10 июля 1871 года родился Марсель Пруст. В этот день «Горький» публикует монолог французского режиссера Гийома Гальенна, который на протяжении многих лет читает «В поисках утраченного времени» по французскому радио. Гальенн объясняет, как правильно читать Пруста.

Пруст и современная Франция

Был период, когда во Франции Пруста не то чтобы забыли, но он точно был не очень популярен. Сейчас мода на Пруста медленно возвращается. Отчасти это связано с важными датами: в этом году 100 лет как Прусту вручили Гонкуровскую премию. А через три года будет 100 лет со дня его смерти. При приближении очередного юбилея интерес к писателю всегда начинает расти. Важно понимать, что Пруст — единственный в своем жанре писатель. Таких больше нет, у него уникальный стиль письма. И мы любим его как за этот неповторимый стиль, так и за то, что именно он рассказывает в своих произведениях. Конечно, Пруст написал еще «Утехи и дни» и «Против Сент-Бева», но, рассуждая о его книгах, мы, конечно в первую очередь вспоминаем «В поисках утраченного времени». Кстати, «Против Сент-Бева» — очень важное произведение, в котором Пруст доносит до нас свою основную идею: главное  — само произведение, именно оно важнее всего, а не биография автора. Жизнь писателя не представляет никакого интереса по сравнению с тем, что он написал. И я с ним более чем согласен. Именно благодаря «Против Сент-Бева» сегодня большинство прустоведов анализируют в первую очередь книги Пруста, а не его жизнь. Что до сих пор актуально, так это анкета Пруста. Если журналисту нечего спросить, то он всегда сможет использовать анкету Пруста.

Пруст и его уникальность

Повторюсь: стиль Пруста уникален. Не только потому, что у него длинные фразы, но и потому, что он играет со временем во всех значениях слова, в том числе и в плане грамматики. Еще очень важно помнить, что «В поисках утраченного времени» — это единственное в мире великое литературное произведение, которое заканчивается хорошо. Это уже прекрасно! Ребенок-рассказчик становится писателем, и все это происходит благодаря тому, что он съел печенье-мадленку. Распробовав ее вкус, он вдруг неожиданно понимает, как стать писателем, как быть писателем. Другое важное и уникальное свойство Пруста — его встроенный сканер. Каждого человека он сканирует и видит насквозь. Сканер ищет гениальность, хорошие черты и недостатки, от него ничего не укрывается. И этот человек одинаково интересуется прислугой и господами. Есть исследования, в которых сравнивают методы Пруста и Фрейда. И такая параллель вполне оправдана. Еще мне очень нравится, что у Пруста пространство и время эластичны. Размер и длительность полностью зависят от ощущений рассказчика. Комната, которая была огромной в детских воспоминаниях, в другом эпизоде оказывается маленькой. Дерево, которое казалось гигантским, описывается затем как крошечное. Но то же самое и со временем. Эпизод из детства, который был лишь моментом, когда ты его проживал в первый раз, может превратиться в вечность, когда ты его вспоминаешь. Это важно помнить, читая Пруста.

Пруст и вся последующая литература

Уникальность Пруста проявляется и в том, что нам сложно найти его последователей или заявить, что он повлиял на какие-то более поздние литературные течения. Я бы не стал относить Пруста к модернистам. Кроме того, мне кажется неверным считать, что он повлиял на Новый роман. Пруст придумал самого себя, и это уже очень круто. Да, конечно, авторы того же Нового романа читали Пруста, определенные связи между ними и методом Пруста есть, но не более того. Я не считают влияние Пруста на них решающим. Очень сложно найти какой-то «прустовский» роман или писателя, который писал в «прустовском» стиле. Мне кажется, что у Томаса Манна можно найти нечто прустовское. Например, в «Будденброках». И даже в «Смерти в Венеции». Если же расширить сферу поиска, то, тут мы, безусловно, обнаружим как минимум один прустовский фильм. Это «Гражданин Кейн». Он весь пронизан прустовской идеей. Розовый бутон, с которого начинается и которым заканчивается фильм, — это же мадленка! Конечно, можно попытаться сравнить любую сагу с романом «В поисках утраченного времени». Но это будет очень неудачное сравнение. Вот Василий Аксенов написал сагу, но в ней нет ничего от Пруста. Скажем, в современной французской литературе нет никого, кто приблизился к Прусту, кто хоть как-то пытался бы следовать его традиции. Даже среди тех авторов, что мне искренне нравятся. Пруст уникален. Недаром существует пять версий перевода первой фразы «В поисках утраченного времени» на английский и три на русский.

Пруст и память

В романе «В поисках утраченного времени» показано сложноустроенное общество, в котором есть аристократы и есть буржуа, которые хотят выглядеть большими аристократами, чем герцоги. Я уверен, что со времен Пруста ничего ровным счетом не изменилось. Всегда есть те, кто уже давно попал в общество, и есть парвеню. Есть те, кто мечтает, чтоб улицу назвали их именем. Есть люди, которые хотят, чтобы их имя высекли в мраморе. А есть и те, кто мечтает не просто о мраморе, но о каком-то другом, особенном мраморе. Но тут важно не только это. Люди мечтают о том, чтобы их запомнили. Люди боятся, что их забудут, что память о них исчезнет. Но если мы хорошо знаем свои корни, то мы уже прицепились к нашей семейной памяти. И вот герой Пруста возвращается назад и вспоминает свою жизнь. Он хочет, чтобы его запомнили, причем он объясняет, каким именно его должны запомнить. В романе «По направлению к Свану» рассказчик описывает не только свои собственные воспоминания — там речь идет о том, что было еще до рождения героя. То есть он формирует память, которая изначально была еще до него. Боялся ли сам Пруст, что его забудут? Да, до определенного момента именно это страх им и двигал. Но когда началась Первая мировая война, он уже не думал ни о чем, кроме как о том, что он должен закончить роман.

Пруст и читательские трудности

Современный читатель боится Пруста. Ну то есть те, кто его читал, конечно, любят Пруста, а вот те, кто не читал, боятся. В первую очередь читателей пугает объем. Семь томов, тысячи страниц. Это слишком длинно, да и фразы у него слишком длинные. Более того, даже начав читать, люди пугаются. Пруст описывает сложный элитистский мир. Да, на мой взгляд, он не поменялся с тех пор, но для неподготовленного читателя мир Пруста может стать проблемой. Там только господа и прислуга, а, скажем, рабочих почти нет. Это не мой мир, я про него ничего не знаю, зачем мне о нем читать? Более того, у него особый язык, никто не пишет как Пруст. Кстати, моя бабушка, которая была наполовину русская, наполовину грузинка, говорила: бедные французы, они в неправильном порядке читают Пруста! Они начинают с «По направлению к Свану», а надо с «У Германтов». Там ты сразу влюбляешься в персонажей и постоянно смеешься. Если понравится «У Германтов», то потом, непременно, вернешься и начнешь читать сначала. А если даже «У Германтов» не понравится — тут уже ничего не поделаешь.

Пруст и мадленка

Во французском языке существует выражение «мадленка Пруста». Да, мадленка существовала и до Пруста. Но если мы вдруг вспоминаем необычайно ярко какой-то эпизод из детства — скажем, запах, который был в у бабушки в загородном доме, — то про такого человека можно сказать: он съел мадленку Пруста.

Пруст и его зайцы

Из всех героев «В поисках утраченного времени» мне больше всего нравятся сам рассказчик, Франсуаза, герцогиня Германтская, барон де Шарлю. В первую очередь потому, что они все они одновременно великолепны и полны недостатков. Мне кажется, что я их всех знаю лично. И все они описаны с потрясающим чувством юмора. Да, стоит отметить, что у Пруста было отличное чувство юмора. Известно, что он очень заразительно смеялся. Но вернемся к героям. Сван и Бергот только кажутся важными персонажами. На самом деле они всего лишь зайцы. Собаке нужен заяц, чтобы за ним бежать. А Сван и Бергот — зайцы для рассказчика. Он их любит, он ими восхищается, он хочет им подражать. Но они просто нужны, чтобы его стимулировать. Сван мечтал написать книгу, но так и не написал. А Бергот в начале книги мнит себя великим писателем, но по ходу сюжета теряет свою важность. Так что они всего лишь зайцы.

Читайте также

«В самой попытке перевода старой китайской поэзии заложена ловушка»
Синолог Илья Смирнов о китайской классике, каноне и русских переводах
30 ноября
Контекст
«В юности я понял, что читать художественную литературу не нужно»
Читательская биография философа Олега Аронсона
13 сентября
Контекст
«Воплощение революционных идеалов не меняет природу этого мира»
Философ Михаил Рыклин о личной истории террора, Шаламове и двадцатых годах
7 ноября
Контекст