одинаково важные функции) и сделав верховную жрицу главой викканской общины: «Именно возвеличивание женщины в Викке и возможность самопосвящения и привели к феноменальному росту ее популярности в грядущие десятилетия и появлению огромного числа производных». Впрочем, из всего этого не следует, что «Ведовство сегодня» не обладает какой-либо чисто научной ценностью. Сам Гарднер пишет: «Я — антрополог, и работа антрополога состоит в том, чтобы выяснять, что люди делают и во что они верят — а не то им говорят делать и во что верить другие». Прежде всего, автор стремится развенчать представление о ведовстве как о некой запретной деятельности. Гарднер считает, что это такая же религия с устоявшимися практиками, как, например, буддизм или синтоизм. Ведовство — это не поклонение дьяволу. В этой религии нет никаких «черных месс» (хотя некоторые ее представительницы и сознавались в их отправлении под пытками). Гарднер возводит это верование не к сатанизму, а к культу Великой Матери, жрицами которой были именно женщины. Негативное представление о ведьме закрепилось в Средние века, когда, с точки зрения Гарднера, язычники обвинялись в связи с сатаной: «Во время самых ранних процессов над ведьмами свидетели заявляли, что видели их скачущими по полям (а не по воздуху) на жердях или метлах, и это служило доказательством того, что они практиковали магию плодородия, приравнивавшуюся к уголовному преступлению». В общем и целом «Ведовство сегодня» — это попытка развенчания стереотипов о ведьмах, но у книги есть и некоторый практический смысл, хотя Гарднер и предупреждает, что ведовство никогда не было культом для всех и каждого: «Если у вас нет склонности к оккультному, тяги к чудесному, ощущения, что на несколько минут можно ускользнуть из этого мира и отправиться в мир фейри, оно будет вам совершенно бесполезно».
3. Эми М. Дейвис. Хорошие девочки и злые ведьмы: женщины в полнометражных диснеевских мультфильмах (2011)
Amy M. Davis Good girls and wicked witches: women in Disney`s Feature animation
Активистки феминистского движения не раз обвиняли студию Уолта Диснея в том, что она навязывает юным зрителям гендерные стереотипы. Книга «Хорошие девочки и злые ведьмы» — это попытка разобраться, как конструируются женские характеры в диснеевских фильмах. Автор считает, что они отражали представления общества о том, какими должны быть мужчины и женщины и отношения между ними (одна из глав называется «Фильм как зеркало культуры»). Устойчивая популярность диснеевской продукции подтверждает эту идею. Дейвис рассматривает фильмы, выпущенные студией в период с 1937 по 2004 год. Как несложно догадаться, в диснеевских фильмах (особенно классического периода, 1937–1966, то есть при жизни Диснея) гендерные роли изображались традиционно: герои и героини встречаются, влюбляются, переживают лишения, воссоединяются и живут долго и счастливо. «Что такое „долго и счастливо” остается загадкой, но мы, зрители, верим, что все будет именно так», — пишет Дейвис. Однако протагонистам нужны антагонисты, и тут на сцену выходят ведьмы, злые мачехи и прочие Стервеллы де Вилль. Автор пишет, что именно «сильные женщины с независимым характером часто представали в виде кровожадных демонов или ведьм».
Женские образы классического периода были довольно статичными и почти не менялись. Дейвис предлагает любопытную статистику: кроме Капитана Хука в «Питере Пэне», в диснеевских фильмах классического периода антропоморфные злодеи были женщинами. Однако в конце 1960-х американское общество меняется: феминистские идеи медленно, но верно расшатывают патриархальные устои. В сентябре 1968 года прошла протестная акция «Мисс Америка» (Дейвис пишет о ней: «Соединенные Штаты испытали одно из величайших социальных потрясений в своей истории»). Массовая культура не могла не отреагировать на подобные изменения. Дейвис анализирует не только продукцию студии Уолта Диснея, но и другие фильмы, которые вышли в интересующие ее периоды. Так, в поле ее зрения оказываются фильмы «С девяти до пяти», «Красотка» и многие другие. Героини поздних фильмов Диснея, такие как Ариэль, Покахонтас, Жасмин, — принцессы, не выходящие за рамки традиционной модели, но, по мнению автора, они мало похожи на героинь предшествующего времени. Их отличает «сила воли, решимость выстраивать собственную судьбу, верность себе».
На образе ведьмы Дейвис останавливается отдельно. Она пишет, что в последние десятилетия фильмы о женском колдовстве выделились в отдельный жанр (сериалы «Сабрина — маленькая ведьма», (1996–2003), «Зачарованные» (1998–2006), фильмы «Колдовство» (1996), «Практическая магия» (1998). Это связано с тем, что сам этот образ начали переосмыслять: ведьма больше не злобная, сгорбленная старуха, а самостоятельная женщина. Однако у Диснея образ ведьмы по-прежнему решался в традиционном ключе (единственное исключение, о котором пишет Дейвис, — Хельга Синклер из «Атлантиды» (2001).
Стихи о ведьмах
1. Иван Дмитриев, «Причудница» (1794, фрагмент)
О, если бы восстал из гроба ты в сей час,
Драгунский витязь мой, о ротмистр Брамербас,
Ты, бывший столько лет в Малороссийском крае
Игралищем злых ведьм!.. Я помню, как во сне,
Что ты рассказывал еще ребенку мне,
Как ведьма некая в сарае,
Оборотя тебя в драгунского коня,
Гуляла на хребте твоем до полуночи,
Доколе ты уже не выбился из мочи;
Каким ты ужасом разил тогда меня!
2. Валерий Брюсов, «Ламия» (1900)
В дни весенних новолуний
Приходи, желанный друг!
На горе ночных колдуний
Соберется тайный круг.
Верны сладостной Гекате,
Мы сойдемся у костра.
Если жаждешь ты объятий,
Будешь с нами до утра.
Всех красивей я из ламий!
Грудь — бела, а губы — кровь.
Я вопьюсь в тебя губами,
Перелью в тебя любовь.
Косы брошу я, как тучу, —
Ароматом их ты пьян, —
Оплету, сдавлю, измучу,
Унесу, как ураган.
А потом замру, застыну,
Буду словно теплый труп,
Члены в слабости раскину,
Яства пышные для губ.
В этих сменах наслаждений
Будем биться до утра.
Утром сгинем мы, как тени,
Ты очнешься у костра.
Будешь ты один, бессильный…
Милый, близкий! жаль тебя!
Я гублю, как дух могильный,
Убиваю я, любя.
Подчинись решенной плате:
Жизнь за ласку, милый друг!
Верен сладостной Гекате,
Приходи на тайный луг.
3. Дмитрий Пригов, «Мои неземные страдания» (1993, фрагмент)
Какая-то тихость и слабость такая
Не бейте! Не бейте меня по глазам
Вот черное все из меня вытекает
Нечто
Я — ведьма! я — ведьма! я знаю и сам
Я черная и ядовитая ртуть
Но дайте хотя б напоследок взглянуть
На мир этот солнечный
