Создание РАППа – ассоциации пролетарских писателей – плоть от плоти советского времени. Если мы вспомним, что с РАППом активно сотрудничал Горький, а травимыми «попутчиками» были Ахматова, Булгаков, Замятин, Пастернак, станет ясно, сколь мощные литературные процессы связаны с этим писательским объединением.
РАПП возник не сам по себе, до него на литературную повестку влиял Пролеткульт.
Возглавлял его Богданов, человек удивительной судьбы. Александр Александрович был философ, социолог, фантаст, автор утопических романов и ученый-энциклопедист. Он создал и возглавил Институт переливания крови, пропагандировал собственную теорию омоложения и погиб, поставив на себе очередной медицинский эксперимент. Богданов верил в организующую силу искусства, творчество как труд, коллективное усилие и вред индивидуализма. Он искренне считал, что старую культуру нужно разрушить и построить новую, пролетарскую.
Борьба Ленина с Богдановым связана с тем, что Богданов требовал создания независимого от партии культурного фронта, а Ленин, напротив, хотел все подчинить партии. Ленин и Троцкий считали, что прежние буржуазные писатели должны принять законы советского строительства, и планировали сделать их управляемыми попутчиками.
Удерживал же, создавал баланс между пролеткультовцами и попутчиками и уравновешивал систему Анатолий Васильевич Луначарский, ставший наркомом просвещения.
Специфику литературного процесса 1920-х частично объясняет то, что многие из рулевых пришли к нему через Гражданскую войну. И Лев Троцкий, написавший книгу «Литература и революция», и Федор Раскольников, командующий Балтфлотом, перешли из полей битв на поле литературы и искусства. Потому что полагали, что литература – чрезвычайно важное для большевиков дело, идеологическое оружие, которое нельзя выпускать из рук. Так гражданская война перетекла в литературу.
С 1921 года заканчивается военный коммунизм и начинается эпоха НЭПа, т.е., некоторая свобода, как экономическая, так и литературная. Создавались поэтические артели, открывались полугосударственные издательства, и власть стремилась удержать их под контролем. Помимо советских цензурных ведомств возникает организация на обломках бывшего Пролеткульта (что назовет себя Московской, а затем и Всероссийской ассоциацией пролетарских писателей), которая считает, что должна проводить политику партии в литературе. По сути, ее организаторы становятся сторожевыми псами партии. Свой журнал они назвали «На посту». Напостовцы травили попутчиков, ценили тексты Демьяна Бедного и предлагали линию по одемьяниванию литературы.
Троцкий работал с попутчиками; он встречался с Пастернаком, Маяковским, Сельвинским, Пильняком и другими, говорил по душам и склонял к «осовечиванию». Сталин же в то время поддерживал тех, кто был против попутчиков.
Постепенно первых «напостовцев» вытесняют новые герои: Леопольд Авербах, Юрий Либединский, Александр Фадеев, Владимир Ставский, Владимир Киршон и другие. На обломках бывшей организации они создадут Российскую Ассоциацию Пролетарских Писателей и журнал «На литературном посту».
1929 – год Великого перелома. Уничтожен НЭП, начинается время раскулачивания, окончательной расправы с церковью, коммунистических строек. И теперь уже Сталин призывает близких ему идейно РАППповцев к более аккуратному обращению с попутчиками. Фактически он перехватывает повестку у опального и изгнанного Троцкого, понимая, что попутчики – Булгаков, Алексей Толстой, Пришвин, Пастернак, Пильняк, Всеволод Иванов, Леонов, Федин – могут пригодиться для строительства будущего писательского союза.
В этом же 1929 году начинается громкое дело Пильняка и Замятина. Пильняк в то время возглавлял последнюю относительно свободную Всесоюзную федерацию советских писателей в Москве, а Замятин осуществлял подобную функцию в Ленинграде. На них льются обвинения в том, что они белогвардейские прихвостни. Проклятия в газетах – «пильняковщина» и «замятинщина» – звучат после того, как заграницей выходят «Красное дерево» Пильняка и «Мы» Замятина. Ирония в том, что одновременно за рубежом печатались множество советских писателей, от Горького до Федина. Но Пильняк и Замятин снимаются со своих постов, чтобы организации возглавили «свои люди».
Любопытно, что почти все РАППовцы никакими рабочими писателями не были. Если пролеткультовцы еще имели отношение к пролетариату и искреннее полагали, что выражают его интересы, то РАППовцы чаще были недоучившимися гимназистами со своими представлениями о прекрасном. Возглавлявший РАПП Леопольд Авербах и во властной иерархии занимал особое место. Он был племянником первого главы Советского правительства Якова Свердлова, его сестра – супругой наркома НКВД Генриха Ягоды, а жена – дочерью старого большевика и создателя Государственного литературного музея – Владимира Бонч-Бруевича. Вместе с Авербахом РАППовцы могли легко входить в Кремль. Авербах был не просто серый кардинал, он соединял два своеобразных советских ордена: инквизиторов от РАППа и от чекистов. В тоже время он был своего рода продюсером: вместе с Генрихом Ягодой он придумал книгу о Беломорско-Балтийском канале – пиар-проект великой стройки ГУЛАГа, которую пишет по заданию бригада писателей. Вообще этот бригадный подряд, – создание книг об истории фабрик и заводов – разрабатывали Горький вместе с Авербахом.
Особенным человеком был еще один из глав РАППа – драматург Александр Афиногенов. Он написал пьесы с говорящими названиями «Страх» и «Ложь». В пьесе «Страх» главный герой – профессор-физиолог, утверждающий, что советским человеком движет исключительно страх. Правда, во втором действии к профессору приходят честные большевики, уговаривают его, что все не так, и профессор изменяет свое мнение. Но в чем был фокус спектакля: когда профессор в постановках произносил «мы живем в эпоху великого страха», весь зал аплодировал, воспринимая слова буквально, и никакая морально-философская трансформация профессора не считывалась. В итоге пьесу сняли. То же самое было с пьесой «Ложь». Она повествует о партийном деятеле, что должен обеспечивать работу завода, а часть денег у него забирают, и он вынужден заниматься приписками. Все заканчивается довольно неправдоподобно: профессору объясняют, что все будет честно и справедливо, и перевоспитывают. «Ложь» редактировал Сталин, который был очень возмущен и сказал, что пьеса в таком виде идти не может. Афиногенов искренне не понимал, почему. Интересно, что Горький, который очень нежно относился к Афиногенову, скатился в полный сюрреализм и предложил показывать данную пьесу только проверенным большевикам.
В 1937 году, после ареста всех друзей и товарищей, Афиногенов сидел на даче, ждал ареста и писал потрясающие записи в дневниках. В то время он начинает общаться с Пастернаком, который единственный при встрече здоровался с Афиногеновым. И Афиногенов говорит невероятное: что если бы не был сейчас гоним, он бы с Пастернаком так не поговорил, и что он благодарен судьбе за то, что сейчас происходит, и, если выживет, обязательно напишет роман о Пастернаке. Но все происходит еще более загадочно: заканчивается ежовщина, Афиногенову возвращают все звания, он пишет пьесу «Машенька», становится знаменитым драматургом, председателем Совинформбюро. И гибнет в 1941 году, в 37 лет, в здании ЦК ВКП (б) от случайного осколка. Это была первая и единственная бомба в этот день. Пастернак в маленькой заметке «Память Афиногенова» напишет, что его поражают судьба, путь и гибель этого странного человека.
23 апреля 1932 года происходит разгон РАППа. Выходит постановление «О перестройке литературно-художественных организаций», означающее ликвидацию всех самостоятельно возникших организаций. Писатели были рады падению прежних кумиров и благодарны Сталину, для него же это был элемент игры, направленный на зачистку поля под будущий Союз писателей. В доме Горького на Никитском бульваре 26 октября 1932 года проходит неформальная встреча Сталина, Ворошилова с пятьюдесятью писателями, среди которых были и бывшие РАППовцы, и бывшие попутчики. Здесь обсуждалось, какой должна быть литература будущего. Сталин как пастырь-евангелист указал, что есть разное производство: артиллерия, автомобили, машины; писатели тоже производят товар, и должны, таким образом, стать инженерами человеческих душ.
Беломорканал – логичное продолжение этой встречи. Писатели должны были описать стройку и рассказать о перековке человека в результате труда. Они поехали бригадами по стране, но Пастернак, например, как и некоторые другие, убежал с Урала, увидев весь масштаб трагедии рабского труда на стройках коммунизма. Об этом Платонов написал свой «Котлован», Леонов – «Соть», а Катаев – «Время, вперед!».
В 1936 году Горький умирает, и схлопываются все писательские и человеческие истории. После его смерти разворачиваются сталинские процессы над троцкистами-зиновьевцами, расстерливают Ягоду, всех создателей книг, каналов и всех писателей, которые были связаны с уничтожаемыми чекистами. Расстрел Авербаха и ряда его товарищей по РАППу был продиктован тем, что они были связаны с Ягодой и его чекистами, которых Сталин уничтожил во время «большого террора».
Выжившие писатели получали квартиры в новом доме на Лаврушинском и дачи в Переделкино. Однако им пришлось принять участие в «освещении» сталинских процессов: они выступали на собраниях и писали газетные статьи, шельмующие врагов народа. Булгаков, которого в свое время рапповцы затравили, 1937 год и сталинские расправы видел почти как действия Воланда. Он вырезал из газет сообщения о том, как его враги изгоняются из партии и союза писателей, и подчеркивал карандашом в заметках фамилии недругов. Таких вырезок в рукописном фонде музея более десяти.
Итогом деятельности РАПП было создание книги о Беломорско-Балтийском канале. В тоже время РАПП заложил фундамент для Союза советских писателей. Если раньше попутчики были сами по себе, теперь они оказались практически в одной организации, и управлять ими стало гораздо проще.
В 1956 году после ХХ съезда партии, когда началась оттепель, о РАППе не вспоминали. И только в 1960 годы вышла книга Степана Шешукова «Неистовые ревнители», где он попытался разделись РАППовцев на плохих и хороших. После этого РАППовцы снова исчезли из истории литературы. Но чтобы понимать, в какой среде существовали те же самые Булгаков, Ахматова, Пильняк, Платонов и другие, мы должны видеть контекст. Выставка – попытка его воссоздать.