Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Редакция Елены Шубиной заново публикует книги советских авторов. Точнее — писателей советского периода, потому что назвать в полном смысле этого слова «советскими» Юрия Домбровского, Евгению Гинзбург, Лидию Чуковскую, Георгия Владимова довольно сложно по многим причинам. Критики и общественники называли их антисоветскими, иногда несоветскими. Сам Юрий Домбровский говорил о себе: «Я писатель своеобразный, я не умею писать на советские темы». И дело не только в темах, хотя одна, общая и антисоветская, у них все же была — советские трудовые лагеря, ГУЛАГ. Они не входили ни в какие советские творческие иерархии, имели сложные отношения с Союзом писателей или не имели их вовсе. Редко публикуясь в оттепельных журналах, но широко известные в самиздате, эти авторы сформировали другую литературу и отдельный литературный мир с собственными иерархиями.
Новые публикации Редакции Елены Шубиной открывают имена Домбровского, Владимова, Гинзбург и других авторов тем читателям, которые в силу возраста не застали «возвращенную литературу», миллионные тиражи толстых журналов и активное обсуждение впервые напечатанных в СССР неподцензурных текстов. Встроившись в учебники для филологов, но, к сожалению, не в повседневное чтение, эти имена и тексты очень нуждаются в актуализации, особенно теперь, когда они снова становятся «неудобными». Репрессии, ГУЛАГ, трудовые лагеря — эти страницы истории СССР ХХ века многим сегодня хотелось бы побыстрее забыть. Такими же неоднозначными и неудобными темами, как и много лет назад, становятся и судьбы этих авторов — сидельцев, эмигрантов, не печатавшихся литераторов, перебивавшихся случайными заработками и рискующих снова оказаться в лагерях из-за подпольных и западных публикаций, не во всех случаях выходивших по воле авторов.
В серии «Юрий Домбровский: проза» опубликованы три самых известных текста писателя: повесть «Хранитель древностей» (1964), романы «Факультет ненужных вещей» (1964–1975) и «Обезьяна приходит за своим черепом» (1943–1958).
В издательской серии «Предметы культа» вышли повесть Георгия Владимова «Верный Руслан» (1975) и его романы «Три минуты молчания» (1969) и «Генерал и его армия» (1994). В этой же серии опубликованы знаменитые «Софья Петровна» (1939) и «Спуск под воду» (1972) Лидии Чуковской. Несколькими годами ранее был переиздан «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург (1967).
Связывает этих авторов не только то, что их не публиковали в СССР, но и — с точки зрения истории литературного процесса эпохи оттепели и застоя — нечто большее: а именно то, какие сообщества они формировали и как происходило распространение их текстов.
Важнейшую роль в этом сыграл журнал «Новый мир», с которым писатели были связаны по-разному. Кто-то, как Владимов, работал редактором, многие, как Шаламов, — внештатным рецензентом самотека, большинство же надеялось на публикацию, особенно после того, как Александр Твардовский напечатал «Один день Ивана Денисовича», который, казалось, должен был открыть дорогу «лагерным» текстам.
Немаловажная роль досталась Александру Солженицыну. Став первым опубликованным автором-лагерником, он напрямую или косвенно поучаствовал в судьбе товарищей по судьбе и по профессии. Познакомившись с Варламом Шаламовым после публикации «Одного дня», Солженицын не только предлагал ему соавторство в «Архипелаге», но и пытался способствовать его публикациям в «Новом мире», давая советы о том, как сделать их «проходными».
«Рязанский кумир», как называл Солженицына Владимов, оставил крайне неприятный для Владимова публичный отзыв о его романе «Три минуты молчания». Этот роман в итоге оказался для писателя последним, который вышел у Александра Твардовского. Владимов писал об этом так: «Фронт моих не-поклонников простерся широко — от Софронова, поместившего в своем „Огоньке“ рецензию наигнуснейшую и оскорбительную, и до... Солженицына. Да уж, до рязанского нашего кумира, которому я, с чувствами самыми почтительными, послал журнальные оттиски. Свое неприятие романа он предпочел выразить публично — оставив письмо в открытом конверте с надписью „Г. Владимову через „Новый мир“. Возможно, входило в планы Александра Исаевича наставить новомирцев на „правильный курс“. Это его право».
Александр Солженицын в это время для неофициальных и входящих в литературу авторов был абсолютным авторитетом. Недаром новомирские редакторы моментально взяли на вооружение удобную для отказа лагерникам формулу: тема ГУЛАГа исчерпана Солженицыным на высочайшем художественном уровне, которого невозможно достигнуть остальным. Это и есть то самое косвенное, не по злому умыслу, участие в судьбе других авторов — никакие рукописи больше не публиковались до конца 1980-х годов. Юрий Домбровский ответил на это: «Будь у нас чуть умнее литературная политика — вот и не было бы „эффекта Солженицына“» (с. 156).
В 1962 году, после публикации «Одного дня», приносила в редакцию свой роман и Евгения Гинзбург. «Новый мир», естественно, отказался печатать рукопись. Как вспоминает Антонина Аксенова, приемная дочь Евгении Гинзбург: «Помню еще, как огорчалась мама, когда А. Твардовский во время поездки в Италию, полагая, будто может защитить возникшую в советской литературе лагерную тему, начатую Солженицыным, сказал, что „Новый мир“ не собирается печатать книгу Евгении Гинзбург, потому что это „переперченное блюдо“ (там были произнесены и еще какие-то малоприятные выражения).»
Так или иначе, фигуры Солженицына и Шаламова постоянно возникают в связи с кругом описываемых авторов как ориентиры, первопроходцы или старшие товарищи, чье мнение безусловно ценно, хотя временами и противоречиво. Так, например, из воспоминаний колымчанина Бориса Лесняка можно узнать о причинах негативного отношения Шаламова к «Крутому маршруту». В 1944—1945 годах Лесняк, Шаламов и Гинзбург одновременно находились в больнице Севлага на Беличьей. Лесняк пишет: «положение Жени Гинзбург было привилегированным: она жила при ОП одна в изолированной комнате с отдельным входом, питалась из „котла“ отдыхающих, а не из общего больничного, как весь медперсонал. Продукты для отдыхающих отпускались по приисковым нормам первой категории! Ни один врач этой больницы не имел таких условий. Шаламов и я считали Гинзбург партийным фанатиком из элитарного слоя и сторонились ее. Лагерную судьбу Жени мы знали. Она была более чем благополучной на фоне вопиющей трагедии ее соузниц по женскому лагерю. В Москве, по словам Шаламова, Женя выдавала себя за лагерную страдалицу и страстотерпицу, каковой не была. Сохранившиеся групповые снимки медперсонала больницы красноречиво об этом свидетельствуют» (с. 256).
Даже в дружеском поздравлении Домбровскому с Новым годом Шаламов не удерживается от легкой критики его прозы: «Отлична словесная ткань „Хранителя древностей“. Несколько сложна, но, вероятно, это входило в замысел. Во всяком случае, внутренняя тревога общества и человека тех лет — чудовищных и в то же время обыденных, — живых людей того времени передана в „Хранителе“ хорошо. Я вообще-то сторонник прозы простой, очищенной до предела, где только деталь, символ, подробность должны высветить со всей неожиданностью замысел (курсив мой. — К. Ф.), но хорошая проза бывает и непростая. Жму Вашу руку. Рад знакомству, прошу звонить, писать, приезжать». Недолгая дружба писателей оборвалась — по свидетельству современника, Шаламов не выносил пьянства Домбровского, который не приходил в гости без бутылки.
Еще одно явление, связывающее это сообщество, — тамиздат, западные публикации не проходивших цензуру текстов. Несмотря на историю травли Пастернака, публичный процесс Синявского и Даниэля, книги продолжали публиковаться. «Крутой маршрут» Гинзбург «утек» на Запад в виде аудиозаписи, что бесконечно огорчало писательницу. Ее беспокоило полное отсутствие авторского контроля, а также то, что все герои были названы своими именами; но главное, что книга издана «не на Родине, а Там». «Книга стала чем-то вроде взрослой дочери», безоглядно пустившейся „по заграницам“, „начисто забыв о брошенной на Родине старухе-матери“», — говорила Гинзбург. В 1967 году «Крутой маршрут» был опубликован издательством Mondadori в Милане.
В 1975 году в журнале «Грани» из Франкфурта-на-Майне вышла повесть Георгия Владимова «Верный Руслан», а в 1978-м парижская YMCA-Press опубликовала «Факультет ненужных вещей» Домбровского. История западной публикации Владимова удивительна — по его словам, она не только не закрыла ему все возможности в Союзе, но и помогла ему: «когда появился на Западе „Верный Руслан“, не стали принуждать к покаянию в „Литгазете“ (тут, возможно, отсылка к Шаламову, который в 1972 году писал открытое письмо в „Литгазету“ с отказом от западных публикаций. — К. Ф.), а сочли разумным пригласить автора „вернуться в советскую литературу“, приоткрыв ему двери московского „Современника“. Таким чудесным образом публикация на Западе подтолкнула в отечестве». Тем не менее, уехать ему все же пришлось — диссидентская деятельность влекла за собой обыски и угрозу ареста. Жизнь Домбровского закончилась трагически — после выхода парижской публикации писатель был избит и вскоре после этого умер.
Новые публикации «неудобных» советских писателей — это и новое открытие этих текстов, и возможность увидеть картину русской литературы ХХ века более полной и объемной. Было бы неправильным ограничивать эти книги лагерной тематикой, каждая из них — это прежде всего биография человека и биография литературы.