Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Не секрет, что наблюдать результаты чужого общения с текстом не менее интересно, чем читать самому. Примером может служить японский сериал «Театр шедевров братьев Гримм» (1987–1988) — не только яркое зрелище, но и интересный опыт взаимодействия двух культур, в рамках которого одна переводит другую сразу на два языка: японский и мультипликационный.
Осваивая немецкие сказки, сценаристы студии Nippon Animation, как может показаться на первый взгляд, допустили ряд неточностей и слишком вольно обошлись с материалом. Но, если копнуть глубже, мы убедимся, что многая «отсебятина» Nippon вполне имеет право на жизнь, а то и вовсе имеет к братьям Гримм самое прямое отношение. Чтобы в этом убедиться (а заодно, хочется верить, приятно провести время), рассмотрим несколько примечательных эпизодов «Театра...»
С собой «в путь», помимо мультсериала, возьмем сборник «Сказки» (М.: Гослитиздат, 1949) — одно из наиболее полных изданий братьев Гримм на русском языке.
Красная Шапочка
Вероятно, большинство, отвечая на вопрос, кто придумал сказку о девочке, которая прославилась головным убором красного цвета, ответит: «Шарль Перро». Это верно, но не совсем.
В действительности французский сказочник не сочинил, а литературно обработал бытовавший в народе сюжет («Спасибо, кэп», — сказал сейчас кто-то). Разумеется, это не означало, что «Красная Шапочка» перестала быть частью устного народного творчества, — совсем наоборот: популярность Перро лишь способствовала тому, чтобы вновь и вновь пересказывать историю своими словами.
В статье «Подлинная история Красной Шапочки» («Литература», № 44, 2002) Татьяна Воронцова пишет:
«Со страниц французской книги Красная Шапочка вернулась в устные рассказы, а через сто лет снова появилась в литературном варианте <...> Гриммы не делали различий между письменными и устными источниками, а также принадлежностью авторов к разным социальным и культурным слоям, считая, что в любом из вариантов присутствует и истинность, и искусственность. Они представили свою версию „Красной Шапочки“, объединив устные рассказы, сказку Шарля Перро, а также стихотворную пьесу „Жизнь и смерть Красной Шапочки“, написанную в 1800 году немецким писателем-романтиком Людвигом Тиком (именно Тик ввел в историю охотника, спасающего девочку и бабушку из брюха волка)».
В итоге версия братьев Гримм стала канонической — почти все, кто читал или слушал сказку в детстве, помнят о чудесном спасении бабушки и внучки.
Следует сказать и про еще одно важное отличие: считается, что в варианте Перро присутствовал сексуально-воспитательный подтекст: волк — соблазнитель, Шапочка — легкомысленная барышня в чрезмерно ярком наряде, проглатывание хищником — потеря невинности, мораль — никогда не общайтесь с незнакомыми мужчинами. Братья Гримм это дело смягчили: на смену «девушки, ведите себя прилично» пришло «дети, слушайтесь старших».
Однако «право господина» осталось за Перро. Сегодня вы вполне можете обнаружить в магазине издание «Красной Шапочки», где на обложке будет фамилия французского автора, зато внутри — гриммовская детскость и «хеппи-эндные» охотники или дровосеки.
Впрочем, детскость детскости рознь. Непременное и лаконичное «пришли охотники, вспороли волку брюхо, а оттуда вышли бабушка и Шапочка, целые и невредимые», безусловно, адаптированный вариант. В сборнике 1949 года все изложено куда подробнее и натуралистичнее:
«— А-а! Вот ты где, старый греховодник! — сказал [охотник]. — Я уж давненько тебя разыскиваю.
И он хотел было уже нацелиться в него из ружья, да подумал, что волк, может быть, съел бабушку, а ее можно еще спасти; он не стал стрелять, а взял ножницы и начал вспарывать брюхо спящему волку. Сделал он несколько надрезов, видит: просвечивает красная шапочка; надрезал еще — и выскочила оттуда девочка и закричала:
— Ах, как я испугалась, как было у волка в брюхе темно-темно!
Выбралась потом оттуда и старая бабушка, жива-живехонька, — еле могла отдышаться. А Красная Шапочка притащила поскорее больших камней, и набили они ими брюхо волку. Тут проснулся он, хотел было убежать, но камни были такие тяжелые, что он тотчас упал, — тут ему и конец настал».
Именно этот вариант взяли за основу Nippon и перенесли на экран с максимально возможной для детской анимации точностью. Охотник обнаруживает ножницы, делает надрез и вынимает из спящего волка Красную Шапочку. Затем из отверстия показывается голова заметно очумевшей от всего произошедшего бабушки.
[/vc_column_text][/vc_column][/vc_row]
Процесс набивания булыжниками нам не показывают, зато демонстрируют волка, который кубарем летит с горы под игривую музыку и погибает, не выдержав каменной диеты. Выглядит все это жутковато и до некоторой степени курьезно, но совершенно точно, что такую «Красную Шапочку» вы забудете нескоро. Можно сказать, что братья Гримм и студия Nippon пообщались практически на равных.
Золушка
Уже знакомая история: сперва бродячий сюжет «подобрал» Перро, а затем его же взяли под крыло братья Гримм. Вот только если «Красную Шапочку» мы в основном знаем в немецкой версии, здесь на первое место вышел французский вариант, с которым вы наверняка знакомы не только по книгам, но и по многочисленным экранизациям и постмодернистским переосмыслениям.
А теперь представьте: смотрите вы мультик про «Золушку», а там даже близко нет никакой феи, никакой кареты-тыквы — всего того, к чему мы привыкли. Вместо этого героиня окружена дружелюбными голубями, которые уговаривают растущее в саду волшебное дерево одолжить Золушке красивый наряд. Дерево начинает раскачиваться, а затем как бы выдавливает платье из своей кроны — словно «рожает». Следом появляются жемчужные бусы и золотые туфли.
— Спасибо тебе, волшебное дерево, — говорит один из голубей. — Как тебе это удалось?
— Пусть это останется тайной.
— Понимаю. Действительно, о таких вещах лучше помалкивать.
«Что это еще за безобразие?» — скажет иной зритель.
И напрасно: просто Nippon экранизировали «Золушку» братьев Гримм. Правда, в оригинале, как и в случае с «Красной Шапочкой», все было несколько мрачнее. Дерево не взялось в истории неизвестно откуда — его вырастила Золушка на могиле своей матери.
«Золушка трижды в день приходила к дереву, плакала и молилась; и каждый раз прилетала на дерево белая птичка; и, когда Золушка ей говорила какое-нибудь желание, птичка сбрасывала ей то, что она просила.
Но вот случилось однажды, что король затеял пир, который должен был длиться целых три дня, и созвал на праздник всех красивых девушек страны, с тем чтобы сын его мог выбрать себе невесту. <...>
Когда дома никого не осталось, пошла Золушка на могилу к своей матери под ореховое деревцо и кликнула:
Ты качнися-отряхнися, деревцо,
Кинься златом-серебром ты мне в лицо.
И сбросила ей птица золотое и серебряное платье, шитые шелком да серебром туфельки. Надела она быстро это платье и явилась на смотрины».
Как видим, братьев Гримм, в отличие от Перро, не занимал способ, которым Золушка поедет на бал (ну или, как здесь, на пир), — «явилась» и ладно. В мультфильме девушка лихо скачет до королевского дворца, сидя верхом на лошади.
Часов, которые строго бьют полночь и прекращают действие волшебства, здесь тоже нет — платье, созданное деревом, можно носить столько, сколько захочется. Другое дело, что Золушка сама до поры до времени не спешит раскрывать инкогнито.
«Проплясала она до самого вечера и хотела уже домой возвращаться, а королевич ей и говорит:
— Я пойду тебя проводить. — Ему хотелось узнать, чья это дочка-красавица; но она от него убежала и взобралась на голубятню».
Концовки сказок у братьев Гримм и Перро формально идентичны, но сравните заключительные фразы. Французский вариант: «А через несколько дней сыграли веселую свадьбу». И немецкий: «Так вот были они наказаны за злобу свою и лукавство на всю свою жизнь слепотой». Речь в последнем случае идет о сестрах Золушки, которые сперва изувечили себе ноги, чтобы влезть в туфельку, а затем подверглись нападению голубей, решивших преподать девицам урок.
В мультфильме описанных ужасов нет: он смягчен не только стилистически, но и фабульно. Даже дерево тут — не отстраненный волшебный «инструмент», а комический, хотя и немножко пугающий персонаж с широкой улыбкой. Такое вот у японцев своеобразное чувство юмора.
Королек и медведь
В продолжение разговора о комическом обратимся к сказке о конфликте зверей и птиц. История простая: медведь, узнав, что королек (в оригинале — крапивник) считается королем птиц, решает поглядеть на его роскошный дворец.
«Заглянул медведь в гнездо, видит — лежат в нем пятеро или шестеро птенцов.
— Вот это и есть королевский дворец? — воскликнул медведь. — Ну и неказистый же дворец! А вы и вовсе не королевские дети, а подкидыши.
Услыхали это молодые корольки, страшно рассердились и как запищат:
— Нет, мы вовсе не подкидыши! Наши родители люди честные. Медведь, ты за это еще поплатишься».
Дети пожаловались отцу, а тот объявил медведю войну, в которой птицы у зверей выиграли, ведь делали ставку не на силу, а на хитрость — вот и вся история. Похоже, Nippon потребовалось ее как-то удлинить — каждый эпизод в «Театре...» длится двадцать с небольшим минут, формат есть формат.
Выход, найденный сценаристами, вряд ли покажется очевидным европейскому зрителю: к сказке Гриммов дописали пролог, по нашим меркам не вполне детский. Прогуливаясь по лесу со своим помощником волком, медведь обнаруживает грибы и требует, чтобы напарник протестировал их на предмет съедобности. Волк отнекивается, но мишка настаивает. Приходится подчиняться.
Грибы оказываются на удивление вкусные. Два товарища с удовольствием набивают животы, как вдруг у них начинается укатайка: бедолаги хохочут, катаясь по земле и не в силах остановиться. К счастью, вскоре все приходит в норму, но по ходу сюжета волка еще пару раз пробивает на хи-хи.
Откуда это в японской массовой культуре? Герои многих тамошних мультфильмов совершенно свободно чувствуют себя в рамках «низовой» комедии: громко пукают (вспоминается недавний «Кот-призрак Андзу», очень симпатичный), попадают под действие особенных веществ, публично справляют нужду и снова пукают — теперь пришла на ум замечательная манга «Бабушка Ноннон» Мидзуки Сигэру. Все это забавно и даже обаятельно, но с чем связана тенденция?
Самый первый (хотя, возможно, слишком поверхностный ответ), который приходит на ум, — отсутствие в Японии западных представлений о стыдливости. Был и у нас, скажем, скомороший театр, но эта традиция под давлением христианства ушла слишком глубоко в подполье. На Японию же никто в этом смысле не давил, так что и братьев Гримм они могут читать на свой лад и, как говорится, без задней мысли — просто для них это дело обыкновенное.
Железная печь
По аналогичным причинам в эпизоде «Железная печь» соперница главной героини в борьбе за сердце заколдованного принца предстает экспрессивной анимешной девочкой в суперкоротком платьице — ничего подобного братьям Гримм, конечно, не могло прийти в голову. Но мы-то ведь знаем, что аниме без подобных барышень и не аниме вовсе. На всякий случай: на весь большой сериал таких девчушек только одна штука, так что морализаторам переживать не стоит.
Да и фишка «Железной печи» совсем не в девушке, а в том, как образ печки был решен Nippon. В сказке у братьев Гримм он предельно опредмечен:
«...был один королевич заколдован злой ведьмой — он должен был сидеть в большой железной печи в лесу. <...> Однажды зашла в тот лес королевна, она заблудилась и не могла найти дороги назад в свое королевство. Девять дней блуждала она по лесу и наконец подошла к железному ящику. Вдруг раздался оттуда голос, который ее спросил:
— Ты откуда идешь и куда держишь путь?
Она ответила:
— Я потеряла дорогу в королевство своего отца и не могу выбраться из лесу.
И сказал голос из железного ящика:
— Я тебе помогу вернуться домой, и очень скоро, если ты мне поклянешься сделать то, что я потребую. Я — королевич, более знатного рода, чем ты, и хочу на тебе жениться».
То есть печь — и не герой вовсе, а внешняя оболочка, не слишком контактная и, с точки зрения собеседника, лишенная человеческих черт. Когда, вернувшись домой, королевна рассказывает отцу о пережитых приключениях, то она говорит, что «набрела на железную печь» и «поклялась ей в том, что вернусь к ней, ее расколдую и выйду за нее замуж». Никаких «королевич знатного рода» и местоимения «он» не звучит, словно героиня пропустила сказанное печью мимо ушей.
А теперь посмотрим, что сделали Nippon: перед зрителем возникает симпатичное, крайне подвижное существо — именно что живая и очень пластичная печка, которая первым делом раскланивается с новой знакомой, а потом скачет на четырех «лапках», словно восторженный песик. Затем, активно жестикулируя всеми своими железяками, знакомит королевну с другом-цветком, эмоционально гудит и пышет огнем, чем хотя и несколько шокирует гостью, но все же более-менее располагает к себе.
В итоге короля пугает не то, что дочь может стать женой предмета, а анонимность жениха: «ты согласилась выйти замуж неизвестно за кого?!» Вместо «поклялась ей» звучит «я обещала ему» — серьезная разница.
Дальнейшая часть эпизода — более традиционная, приключенческая, уже не так интересна. Готов спорить, что в памяти после просмотра у вас останутся не мини-платья и не борьба добра со злом, а странная, но по-своему очень даже кавайная и попросту обалденная анимационная печь.
Синяя Борода
О том, как в Японии умеют смешить, мы поговорили — теперь побеседуем о том, как там умеют пугать. Начнем с «Синей Бороды» — этот сюжет тоже был освоен братьями Гримм после Перро, причем в их руках он сделался страшнее. Сравните описания ужасной каморки — вот французский вариант:
«...она увидела, что весь пол был залит запекшейся кровью, и в этой крови отражались тела нескольких мертвых женщин, привязанных вдоль стен».
А вот немецкий:
«...хлынул ей навстречу кровавый поток, и увидела она, что висят на стенах мертвые женские тела, от некоторых же остались одни скелеты».
К сожалению, в книге 1949 года не нашлось места «Синей Бороде», поэтому цитировать приходится по «Детским и домашним сказкам» (М.: Ладомир, Наука, 2020) из серии «Литературные памятники». К слову, забавно, что составители советских «Сказок», вероятно, не подозревали о прямых связях братьев Гримм с Бородой, поэтому в сопроводительной статье озвучили полемичное замечание (речь идет о сказке «Чудо-птица», сюжетно схожей с текстом «Синей Бороды»):
«...гриммовская сказка не вырастает до того социального протеста, который был дан еще в интерпретации Шарля Перро в сказке „Синяя Борода“, герой которой был уже не отвлеченным колдуном, а богатым дворянином, самовластью и деспотизму которого наконец наступает предел».
Давайте же посмотрим, как рассадник «самовластья и деспотизма» воплотили Nippon. Справедливо рассудив, что «мертвые женские тела» и «скелеты» звучит кошмарнее, чем сдержанное «мертвые женщины» у Перро, аниматоры создали настоящий рисованный хоррор с полуистлевшими трупами и волной крови (вспоминается «Сияние» Кубрика«), которая «вымывает» героиню из каморки.
Ключ, который в сказке запачкался кровью так, что его невозможно был оттереть, здесь словно по волшебству принимается кровоточить, украшающие дом белые розы краснеют и тоже истекают кровью. Не говоря уже о саспенсе: открыть или не открыть дверь в комнату, войти в нее или не войти? Даже если сюжет знаком на зубок, наблюдать за происходящим все равно боязно.
Живая вода
Совсем другое дело — истории о мистических существах, которых в Японии называют ёкаями. В сказке о живой воде у братьев Гримм действует персонаж, который при помощи колдовства направляет сына занедужившего короля-отца по ложному пути за то, что он, разыскивая целительную воду, обошелся с ним без должного почтения.
«...проехал он некоторое время, глядь — стоит на дороге карлик. Карлик окликнул его и говорит:
— Куда это ты так торопишься?
— Глупый малыш, — гордо ответил принц, — тебе об этом незачем знать, — и поскакал дальше.
Разгневался маленький человечек и пожелал ему зла. Попал принц вскоре в горное ущелье, и чем дальше он ехал, тем все больше сходились горы, и наконец дорога стала такая узкая, что дальше нельзя было и шагу ступить; невозможно было и коня повернуть или встать с седла; и вот очутился принц взаперти в скалах. <...>
Так-то оно бывает с людьми высокомерными!»
Внешний вид персонажа при этом не меняется и ничего отталкивающего в себе не несет.
Зато в «Театре шедевров...» невысокий старичок, стоит его обидеть, тут же превращается в громадное чудо-юдо и сурово расправляется с высокомерным искателем приключений. Младшему, более вежливому брату, тоже доводится поглядеть на ёкая, но без вреда для себя: чудовищный вид необходим как для колдовства, так и для помощи в поисках живой воды.
Далее принц столкнется с драконообразным монстром, у которого в первоисточнике нет прототипа. И здесь некто может заметить: клыкастыми и зубастыми пугать не так уж и трудно. Ну что же, давайте отложим «Живую воду» и обратимся к экранизации «Пестрой шкурки», которая в пересказе Перро известна как «Ослиная шкура».
Король, пожелавший жениться на дочери, здесь становится не просто триггером, как в тексте, а центральным хоррор-образом. Серия начинается с погони: сошедший с ума отец со скандалом требует от принцессы инцестуального союза — безусловно, это страшнее всяких острых клыков. В будущем девушка будет постоянно сбегать от доброго принца из-за последствий пережитого стресса: в ее памяти застрял образ безумных отцовских глаз (отметим умелое использование средств монтажа), что до поры до времени исключает взаимодействие с мужчинами.
При этом, конечно, следует признать, что это скорее исключение и большинство «хорроровых» эпизодов сериала строится все же на «чудовищном» пугании. Другое дело, что ёкаи и прочие необычные существа «Театра...» столь живописны, что нет никаких причин отказать себе в удовольствии от знакомства с ними. Конечно, не личного, а через плотный экран, надежно защищающий (хочется верить) от их потустороннего могущества.
Таким образом, вопрос, который хочется озвучить в финале, вполне предсказуем: читаете ли вы шедевры братьев Гримм с той же любовью и с той же неравнодушной выдумкой, с какой читают их в Японии?