Образ свободной жизни
Два месяца в году, с середины ноября до 14 января, в Байдарацкой тундре на Ямале, где живет ненецкая писательница Анна Неркаги, длится полярная ночь. По словам Неркаги, в эти месяцы у ненцев (слово «ненец» означает «человек») одна задача — выжить. Зима здесь длится гораздо дольше полярной ночи: «За долгие девять месяцев зимы, холода, стужи мы буквально сиротеем. Мы плачем и тоскуем по солнцу и теплу, как малые дети. И никто на всем белом свете не любит солнце так, как мы<...> Как только теплые родинки земли, ароматные парные проталинки, появляются на ее теле, мы встаем на колени и целуем ее, землю, как маму, как Бога, как спасение».
Может быть потому, что жизнь на Ямале (ненец. «край земли») так сурова, связь с родной землей у ненцев так крепка — и так непонятна людям с Большой земли. Как пишет Неркаги, «образ жизни ненцев только несведущему человеку кажется адом из-за своей тяжести, отдаленности от мира, холода, иногда голода. На самом деле это образ свободной жизни и отдаленно напоминает собой рай». В 2015 году за «мифологизм прозы и страстное отстаивание культурной самобытности малого северного народа» Анна Некраги была номинирована Уральским федеральным университетом на соискание Нобелевской премии по литературе.
На границе слова и молчания
Ненецкая писательница, пишущая на русском языке, Анна Неркаги — автор четырех небольших повестей («Анико из рода Ного», 1976; «Илир», 1979; «Белый ягель», 1995; «Молчащий», 1996) и четырех таких же небольших нон-фикшн произведений («Мудрые изречения ненецкого народа», 2014; «Легенды и предания», 2015; «Песнь Творцу. Ярабц Нуму», 2015; «Загадки моей бабушки», 2015). «Ненцы — люди пауз», — утверждает Некраги, объясняя многолетнее писательское молчание между «Илиром» и «Белым ягелем» (16 лет), между «Молчащим» и «Мудрыми изречениями ненецкого народа» (17 лет). Неркаги живет типичной жизнью русского писателя, для которого творение жизни важнее сочинения книг. Главное ее произведение — «Земля надежды» в Байдарацкой тундре, этностойбище и школа для ненецких детей-сирот; что-то такое, чего никогда не было в тундре и что трудно объяснить уже существующими понятиями вроде мироустроительного мифа или жизнестроительного теургического проекта.
Анна Неркаги и сама явление небывалое. Существуя на границе мифа и литературы, ненецкого и русского языков, язычества и христианства, жизнетворчества и сочинительства, она при этом абсолютно целостна — и эта царственная целостность вызывает страстное восхищение одних и яростное неприятие других.
На родной земле
Как принято в тундре, в шесть лет Неркаги отправили учиться в интернат. В книге «Загадки моей бабушки» она рассказывает, как каждый год последние дни августа превращались для детей «в маленький ад». В эти дни в тундру прилетали «сборщики детей» и увозили их в интернат, на целых девять месяцев отрывая их от родной земли и языка, — в интернате детям запрещали разговаривать на ненецком. Как объясняет Неркаги, школа «ела и ест наших детей до сих пор, глотая одного за другим». Школа же, которую открыла сама Неркаги, возникла из осознания, «как по сути преступна система образования, до сих пор забирая у родителей детей».
Внутренняя коллизия человека, вынужденного уехать с родной земли в большой город с его возможностями и соблазнами, станет основой ее ранних произведений «Анико из рода Ного» и «Белый ягель». Но если Анико из рода Ного стоит на распутье, не зная, что выбрать, то Неркаги из рода Негнущихся (так переводится с ненецкого фамилия писательницы), как и герой повести «Белый ягель» Алешка, выбирает жизнь в тундре по законам предков. Сегодня она пишет о жизни в тундре: «Когда ходишь по земле, читаешь ее трагедию, как книгу. Все меньше на берегах нашей родной реки и озер чумов. Берега нашей любимой реки и озер пустеют, сиротеют. Озера плачут, реки тоскуют, речки погибают <...> Тоска и молчание поселились в сопках. Огневища не греют грудь родной земли. Многие чумы упали и не встают. Но мы, оставшиеся, стараемся изо всех сил. Любить, создавать, поднимать...».
Молчащий
Важнейшим событием в творческой судьбе Анны Неркаги стала повесть «Молчащий». Ее можно понять как миф о культурном герое-демиурге и одновременно миф об умирающем и воскресающем боге. Однако суть повести в том, что мифологическое сознание автора отражается в зеркале Лика Христова. Повесть стоит в одном ряду с пермскими деревянными богами, которые не просто представляют собой синтез язычества и христианства, — главное, что в простых лицах новокрещенных башкиров и пермяков высвечивается Лик Христов. Неркаги так рассказывает о рождении «Молчащего»: «Я до конца, до самых последних строк, не знала, о чем кричит Молчащий. Что он просит увидеть бедных скопийцев? Что он видит сам? Чего не видят они? Оленя он, что ли, видит, когда кричит „Посмотрите!”? <…> И внезапно пришла мысль: он видел Христа! Он видел Христа, которого скопийцы до сих пор не видят».
Повесть «Молчащий» еще долго будет вызывать споры. Неясно, произведение это художника или духовидца, визионера? Неслучайно посвящено оно «памяти убиенного Даниила Андреева». «Молчащий» — свидетельство особого духовного зрения Неркаги, которому открывается не только «сама Тьма», но и «Живой огонь», «лестница света», «невидимые блестящие крылья человека» и «нездешняя красота». «Молчащий» поменял писательскую оптику Анны Неркаги. К горизонтали мифологического, социального, исторического в ее художественном мире добавилась вертикаль трансцендентного.
Песенка нежной Мэду
Большая часть тиража «Молчащего» долго лежала на складе в городе Лабытнанги, а потом оказалась на помойке. «Мой любимый сын „Молчащий” сгорел на человеческой помойке», — говорит Неркаги, объясняя свой бунт против литературы и творческий кризис, из которого она вышла, представив за последние два года четыре новых произведения — о легендах, преданиях, песенках, загадках и мудрых изречениях ненецкого народа. Вот одна из песенок, вошедших в «Песнь Творцу. Ярабц Нуму»:
Мэдукочам ’, мэдукочам ’,
Ненэчаи” сяндакочам’.
Тарюечами золотой,
Нянкоми паской.
Яб таняб, хэтцгув,
Яб яцгов, сертацгув.
Я священный червячок,
А не муха, не сверчок.
На мне шубка золотая,
А судьба моя такая!
Людям счастье создаю
И всем несчастным раздаю.
Червячок Мэду — это «милое нежное создание в шелковистой золотой маличке», «он любим и обожаем ненцами <...> Появление Мэду в чуме уже радость». Радуют и песенки стрекоз, гагар, комаров, куличка, олененка, волка, червячка пуй-пуйко, морской волны, шустрого ручейка, реки Щучьей, горы Саурей, сердитой зубастой щуки, огня, матери-земли — мало ли кто живет в тундре «невидимой общей жизнью людей, оленей, огней». Книга Бытия с ее радостью о мире и Творце соединяется в «Ярабце Нуму» с откровением о будущем мира, не о конце, а о его восстановлении — Апокатастасисе.
Каменные книги
Изречения, загадки и маленькие песенки Неркаги записывает на ненецком и русском языках, сопровождая их короткими историями, чаще — притчами: «После того, как „Молчащий”, мой любимый сын, сгоревший на помойке, мне сказал: „Мама, не занимай людскую душу и внимание, как свою собственность, пиши коротко, чтобы люди сразу тебя поняли”, — я стала писать очень короткие произведения». Вместе со своими детьми она пишет короткие тексты не только на бумаге, но и на лежащих в тундре камнях. Эти каменные книги в Байдарацкой тундре обычно называют петроглифами или скрижалями. Отвечая, почему она пишет на камнях, Неркаги, улыбаясь, рассказывает историю, как однажды ветер унес листы книги, которую она писала: «Камни не улетят».
В предании о Саурее («Легенды и предания»), самой высокой горе Полярного Урала, есть и другое объяснение. Когда-то давно Творец поручил своим самым любимым созданиям построить для людей церкви на Земле. Но они предали Творца и церкви остались недостроенными. Саурей, как и другие горы Полярного Урала, — это полуразрушенные церкви: «Для меня эти горы, которые я вижу каждое утро, — это недостроенные церкви <...> Если наши церкви снабжены иконостасами только внутри, то церкви прошлого и будущего, как замышлял Господь, должны быть с иконостасами еще и снаружи». Каменные и бумажные книги, храм Михаила Архангела, построенный благодаря Неркаги в Байдарацкой тундре, школа для ненецких детей — все это моменты единого замысла создать на краю земли «Землю надежды», надежды на то, что «смерть лишь небольшой узелок на вечности», что «за смертью — жизнь» и к ней нужно готовиться сейчас.
Голос Бога
Свою родную землю Неркаги называет «землей смиренной, отмеченной знаком надежды»: «Для нас, ненцев, тело Матери-земли до сих пор неприкосновенно. Мы не делаем в ней страшных, глубоких дыр, чтобы высосать из чрева Матери ее кровь. Мы не режем ее ножами, не тыкаем зря лопатами, не рубим топорами <...> И лишь когда мы отдаем в ее объятья наших умерших, с мольбой и страхом режем ее кожу и при этом ласково просим — прими в колыбель дитя, Мать-земля».
Самые трогательные слова Анны Неркаги — о братьях ненцев: оленях и собаках. «Старые люди, старые собаки, старые олени в ненецкой жизни становятся как бы святыми еще при жизни. Старые олени в последние дни жили в ранге людей». Трагедию тундры она видит и в том, что олени, братья ненцев по жизни, перестали быть им друзьями, стали предметом приобретательства и безжалостно уничтожаются. «Голубые слезы оленей, как драгоценные алмазы, собраны у Господа на ладони», — говорит писательница об убитых зверях, чьи души обращаются к Богу. Создав космос ненецкой жизни, Неркаги тем не менее отказывается признавать себя голосом своего народа.
«Я — голос Бога», — говорит она.
P.S.: Последние книги Неркаги издавались тиражами от 30 до 300 экземпляров. Тюменский издатель Мирослав Бакулин готовит к печати книгу, которая будет включать в себя все восемь ее произведений и будет издана тиражом 1000 экземпляров в начале 2017 года.