Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ричард Бакстон. Греческая мифология, сформировавшая наше сознание. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2023. Перевод с английского Юлии Агаповой. Содержание
1. Прометей не всегда воспринимался как герой — даже просветителями. Сегодня образ титана, похитившего огонь у богов и отдавшего его людям, воспринимается как позитивный: факел Прометея несет свет разума и знаний. Это новейшая интерпретация классического мифа, центральный персонаж которого поднял мятеж против основ миропорядка.
До Французской революции с ее освободительным пафосом этот сюжет имел вполне однозначную трактовку, которая аллегорически переносилась на любой бессмысленный (с точки зрения говорящего) бунт. «В своей авторитетной работе „Мифологии“ итальянский мифограф XVI века Натале Конти рассматривал Прометея как символ ереси протестантизма в противовес геральдическому орлу, избранному Священной Римской империей в качестве своей эмблемы».
Сам же огонь, принесенный титаном, в былые времена воспринимался как символ напрасной надежды — не дар, а однозначное проклятье.
2. Медея осталась безнаказанной. Действительно, ни в одном из дошедших до нас вариантов легенды о колхидской царевне не говорится даже о попытках судить ее за радикальную акцию возмездия. Как указывает профессор Бакстон, это говорит о том, что природа ее была как минимум наполовину божественная, а следовательно, на нее не распространялись земные законы. Более того, поступок Медеи древними людьми считывался как весьма поучительный, если не достойный подражания.
«В римских жилищах среди разных неоднозначных предметов можно найти портреты Медеи „с глазами убийцы“ — взгляд, который мы все еще можем видеть на сохранившихся образцах. Один из способов „читать“ эти изображения — воспринимать их как послание (ориентированное на мужскую аудиторию): посмотрите, что случается, когда опасная женщина выходит из-под контроля».
Примечательно, что в наши дни имя Медеи часто используется в названиях брендов, ориентированных на женскую аудиторию. Это яркий пример того, как в массовом сознании воспринимается большой миф: привлекательный образ сильной независимой женщины заставляет забыть о том, что она вообще-то убила своих ни в чем не повинных детей.
3. Авиакомпания «Икар» разорилась. Причем через несколько месяцев после основания. Речь идет о греческом перевозчике Icarus, осуществившим первый и один из последних рейсов в 1930 году. Двусмысленное название было далеко не главной ошибкой, допущенной руководством компании. По-настоящему серьезным просчетом в бизнес-плане: практика показала, что в Греции того времени попросту не было спроса на воздушные перевозки.
«Легко высмеивать подобные неудачные названия: неужели все эти люди не знали (скептически спросите вы), что Икар потерпел смертельное крушение? Однако, насмешничая таким образом, мы упускаем одну деталь. Одна из точек зрения, с которой рассматривали и все еще рассматривают Икара, — образ юного „воздухоплавателя“, чей поступок был смелым и выдающимся. Как всегда, многогранность греческой мифологии, ее хамелеоноподобие — в числе самых ярких ее черт».
4. В Средневековье обычаи амазонок считались добродетельными. Что говорит скорее о том, как средневековая эпоха мифологизирована в наши дни. В действительности предание о женщинах, выбравших путь тотальной эмансипации, воспринимался европейскими христианами более чем положительно. Так, «в „Истории Александра Великого“, созданной в XIII веке поэтом Рудольфом Эмсским, особое внимание уделяется изысканности манер амазонок, их принадлежности к миру рыцарства и отваги. Амазонка стала прототипом христианского идеала virgo militans [девы-воительницы]».
Ролевая модель, которую предлагал миф об амазонках, даже легла в основу трактата Кристины Пизанской «Книга о Граде женском» (1405). Главой этого утопического города была Дева Мария, в которой явно угадывались черты богини Афины.
5. Греки, вероятно, сами не поняли, почему амазонок называют амазонками. Древние источники сходятся в том, что название этого племени является производным от amazos, «без груди». С этой этимологией связан миф о том, что амазонки прижигали себе правую грудь, чтобы облегчить метание копья. Но вот что любопытно: ни на одном из известных нам античных изображений не видно, чтобы воительницы наносили себе увечья.
«Некоторые нынешние исследователи обвиняют древних в ошибочной отсылке к происхождению слова, в результате чего отсутствие одной груди превратилось в „фактоид“. И правда, древняя художественная традиция не подтверждает версию одногрудой амазонки; кроме того, уже в Античности существовали альтернативные этимологические обоснования имени этого народа: „без хлеба“ (то есть амазонки были мясоедами), или „живущие вместе“, или „подпоясанные“. Правда и то, что современные этимологи предложили целый ряд возможных производных от слов, означающих „незамужние“, или „воины“, или „носящие ремни“».
Живучесть этого ложного факта, однако, объясняется тем, что он удобно подходил для критики феномена амазонок как противоестественного явления, нарушающего замысел природы.
6. Эдипу досталась одна из двух загадок Сфинкс. К такому выводу пришел английский философ Фрэнсис Бэкон. Как мы помним из трагедии Софокла, Эдип дал правильный ответ на вопрос: «Кто имеет один голос и передвигается сначала на четырех ногах, затем на двух, а позже на трех?». Правильный ответ, естественно, «человек».
Развивая этот эпизод, Бэкон приходит к выводу, что если загадка Сфинкс касалась природы человека, то должна была быть и вторая — о природе вещей. Для мыслителя сам миф об Эдипе становится аллегорией научного познания, которое может приносить как благо, так и вред.
«Успешная разгадка наделила его властью: „...ибо тот, кто поймет до конца природу человека, тот почти наверняка может стать кузнецом своего счастья, тот рожден для власти“. Перспектива быть „растерзанным“, пожалуй, обескураживала любого, кто подумывал заняться научными изысканиями, однако Бэкон извлекает из мифа утешающую мораль: „Не следует упускать и той детали, что Сфинкс была побеждена человеком с больными ногами: ведь люди обычно слишком быстрым, торопливым шагом спешат разрешить загадки Сфинкс“».
7. Эпикурейцы осуждали Геракла за его подвиги. Для стоиков и киников миф о подвигах Геракла был историей о том, как человек, отвергнув страх и личные интересы, сделал мир более безопасным и цивилизованным местом. Не так рассуждали ученики и последователи Эпикура.
«По утверждению великого римского поэта Лукреция, у эпикурейской доктрины не было времени на праздное уничтожение чудовищ: „Зияющая пасть того Немейского льва или щетинистого аркадского [то есть эриманфского] вепря — какой вред способны они причинить нам сегодня?“»
Поскольку чудовища, поверженные Гераклом, ныне не существует, то и восхищаться здесь нечем. Вместо этого, по мысли эпикурейцев, нужно сосредоточиться на победе над бессмертными врагами человека: гордыней, подлостью и страстями.
8. Орфей вернул Эвридику. Предание об артисте, спустившемся за возлюбленной в ад и оставившем ее там, поскольку не смог не нарушить один нехитрый запрет — яркий пример того, как в массовом сознании сохраняется и воспроизводится наиболее интригующая версия одной и той же истории. На самом деле этот вариант легенды скорее маргинален, а для людей древности в ней не было никакой трагедии.
«В поэме Гермесианакта, творившего в III веке до н. э., Орфей определенно возвращает жену в верхний мир. В своем варианте Гермесианакт называет девушку Агриопой (или Аргиопой), а не Эвридикой. Это лишь один из бесчисленных примеров в греческой мифологии, когда значение имеет не конкретная личность, а только ее роль в повествовании. Примечательно, что в большинстве случаев такая вариативность имен касается женских персонажей».
Показательно и то, что ранние христиане не замечали сходства Орфея с Христом. Для них он был просто колдуном, который умел управлять зверями посредством музыки.
9. Отмена античной культуры — не свежее изобретение. Сейчас в академической среде ведутся достаточно оживленные дискуссии о том, что Античность изучать не очень-то и нужно. Обычно это аргументируют тем, что филологи-классики предлагают европоцентричный и патриархальный взгляд на культуру, игнорируя достижения других цивилизаций. Может показаться, будто это очень свежо и интересно, однако на самом деле забыть греков и римлян предлагали уже очень давно — и далеко не глупые люди.
«В 1712 году Джозеф Аддисон глумился над повсеместным обращением современных поэтов к „нашим Юпитерам и Юнонам“ („форменное ребячество, непростительное для поэта старше шестнадцати“); десятилетие спустя французский философ Бернар де Фонтенель окрестил мифы „сборищем химер, галлюцинаций и несуразностей“».
Ричард Бакстон, впрочем, не видит никакой катастрофы в попытках переосмыслить, а то и перечеркнуть наследие Античности: «Когда эти идеи выражены талантливыми голосами — такими как у <...> Этвуд в ее стихотворениях „Орфей 1“, „Эвридика“ и „Орфей 2“, — подобное обесценивание очерчивает новую эмоциональную территорию при помощи блестящей словесной музыки, которая соответствует той, что традиционно ассоциируется с самим Орфеем».