«Война и мир» как сериал

Как спорили о патриотизме, мечтали о подвиге и ждали перемен читатели Толстого

Исследование романа «Война и мир» Льва Толстого напоминает ощупывание слона — предмет необъятен, а результат мозаичен. Гораздо проще в этом смысле было современникам писателя: чтение романа для них напоминало просмотр сериала со всеми вытекающими из этого формата следствиями. Первые два года они бурно обсуждали каждую серию, затем еще два года перечитывали любимые фрагменты и жадно встречали продолжение. Иными словами, четыре года жили на фоне экзистенциальных встреч князя Андрея с дубом, девичьих мечтаний Наташи у окна, высокого неба над Аустерлицем и «роевой» жизни Платона Каратаева.

Сериал увлек не на шутку. В перерывах бесконечно спорили о том, насколько оправдано использование французского языка, об очерненном высшем свете и природе патриотизма. Лев Толстой явно задел болевые точки современников, хотя какие именно — понять не так уж просто: тут сказались и читательские привычки, и революционные потрясения, и личные искания Толстого. Но на их пересечении можно уловить нечто знакомое — попытку в эпоху нестабильности обернуться и выстроить свою идентичность с помощью прошлого.

Контекст первой половины 1860-х, когда Толстой начал писать роман, не оставляет вопросов о масштабности его замысла. Долгожданная отмена крепостного права — и разочарование. Реформа, в которую так верили на стадии разработки, не изменила мир в один день. Радикальная молодежь перешла в наступление, по Петербургу прокатилась волна пожаров — времена были такие тревожные, что мало кто винил в этом жаркую и сухую погоду. Оказавшийся под арестом Чернышевский тем не менее ухитрился выпустить инструкцию в виде романа «Что делать?», где доходчиво описал, как двигаться к построению другого, более справедливого общества. Наконец, на волне тяжелых реформ случилось польское восстание, но российские власти показали, что реформы все-таки будут проведены согласно первоначальному замыслу, а Россия не готова расстаться с имперскими амбициями и территориями. Мятеж был жестоко подавлен, российское общество фрустрировано, а Герцен, наблюдая из Лондона за перегибами с разных сторон, не удержался от эмоциональной оценки: «Very dangerous!!!».

Обычно замысел романа пересказывают просто: сначала возникла история о возвращении ссыльного декабриста в 1856 году, потом она обрела предысторию в виде самого восстания 1825 года, и постепенно Толстой пришел к мысли описать войну 1812 года. Исходя из этого, тот факт, что была написана только третья часть, кажется едва ли не случайным, хотя именно эта тема занимала Толстого куда дольше. Уже в 1853 году он читает и думает о военной кампании 1805 года, и это понятно — сам Толстой отправляется на Крымскую войну. Спустя три года война, как и кампания 1805 года, закончится поражением, а Толстой отправится осматривать гробницу Наполеона. «Обоготворение злодея, ужасно», — говорит он едва ли не с презрением, но к началу 1860-х в набросках признает, что все взаимосвязано: в 1812 году «мы отшлепали Наполеона I», а в 1856 году «нас отшлепал Наполеон III».

Как раз на то время, когда Толстой обдумывал сюжет, пришелся еще и 50-летний юбилей победы над Наполеоном. Эта дата не была отмечена ни Триумфальной аркой, ни Александровской колонной на Дворцовой площади, как прежние, но и забыть о ней было не так-то просто. Национальная идентичность в нестабильной ситуации часто формируется за счет обращения к славному прошлому, и Толстой, как и авторы современных патриотических сериалов про войну, попал в самую суть проблемы.

К моменту публикации романа у читателей уже прочно сложилась привычка порционного чтения: длинные произведения публикуются сериями в толстых журналах, выходящих — самое частое — раз в месяц. Сначала, на протяжении 1865—1866 годов, в журнале Михаила Каткова печатался роман Толстого под названием «1805 год». Те же герои, те же полотна мирной жизни и войны, те же историософские размышления. В ход пошла и издательская политика. Несмотря на то, что Толстой сдал до начала публикации всю первую часть — про мирную жизнь — и даже просил выпустить ее разом, у Каткова были свои планы: он хотел извлечь из романа максимум и направлять читателя в его чтении. Одновременно Толстой продолжал писать; график публикаций был прерывистым, вторая часть — про войну — никак не уходила в работу, читатель не знал, чего ожидать от следующего номера, интрига усиливалась.

Так прошел первый год «Войны и мира», а потом все стало гораздо интереснее: с января 1866 года буквально встык с романом Толстого начинает публиковаться «Преступление и наказание» Федора Михайловича Достоевского. Совпадение, но не такое уж случайное, если учесть, что оба романа связывает фигура Наполеона. Способен ли отдельно взятый человек перевернуть ход истории, и что же такое сделал тот самый Наполеон, раз сумел так возвыситься, спрашивает Толстой. А если бы у Наполеона не было ни Тулона, ни Египта, как бы он действовал в обычной, не располагающей к подвигам жизни, продолжает мысль Достоевский. 4 апреля 1866 года звучит выстрел — бывший студент Дмитрий Каракозов стреляет в Александра II у ограды Летнего сада в Петербурге, чтобы дать обществу возможность перестроиться на других началах. Покушение не удалось: костромской мастеровой Осип Комиссаров толкнул Каракозова под руку, и тот промахнулся.

Радикальная молодежь все-таки попыталась повернуть ход истории личным подвигом. В ответ были закрыты неспокойные журналы «Современник» и «Русское слово» — власти решили, что во всем виновато их революционное подстрекательство. Консервативный Катков вздрогнул и взял паузу. К тому моменту опубликованы две части романа Толстого, роман Достоевского приостанавливается. Но литература уже срослась с реальностью: Катков выпустил отдельным изданием первую часть «1805 года» — для тех, кто все пропустил, и продолжил публиковать Достоевского. А когда Толстой довел роман до семи сотен страниц и решил, что он завершен, — сразу же предложил продолжить публикацию частями в журнале. Николай Некрасов отчаянно пытался возобновить выпуск «Современника», потерпел неудачу и взял в аренду журнал «Отечественные записки», тираж которого взлетел до небывалых высот. От сериального чтения на злобу дня невозможно оторваться.

Ответ Толстого на вопрос о роли личности в истории известен — человек, даже самый великий, сам по себе ничего не может. Чтобы совершить поворот, ему надо попасть в тектоническое движение народных масс, прочувствовать его и, поймав волну, суметь им воспользоваться, и этом смысле не стоит преувеличивать даже героическую роль Кутузова в победе над Наполеоном. Ответ Достоевского тоже ясен — простой человек не в состоянии справиться с идеей, наказание настигает его еще до преступления, все тонет в горячке. Со своим ответом Толстой попал в важнейшую точку. Поденные писатели «Отечественных записок» уже окунулись в изучение народа: одни едут в деревню, другие штурмуют трактиры, и все пишут о том, на что же похож тот самый простой и такой мудрый народ. Да и сам Толстой работает то мировым посредником, то учителем в собственной яснополянской школе. Еще немного — и начнется «хождение в народ»: то ли за тем, чтобы научиться у него, то ли за тем, чтобы научить.

В 1868 году Толстой начал публиковать переработанную версию романа с продолжением, теперь уже под названием «Война и мир». Примерно в этом виде мы его и привыкли читать, а исследователи — изучать. Современники же, еще не зная, что это будет великий роман, видели в нем повод для размышлений о том, что их волнует. Сквозь это импровизированное окно сейчас можно увидеть, как они переживали трудное время в поисках того Наполеона, который разом все изменит, и как художественный вымысел и реальность заставили их изменить вектор поиска. «Я сейчас могу перестать писать. Вы сейчас можете перестать читать», — говорит Толстой в предисловии к переработанной версии романа. Но этот свободный выбор вплетается в поток событий, ключ к которым находится не в одиночном героическом действии наперекор. Войне противостоит, как написал Толстой, «мiръ» — не отсутствие войны, но осознание общности и принятие идентичности.