Каждую неделю поэт и критик Лев Оборин пристрастно собирает все самое, на его взгляд, интересное, что было написано за истекший период о книгах и литературе в сети.

1. Снова здравствуйте и приступим. Литераторы из ассоциации «Свободное слово» выступили в поддержку украинского журналиста и писателя Станислава Асеева, удерживаемого Министерством государственной безопасности ДНР: «Мы опасаемся, что в заключении к журналисту были применены пытки и что это с неизбежностью привело к ухудшению состояния здоровья Станислава Асеева. Мы призываем силы, которые удерживают журналиста, немедленно допустить к нему международных наблюдателей и врачей и как можно скорее освободить журналиста из-под незаконного ареста».

«Новая газета» рассказывает об Асееве, приводит выдержки из его статей, которые, по словам журналистов, скорее всего, не нравятся ни в Донецке, ни в Киеве — из-за более сложного взгляда на вещи, чем принятый на войне черно-белый. Здесь же об Асееве говорят его друзья и коллеги: «Его не интересует ни украинский, ни российский национализм, он находится вне координат диалога на таком уровне. Асеева больше интересует французская и немецкая онтология ХХ столетия». Надеемся, что скоро он будет освобожден.

2. На сайте «Нового мира» полностью вывешен июньский номер журнала. Среди прочего — стихи Андрея Гришаева и Амарсаны Улзытуева, рассказ Александра Снегирева, переводы сонетов Шекспира и его круга из книги «Влюбленный пилигрим», выполненные Сухбатом Афлатуни. Отдельно обратим внимание на большую статью Олега Лекманова и Михаила Свердлова о каноническом советском тексте — «Смерти пионерки» Эдуарда Багрицкого. Героическая смерть ребенка в советских текстах обычно является жертвой во имя великой цели: так, Мальчиш-Кибальчиш гибнет, воюя с армией буржуинов. Лекманова и Свердлова интересует в первую очередь, «зачем же умирает пионерка Валя, для кого — кто добивается ее смерти как жертвы?» Вокруг смерти Вали в стихотворении Багрицкого разворачивается магическое противоборство, парадоксальным образом новое святое воинство восстает против более древней магии христианства. Лекманов и Свердлов подробно анализируют это противостояние, подчеркивая макабрическую жуть образов и участие в мистерии самого говорящего; для этого исследователи обращаются к черновикам Багрицкого, который, оказывается, прорабатывал даже вариант кульминации стихотворения в сцене кремации: «Пламя поднимается ясней зари, / Тело пионерки, гори, гори!».

3. Очень интересно наблюдать, как прежде мало кому в России известное имя классика другой литературы становится, что называется, household name. Недавно в «Коммерсанте» появился текст Екатерины Шульман*Признана властями РФ иноагентом. об Энтони Троллопе. Теперь на Rara Avis о Троллопе пишет Сергей Морозов. Повод — вышедший в «Рипол Классик» роман «Домик в Оллингтоне», издание курьезное: «Рипол» перепечатали анонимный перевод полуторавековой давности, опубликованный некрасовским «Современником» и, судя по всему, решили этот перевод даже не редактировать. Однако, пишет Морозов, «великая сила искусства заставляет к середине романа забыть о такого рода безобразиях»: «Домик» предстает увлекательным сериалом, в котором бытовое искусно сплетено с социальным. «Троллоп воплощает необходимый нам сегодня тип автора, способного в простых жизненных коллизиях, рутинных отношениях обнаружить действительно актуальную проблематику. Никакой гигантомании, и при этом глубина», — заключает критик, прибавляя чуть ли не самый известный в России факт о Троллопе: пристальное внимание Льва Толстого к английскому романисту.

4. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией обсуждают художественные мастерские советского андеграунда. Среди гостей студии Елены Фанайловой — поэты Лев Рубинштейн и Михаил Айзенберг, филологи Михаил Шейнкер и Виктория Мочалова. «Конечно, это были пространства свободы прежде всего. И новому поколению даже трудно объяснить, среди чего и кого это происходило и какой в этом смысл, — вспоминает Рубинштейн. — Это был ритуал, потому что звонит тебе, допустим, в четверг Эрик Булатов и говорит: „Что ты завтра вечером делаешь?“ — „Вроде ничего…” — „Приходи, я картину закончил. Я еще позвал такого, сякого, посмотрим картину”. <…> А потом, прекрасные и счастливые, сидели за столом, со стихами, кто-то говорил: „А я пару стишков написал”. — „Ну, давай, давай, давай…” Это все происходило вместе, и это было абсолютно синкретическое художественное пространство, которое заменяло и театр, и литературные залы, и все на свете». Еще в беседе — волнующие истории о размножении стихов Гумилева на ротапринте и о попытке показать по телевидению картины Гриши Брускина.

5. Еще одна публикация на «Свободе» — рассказ петербургской поэтессы Зои Эзрохи о своей судьбе. Перед нами непростая и нетривиальная история; литературовед Евгений Лобков пишет: «Более органичного сочетания личности и стихов я не знаю» — и после прочтения интервью эти слова полностью понимаешь. «Я писала стихи в самые трудные времена. Одну свою маленькую поэмку я написала под дверями кабинетов детской поликлиники, и во время всяких тяжелых работ — уборщицей, подсобницей на мебельной фабрике, в самую запарку я сочиняла, это не мешает. Наоборот, когда я смогла не работать, вот тогда меня все это и покинуло. У меня есть два самых лестных отзыва о моих стихах — один Кузьминского, а другой — торговки яйцами из нашего двора. Я ей книжку подарила, потом смотрю — и подруга ее такую же просит. Я говорю: надо же, я думала, стихи уже никому не нужны, а она говорит: что вы, такие стихи, как ваши, всегда будут нужны». Несколько стихотворений можно прочитать здесь же.

6. Кирилл Кобрин решил собрать на Post (non) fiction избранные речения Деда Хоссана — того самого Дедужго, с которым хорошо знакомы подписчики русских поэтических фейсбуков. Придумал Д. Х. поэт и переводчик Валерий Нугатов; читать эту подборку подряд — занятие мазохистское (внутри контекста Дедужго работает куда лучше), но уссе ровъно, почьедойде зо дедужго, уннучехи!

7. The Daily Storm знакомит нас с иркутянином Евгением, лейтенантом в отставке, который открыл пункт приема макулатуры и превратил его в книжный приют. Чтобы бесплатно забрать книги, к Евгению приезжают из всего Приангарья, в его собрании сейчас около 10 000 томов. Недавно горожане скинулись ему на контейнер для хранения книг.

8. Три списка недели. В русском Esquire Анастасия Завозова выбирает 10 романов Стивена Кинга, ранжируя их от лучшего к худшему. Лучшим оказывается «Противостояние», худшим — «11.22.63»: «С этим романом Кинг немного напоминает пресловутую бабушку, которая не может просто взять и приготовить одно блюдо, если ждет внучка в гости, и отступается от него с кормежкой только, когда того разрывает от ожирения».

Vulture выкатил список 100 лучших литературных антиутопий. Начинается все с «Путешествий Гулливера», заканчивается романом этого года — «Американской войной» Омара Эль Аккада (глобальное потепление залило океанскими водами американские побережья, а на оставшейся территории ожесточенно дерутся за нефтепродукты). В списке, кроме очевидных Хаксли–Оруэлла–Брэдбери, есть Мэри Шелли, Герберт Уэллс, Синклер Льюис, Курт Воннегут, Филип Дик, Кадзуо Исигуро и другие знаменитые авторы. Россия представлена «Мы» Замятина, «Пикником на обочине» Стругацких, «Кысью» Толстой и «Желтой стрелой» Пелевина — неплохо.

Эмили Темпл составила для Lithub список десяти литературных убийц женского пола. Перед списком — долгие рассуждения о том, что женщина-убийца, помимо всего прочего, подрывает гендерные устои, о том, что если в литературе и описывают убийцу женского пола, то ее мотивом обыкновенно является месть, и о клипе Рианны, в котором голая окровавленная певица купается в деньгах убиенного мужика. В десятку вошли, среди прочих, Кэти Эймс из романа Джона Стейнбека «К востоку от рая», героиня «Аута» Нацуо Кирино, Катерина из «Леди Макбет Мценского уезда» Лескова, Тереза Ракен из романа Золя и Медея Еврипида.

9. На прошлой неделе скончался выдающийся американский драматург, режиссер и актер Сэм Шепард. В The Guardian о нем говорят его друзья и коллеги. Актер Эд Харрис: «Сэм не уступал бразды правления просто так, но в своем творчестве он позволял себе быть уязвимым и неуверенным. Он смотрел на жизнь, зная, что она преходяща и полна сюрпризов, и понимал, какой лабиринт человеческая психика. Работать в его пьесах было радостью — из-за поэзии и ритма его диалогов». Драматург Линн Ноттидж: «Когда другие писали пьесы, где действие происходит в гостиных и садах, у Сэма Шепарда оно разворачивалось на задних дворах и в мотелях. Он показал нам иной пейзаж, не представленный ранее на американской сцене. Главное — он понял, как найти общий язык с беспокойством, отличавшим поколение 1970—1980-х».

В The New Yorker своего друга вспоминает Патти Смит: «Он звонил мне среди ночи откуда-то с дороги, из заброшенного городка в Техасе, со стоянки возле Питтсбурга или из Санта-Фе, где он останавливался в пустыне и слушал, как воют койоты. Но чаще всего он звонил из своего дома в Кентукки — морозными и ясными ночами, когда можно было услышать, как дышат звезды». Разговоры шли о любимых писателях — от Гоголя и Набокова до Бруно Шульца и Руди Вурлитцера. Шепард обещал Смит взять ее с собой в одно из своих путешествий и показать американский Юго-Запад — но не привелось. Уже тяжело болея и работая над рукописью, в которой описывались эти места, Шепард попросил у Смит прощения: „Жаль, что я не могу тебя туда отвезти”. Я только улыбнулась: ведь он уже это сделал. Не произнося ни слова, закрыв глаза, мы тащились по американской пустыне, которая развернула перед нами многоцветный ковер: шафрановая пыль, затем красно-коричневая, затем даже цвета бутылочного стекла, затем золотисто-зеленые оттенки, и вдруг — почти нечеловеческий синий цвет. „Синий песок? ” — изумляясь, спросила я. „Синее все”, — отвечал он, и у песен, которые мы пели, был собственный цвет».

10. Журнал The Strand Magazine — издание с тем же названием, что и знаменитый лондонский ежемесячник, публиковавший рассказы Конан Дойла о Шерлоке Холмсе, — напечатал неожиданно найденную пьесу Джеймса Барри, автора «Питера Пэна». О пьесе «Реконструкция преступления» подробно рассказывает The Guardian: детективный фарс Барри, написанный им совместно с другом, юмористом Эдвардом Лукасом, ни разу не был поставлен на сцене и пролежал в техасском архиве полвека. Возможно, на рукопись не обращали особого внимания, потому что у Барри была другая пьеса с почти таким же названием («Реконструируя преступление»): редактор Strand Эндрю Галли чуть было не отменил публикацию, но с облегчением выдохнул, поняв, что тексты известной и неизвестной пьесы совершенно не совпадают. «Реконструкция преступления» начинается с монолога Жертвы, обращенной к зрителям; по ходу действия Жертва звонит портье гостиницы и требует к себе в номер врача и нотариуса: «Это портье? Я умираю. Кто говорит? Номер 53. Он умирает. Я умираю. Номер 53 умирает». Выглядит примерно таким же предвестием Беккета, как юмористические картины Альфонса Алле — предвестниками супрематизма Малевича.

Кстати, если имя Эдвард Лукас показалось вам смутно знакомым, то, да, шпиона Эдуардо Лукаса из холмсовского рассказа «Второе пятно» Конан Дойл назвал в честь соавтора Барри, с которым также дружил.

11. Издательство Phaidon рассказывает, что Беатрис Поттер — автор классических детских книг о кролике Питере — рисовала не только для детей: она серьезно занималась живописью и акварелью и снискала одобрение Джона Эверетта Милле — одного из главных художников-прерафаэлитов. «Многие умеют рисовать, но вы умеете наблюдать», — говорил ей Милле.

12. Сайт The Culture Trip собрал «Глобальную антологию»: в ней ссылками представлены рассказы и прозаические фрагменты писателей из всех стран мира (а также многих протекторатов, языковых общностей, спорных территорий, непризнанных государств и т. д.). Все — в переводах на английский. Чтения тут не на один месяц. Россию представляет Владимир Маканин.

Читайте также

Кто убил Чарльза Баскервиля и Эмму Бовари?
Литературные расследования с 4 спойлерами
4 августа
Контекст
Мир глазами Барнса
Алексей Поляринов рассказывает о шести ключевых темах в творчестве Джулиана Барнса
18 ноября
Контекст
Что и как читают современные метафизики
Натэлла Сперанская, Олег Телемский и «Катабазия»
29 мая
Контекст