В фильме Бертрана Бонелло «О войне» Мэтью Амальрик бормочет примерно следующее: «Мое главное несчастье в том, что я не умею петь, — тогда как, например, Боб Дилан в принципе не может быть несчастен».
Скорее всего, и впрямь не может: уж по поводу призовых гонок вне зависимости от их завершения ему явно огорчаться не приходится, так что эта премия больше нужна условным «нам», чем конкретному Дилану. В этом смысле решение Нобелевского комитета нельзя назвать ни бесконечно справедливым (а Филип, допустим, Рот?), ни безраздельно политическим — оно просто бодрое и какое-то богоугодное, что ли. Как говорила Цветаева, высшие знают старшего.
Дилан и Нобель — странные сближенья, но это хорошая во всех смыслах игра как для организаторов (наградить американца, да еще и непрофильного, да еще и поп-икону, да еще и работника традиционного жанра), так и для общественного самочувствия.
Это вручение обеспечивает значительное чувство причастности — от него исходят ощущение общей надлитературной галактической победы и легко примеряемая, хотя и ничем не обоснованная радость за «нашего рыжего». Бывают такие события, которые хотелось бы в жизни застать (совершенно о них не грезя и не задумываясь), и это как раз одно из них, и вот, как говорится, его мы слышали и мы его застали. Искренний же восторг мнимого коллектива условных «нас» в данном случае, вероятно, объясняется элементарной звукопроницаемостью: песни все-таки неотступнее книг и предполагают более оживленные и рабочие связи.
При этом Дилан, конечно, бесконечно литературен (с ходу вспоминается фото, где он прогуливается вокруг Эльсинора), и с правовой точки зрения выбор жюри легитимен: Дилана давно и традиционно судят скорее по словам, нежели музыке, и филологической археологии вокруг него развелось так много, что иным нобелиатам не снилось и не светит. Вспоминается четырехлетней давности скандал с молодым писателем и популяризатором науки Джоной Лерером: он в книге про воображение (sic!) переврал-присочинил всего-то несколько цитат из дилановских интервью, на чем был немедленно пойман (причем не дилановской администрацией, а волонтерами), заклеймен и даже изгнан из штата «Нью-Йоркера». Попробуйте представить сегодня еще какого-нибудь рок-музыканта, из-за точности воспроизведения цитат которого может вскипеть околонаучный скандал.
В формуляре написано, что Дилану дали премию не за вклад, но за новые выражения, которые тем не менее пребывают в недрах (within) американской песенной традиции. Указанные выражения, в свою очередь, давно обрели статус ретроспективных иллюзий, будь то роман «Тарантул», который, чего доброго, сейчас еще кинутся переиздавать, или небольшой скандал на фолк-фестивале в Ньюпорте, когда Дилан вывел на сцену электрический состав, поправ сакральную цеховую акустику (впрочем, игравший тогда на клавишах Эл Купер уверял, что публика возмутилась не предательскому звучанию, а краткости самого выступления).
Однако можно допустить, что ключ ко всему лежит не в традиции и не в инновациях, но в самом пропечатанном слове within, которое способно скорректировать восприятие дилановских лироэпических сочинений. Они, как правило, находятся на той грани, когда неясно, откуда что берется и что собственно пребывает within — стихи в музыке или музыка в стихах; кто перед нами — настоящий поэт в рамках жанровых условностей или маленький гигант большого стиля. Так в юности казалось, что если не разбираешь на слух дилановский текст (что неудивительно), то и бог с ним, благо музыка-то как раз яснее некуда. А с годами наоборот выясняется, что его стихи как раз куда достижимее его музыки, они во многом существуют для прикрытия, потому что до конца осмыслить и принять отдаленное обыкновение последней — дело исключительной сложности. Велеречивые итихасы Дилана столь же членораздельны, сколь и изолированы, и это вопрос не эзотерики или экзотики — скорее, органической малодоступности: оно как большой водораздельный хребет, на который открывается всеобщий вид, а подобраться поближе затруднительно и, в сущности, незачем, потому что и так все вроде бы ясно, и ответ на вопрос нам ветер принес.
Однажды Боб Дилан покровительственно одобрил прекрасного американского певца и автора Джона Прайна (тот помоложе и начал в самом начале семидесятых). Дилан сказал, в частности, что у Прайна в песнях есть и Пруст, и экзистенциализм, и чего только нет (а Прайн, надо сказать, играл и играет вполне кристальное и классическое кантри). Это, в общем, принцип и самого Дилана — найдется, если надо, все что угодно, но исключительно within, внутри и в недрах давно бывшего. Вчера у лауреата был концерт в Лас-Вегасе, он до сих пор никак не прокомментировал свой премиальный статус, и картина рисуется следующая: вот сидят в гостиничном номере он и его люди, в бессчетный раз перепахивают какой-нибудь крипто-блюз, и соответствующие комплименты друг от друга разлетаются в разные стороны бумерангами — да-а-а, тут тебе и Пруст, тут тебе и экзистенциализм.
Тут тебе и Нобель.