1. Почему Пух?
Как все советские дети восьмидесятых, я смотрел мультфильмы Федора Хитрука о Винни-Пухе, как практически все — читал (вернее, сначала мне читали) «Винни-Пуха» Алана Александра Милна в русском пересказе (на самом деле отличном слегка вольном переводе, но обо всем по порядку) Бориса Заходера. И как, уверен, очень многие, ассоциировал себя с милновским персонажем. Мне нравилось, как он говорит, пишет стихи (а я тоже писал стихи), как смиренно признает свою глупость и незадачливость, а потом вдруг совершает подвиги, как прячется в деревьях и играет в Пустяки на мосту (в Измайловском парке тоже были речка, мостик и деревья с дуплами). Дальше — больше: я стал называть и родителей, и других родственников именами Кролика, Пятачка и так далее. Буйная языковая игра со «взрослыми словами», которых я и сам не все знал, тоже нравилась и постепенно раскрывалась. И нельзя было не плакать в конце книги, где Кристофер Робин прощается с медведем: «Пух,— серьезно сказал Кристофер Робин,— если я... если я буду не совсем такой...— Он остановился и попробовал выразиться иначе:— Пух, ну, что бы ни случилось, ты ведь всегда поймешь. Правда?».
Почему-то мне тогда казалось, что это про смерть: взрослые о ней не любили говорить или говорили примерно как Кристофер Робин, постоянно останавливаясь и пробуя выразиться иначе. Нет, это о взрослении. Я стал «не совсем такой», вырос, сделался лингвистом, но Пух остался со мной. Я написал статью о Пухе в русской Википедии, потом стал собирать коллекцию изданий «Винни-Пуха» на разных языках, — понимая, что она мне пригодится и в работе. Друзья, знавшие о моем увлечении, помогали мне. Находились и книги о Пухе и его авторе. Занимаясь этим, я узнал много нового и совершенно неожиданного (знаете ли вы, например, что раньше его по-русски звали Мишка-Плюх?). Сегодня моя коллекция — это четыре полки, кое-что есть и в электронном виде. И теперь думаю, что хорошо бы написать о Винни и свою книгу: уже написано, в том числе по-русски, довольно много, но такой книги, какую я хочу, еще нет. Как Пуха переводили и Пух путешествовал от Западного полюса до Восточного, как он жил в культуре, как менялись его имена, как эти переводы могут пригодиться в науке.
2. Мои первые «Пухи»
«Пух» в составе толстого зеленого тома издательства «Правда» (там еще были «Маугли» и «Карлсон»), вышедшего в 1985 году трехмиллионным тиражом, стал одной из первых книг, которую мне, пятилетнему, подарили в начале 1986 года уже для самостоятельного чтения. Книжка эта иллюстрирована картинками по мотивам классических советских мультфильмов — «Пуха» делал Эдуард Назаров, соавтор Хитрука. В книге есть предисловие переводчицы «Карлсона» Лилианы Лунгиной, в нем рассказывается, что книга выросла из рассказов и игр, которые Алан Милн, уже известный писатель, предлагал своему маленькому сыну; что все ее персонажи — настоящие игрушки, кроме Совы и Кролика, последние просто придуманы и названы в честь сов и кроликов, живших в лесу около дома Милна, Кочфордской фермы в Восточном Сассексе. И что этот лес (дальше шли Взрослые Слова) превращается в Мифологическое Пространство, в котором свершается Героический Эпос.
Через тридцать лет я пройду от автобусной остановки в деревне Хартфилд, где есть магазин сувениров и детская чайная «Пухова опушка», по «общественным тропам» к тому самому мостику, с которого Пух бросал палочки в безымянный приток реки Медуэй. Обломки сухих веток я теперь держу на полке с книгами. К дому XVI века — «Кочфордской ферме» — подойти непросто: он давно продан Милнами и сейчас время от времени вновь выставляется на рынок недвижимости. В июле 1969 года там произошла трагедия: в бассейне нашли тело тогдашнего хозяина — 27-летнего Брайана Джонса, основателя группы «Роллинг стоунз». «Общественные тропы» большую часть года представляют собой либо болотца, либо лужи, так что, если не хотите быть похожи на Тучку, надо запастись классическими резиновыми сапогами, известными как «веллингтоны».
В «Пуховой опушке» я куплю две книжки: маленькую, смешную, со стилизованными под классические иллюстрациями «Энциклопедию игры в Пустяки» и составленный американкой финского происхождения Кэтрин Аалто увлекательный путеводитель по природе Восточного Сассекса. Там сфотографированы и тот чертополох (thistle), который жевал Иа-Иа, и тот терновый куст — на самом деле дрок (gorse-bush), в который Винни-Пух упал с дерева, и те самые совы и кролики. Где-то там, в лесу, навсегда остался игрушечный Ру — его утащила из дому собака. А другие игрушки, включая потрепанного собакой Пятачка, выставлены за океаном, в Нью-Йорке, в Публичной библиотеке.
Дмитрий Сичинава с Пухом
Америке их продал сам повзрослевший Кристофер Робин. Плюшевую компанию он не любил и по ней не скучал (хотя и сочинил, разумеется, несколько книг воспоминаний): всю жизнь он безуспешно пытался избавиться от прилипшего к нему сентиментального образа мальчика в коротких штанишках.
Это я узнаю и увижу потом. А пока следующим моим открытием стал диснеевский «Винни-Пух»: в начале 1990-х по телевидению стали показывать мультики с совсем другим, «совершенно другого цвета» Пухом, заикающимся Пятачком, Кристофером Робином и Тигрой, которых не было в фильмах Хитрука, со свистящим Сусликом, которого не было и у Милна (да и не могло быть — зверь по имени gopher водится только в Америке), а главное — с совсем другими сюжетами, залихватскими, часто смешными, но ничуть не милновскими.
В 1997 году я поступал в МГУ на отделение теоретической и прикладной лингвистики. И снова родители подарили мне в день сдачи последнего экзамена книгу о Пухе (прямо там же, в университете, и купленную). И он был опять «не совсем такой» и даже «совсем не такой» Пух — уже совершенно взрослый и говорящий постмодернистскими цитатами и кальками с английского. Это была книжка «Винни-Пух и философия обыденного языка» Вадима Руднева (на обложке медведь лезет вверх по античной колонне): автор утверждал, что созданная в 1920-е годы талантливая книжка, даже (или тем более) детская, не может не быть глубоко пронизана фрейдизмом, и предлагал новый полный перевод текста. Оказывается, у Заходера было переведено не все: две главы были пропущены! Тогда только-только появился Интернет, и я без труда нашел там и английский текст. Особого фрейдизма, впрочем, я в оригинале не увидел, как и замеченных Рудневым перекличек с Витгенштейном или Фолкнером.
Уже окончив университет, весной 2003 года, я увидел в Праге, в магазине на Вацлавской площади, перевод Ганы Скоумаловой «Medvídek Pú» с замечательными лаконичными картинками Эрнеста Шепарда, сделанными для первого английского издания в 1926 году. Особенно мне запомнилась шепардовская иллюстрация «Пух в гостях у Совы» — ее фрагмент до сих пор является юзерпиком в моем ЖЖ. Не купить эту книгу было невозможно. Я оценил, что Кенгу зовут Klokanice, Пятачка — Prasátko, а Иа-Иа — Ijáček; это было очень аутентично и по-чешски одновременно. И вообще, читая на малознакомом родственном языке уже хорошо знакомый текст, я начал лучше представлять себе этот язык. Так началась моя многоязычная коллекция; стимулом для ее дальнейшего разрастания стала коллекция толкиновских «Хоббитов», которую уже собирал мой друг и коллега.
3. Винни-Пух в трех культурах
Если положить рядом книги из моей коллекции — книги на разных языках, озаглавленные «Винни-Пух» (точнее, так, как его на этом языке зовут, о чем ниже), — то можно выделить три типа таких изданий, принадлежащих трем культурам, трем традициям восприятия милновских героев.
3.1 «Классический Пух»
«Классические издания» — это полный перевод первой или обеих милновских прозаических книжек «Винни-Пух» и «Дом на Пуховой опушке», в каждой из которых по 10 глав, есть стихотворные посвящения и предисловия к обеим частям. В «пуховский канон» входят также два сочиненных отцом для Кристофера Робина сборника детских стихов — «Когда мы были очень маленькими» и «Теперь нам шесть», — где плюшевый мишка появляется достаточно редко (а в первой из этих книг у него вообще нет имени). Знаменитая баллада «Королевский бутерброд», переведенная С. Я. Маршаком, — это оттуда. Стихотворные сборники нередко переводят отдельными изданиями в той же серии, а иногда и включают в один большой том.
Все четыре книжки иллюстрировал Эрнст Шепард, и в «классических» изданиях его иллюстрации сохраняются. Картинки (в том числе карта Стоакрового Леса) были черно-белыми, и лишь в 1950-е годы Шепард сделал их раскрашенную версию. Иногда картинки неслучайно сочетаются с расположением текста на странице (например, там, где Пух лезет по дереву), а во многих английских изданиях, особенно ранних, фактически привязаны к номерам страниц. Так, почтенный драматург Милн, в какой-то момент устав бороться с имиджем детского писателя, в поэтическом завещании просил на его могиле изобразить шепардовского «Пятачка со страницы 111» (кажется, это не было сделано).
Перед вами японское издание «Винни-Пуха»: конечно, вместо строчек там идущие сверху вниз столбцы иероглифов и слоговых знаков, расположение текста совсем не классическое, зато картинки — те самые.
Японский Винни-Пух
В моей коллекции большинство изданий принадлежит именно к этому типу. Иногда книги на нескольких языках одного региона издаются с одинаковым макетом: например, серия переводов «Пуха» на разные диалекты Германии или толстые полные тома канона на финском, датском и шведском языках.
«Классические» издания на разных языках долгое время выпускало в Нью-Йорке издательство «Даттон»; собственно, именно в его здании и хранились проданные Кристофером Робином плюшевые Пух с друзьями до переезда в Публичную библиотеку. В «Даттоне» уже в шестидесятые годы выходил и перевод Бориса Заходера, который теперь издается с шепардовскими картинками и у нас, уже в постсоветское время. Но, конечно, заходеровский текст принадлежит прежде всего к другой традиции — «советского Пуха».
3.2 «Советский Пух»
«Наш Пух» — это перевод Бориса Заходера и мультфильм Федора Хитрука, соавтором сценария которого был Заходер. В нашем сознании эти два произведения нерасторжимы, хотя личные отношения Заходера и Хитрука были сложными, а их представления о том, каким быть русскому Пуху, не совпадали. Мультфильм виделся писателю совсем другим: там должен был бы непременно быть мальчик Кристофер Робин, а заглавный герой выглядел бы менее брутальным и более лиричным. Хитруку же не нравилось, что Заходер считает книжку «своей»: мультипликатор стажировался в Америке и сам читал «Винни-Пуха» в подлиннике. В конце концов между двумя классиками произошел конфликт, мультсериал оборвался на третьей части, хотя первоначально планировалось экранизировать всю книгу.
Заходер оставил мемуары о создании русского текста «Пуха» и его экранизации, в которые включил свою переписку с Хитруком. Из них видно, насколько в его сознании милновская сказка действительно оказалась «присвоенной»: песенки из мультфильма, которых нет в книге, сочинил, оказывается, не Борис Владимирович, а «мы с Пухом». Он там подробно останавливается и на отличиях его текста от милновского, и на том, почему у него «пересказ», а не «перевод», и почему на обложках изданий надо указывать его имя.
Действительно, текст Заходера — это местами весьма вольная «локализация»: никаких «шумелок», «кричалок» и «вопилок» у Милна нет (все стихи Пуха называются просто «hum»), выдуманы рифмующиеся в мультике с «вопилками» «опилки» в голове, нет рискованного вопроса о том, «как» Слонопотам любит поросят… Заходер сделал книгу несколько более «динамичной» для маленького советского читателя, выбросив из нее сентиментальные стихотворные посвящения матери Кристофера Робина Дафне де Селинкурт, парадоксальные и «слишком английские» предисловия к обеим частям, а главное — две главы целиком, по одной из каждой части. Они на самом деле несколько тормозят ход повествования: в одной главе «ничего не происходит» (кроме пира в честь совершившего подвиг Медведя), а другая во многом повторяет уже встретившийся в книге сюжет (в ней снова идет речь о поисках Слонопотама). Но прежде чем избавиться от этих глав, Борис Владимирович внимательно их прочитал и использовал обе в оставшемся тексте. Например, знаменитая фраза о том, как Пятачок «решил сбежать из дому и стать моряком», — не отсебятина: хотя этих слов и нет в параллельном предложении у Милна — она перенесена из «упраздненной» главы. А потом, тридцать лет спустя, он все же перевел их обе: и про то, как «Кристофер Робин устраивает Пиргорой», и про то, как «огрызуется Поиск», — и они с тех пор переиздаются, но по-прежнему кажется, что их все еще мало кто у нас знает.
Так является ли заходеровский текст, глубоко вошедший в русскую культуру, пересказом или переводом? Это сокращенный и местами весьма вольный — но все же перевод, и перевод очень хороший. В подавляющем большинстве случаев переданы все предложения оригинала и для интонаций, каламбуров и шуток Милна найдены русские соответствия. При этом читатель не забывает, что находится в Англии, и мир вокруг не совсем «наш». Несомненно, это идущий за текстом перевод, последовательно стремящийся передать его способы выражения, последовательность образов и стилистику, — а не «сочинение на заданную тему», вроде «Айболита» Чуковского «по Гью Лофтингу» (мы не говорим, что первое чем-то лучше второго! — у каждого текста свои задачи).
Первое отдельное издание советского «Винни-Пуха» вышло в 1960 году с иллюстрациями замечательной художницы, ученицы Филонова и возлюбленной Хармса, Алисы Ивановны Порет. У меня есть эта книга в неплохом состоянии; в ней очень трогает типичный для тех пор издательский постскриптум, призывающий присылать читательские отзывы «про «отважного» Пятачка» в эфемерное издательство «Детский мир». В выходных данных Алана Милна почему-то зовут «Артур». Есть у меня и каталог московской выставки Алисы Порет с эскизами знаменитых иллюстраций. Потом книга переиздавалась неоднократно с самыми разными рисунками. Шепардовские картинки в СССР, кажется, не перепечатывали, зато после Порет свои иллюстрации к заходеровскому «Пуху» делали, в частности, Виктор Чижиков, Борис Диодоров и Геннадий Калиновский. Причем Диодоров работал над «Пухом» как в соавторстве с Калиновским, так и позже, отдельно, и это совершенно разные циклы иллюстраций.
Заходеровский перевод послужил прямым или косвенным образцом для выходивших в советское время изданий «Пуха» на языках народов СССР. За одним исключением: литовский перевод Виргилиюса Чепайтиса, мужа знаменитой переводчицы Натальи Трауберг, вышел еще до русского — в 1958 году, став тем самым первым полным переводом в Советском Союзе. Некоторые другие переводчики прямо работали с русским текстом Заходера, не обращаясь к английскому оригиналу (например, на грузинский и армянский языки); в грузинском переводе скопировано даже ошибочное имя автора «Артур» из первого русского издания. Украинец Леонид Солонько, выпустивший свою версию «Пуха» вскоре после русской, безусловно, использовал английский текст (или перевод на какой-то третий язык), поскольку восстановил большинство заходеровских пропусков, но при этом смотрел и русскую версию (особенно похожи переводы стихов). Некоторые советские издания «Пуха» воспроизводят оформление Алисы Порет (грузинское и эстонское), а в некоторых союзных республиках «Пуха» иллюстрировали местные художники, например, украинское (Валентин Чернуха) или особенно колоритное армянское издание. Помню, как в подземном переходе на станции ереванского метро «Еритасардакан» (несомненно, это один из лучших букинистических магазинов мира) меня поняли с полуслова и сразу же вынесли эту книгу.
3.3 «Диснеевский Пух»
Американский продюсер, которому Милн уступил права на коммерческую эксплуатацию образа Пуха, еще в 1950-е годы перепродал их Уолту Диснею. Диснеевская студия сняла экранизацию милновского сюжета, а потом продолжала выпускать фильмы — сериалы и полнометражные картины — на вновь выдуманные сценарии, добавляя туда новых персонажей (того же Суслика или девочку Дарби с собачкой), выводя на сцену закадровых виртуалов Слонопотама и Буку и меняя главных героев (в одном фильме центральный персонаж — Пятачок, в другом — Тигра и так далее).
Наиболее узнаваемый в мире образ Пуха — это не хитруковская авангардная клякса с круглыми лапками и даже не шепардовский тедди 1920-х, сочетающий толстое брюхо со своеобразной грацией, а именно яркий диснеевский бодрячок неожиданно оранжевого окраса в неизменной красной майке и в окружении столь же кислотного цвета друзей. В этом достаточно убедиться, написав имя героя на любом языке в Гугле. Успешнейшая диснеевская франшиза растиражирована на миллионах погремушек, кофточек, воздушных шариков, школьных тетрадок и прочей массовой продукции, включая, конечно, и книжки с картинками на сюжет новых мультиков или просто типа «Мои первые слова». В Юго-Восточной Азии Пух очень популярный герой, примерно как Рапунцель или Шрек, но Милна там читали, вероятно, единицы.
В странах, где диснеевского Пуха можно встретить на каждом углу, перевод книги отыскать порой сложно. Мне удалось найти у букиниста старый французский перевод «Винни-Пуха» 1960-х годов, но уже с иллюстрациями по Диснею.
Милновский текст иногда переиздают, но для французов это персонаж мультфильмов и только. «Winnie l’Ourson?» — переспросил меня зимой 2008 года продавец в детском отделе крупнейшего парижского книжного Gibert Joseph. — «Это в отделе кино», — уверенно сказал он и повел меня к диснеевским раскраскам. В миллиардном Китае, как кажется, «на поверхности» можно найти тоже только мультипликационные книжки-игрушки, однако и «классические» издания существуют, и даже собственно китайские иллюстрации.
Французский Винни-Пух
4. Сто имен Мишки-Плюха
Winnie-the-Pooh — «говорящее имя», но говорящее, прямо скажем, что-то не очень определенное, хотя и очень английское. Winnie вообще-то женское имя (несмотря на то, что наш герой — he); так звали любимую медведицу Кристофера Робина — живой талисман канадских военных ветеринаров, — поселившуюся в Лондонском зоопарке и названную так в честь канадского города Виннипег. Pooh (h не произносится!) — имя лебедя, жившего по соседству, и вместе с тем звукоподражание, означающее, что кто-то дует. Наконец, между ними артикль the, используемый при прозвищах монархов (типа Charles the Great — «Карл Великий») или просто, чтобы обозначить, кто носит такое имя (Lucky the cat — «Кошка по имени Лаки»). То и другое не к месту и несколько смешно. «Непереводимая игра слов».
Множество переводчиков пыталось не просто скопировать имя из английского текста, но и придать ему те или иные черты, естественные для новой языковой среды. Есть много способов переводить имя Медведя с Маленьким Мозгом. Можно ввести открытым текстом слово «Медведь», оставив от прежнего имени только одну часть, например, «Медведь Пу» (Pu der Bär по-немецки) или «Медвежонок Винни» (Winnie l’Ourson по-французски). Можно подобрать к созвучному какое-нибудь местное имя, ассоциирующееся с медведями; так, в Польше Ирена Тувим, сестра поэта Юлиана, перекрестила Винни в Кубуся Пухатка (Kubuś Puchatek) — уменьшительное от мужского имени Якуб, что-то вроде «Топтыгина» или «Мишки Косолапого» у нас. Кстати, в центре Варшавы есть улица имени этого Пухатка, с мемориальной доской, на которой выбита шепардовская иллюстрация. Наконец, есть языки, где нет вообще никаких созвучий с английским именем, например, Peter Plys по-датски или Micimackó по-венгерски. Другая польская переводчица попыталась даже дать Пуху женское имя, как в оригинале, — Фредзя Фи-Фи (и, так же, как в оригинале, оставив его при этом «мальчиком»).
Мало кто знает, что Заходер не был первым русским переводчиком «Винни-Пуха» и не с самого начала назвал своего героя именно так. В своих воспоминаниях он об этом умалчивает. Между тем в грозном 1939 году на страницах «Мурзилки» появились две главы «Медведя Винни-Пу» в переводе А. Колтыниной и О. Галаниной (о которых мне мало что известно). Вместо имени здравствовавшего автора там написано просто «Английская сказка» (хотя СССР тогда не присоединился к конвенции о защите авторских прав, и ничему в принципе это не грозило; может быть, для перевода современников требовалось какое-то отдельное разрешение Главлита?). Первый русский перевод звучит очень неестественно и «деревянно»: такое ощущение, что переводчицы калькируют английские конструкции со словарем. А спустя 19 лет, в 1958 году, там же появились отрывки из первой редакции заходеровской версии — но героя там зовут еще не Винни-Пух, а Мишка-Плюх. Действительно, Заходер со временем уменьшал русификацию, изначально очень сильную. Известно, что критиковавший его за излишне русское звучание Корней Чуковский предлагал выкинуть даже имя «Пятачок», однако Заходер пожертвовал только попавшим в первое издание междометием «батюшки», заменив его на татарский «караул».
5. «И это все о нем»: подражания, биографии, комментарии, философские сочинения
Кроме переводов на разные языки, моя коллекция включает (без претензий на полноту) различные книги вне «канона», своего рода «фанфики» по Пуху. Например, уже упомянутые оригинальные «Песенки» Заходера или недавно появившееся продолжение писателя Дэвида Бенедиктуса «Возвращение в Стоакровый лес», иллюстрированное современным художником Берджессом в духе Шепарда; его уже тоже перевели на несколько языков, включая русский (хотя, на мой взгляд, фанфик не лучший способ создать что-то запоминающееся).
Особый интерес представляют разные инсценировки популярных детских книг, появлявшиеся в СССР (недавно филолог Мария Майофис исследовала советские инсценировки «Карлсона», где линдгреновский анфан террибль представал борцом за мир и цитировал со сцены «Бухенвальдский набат»). Есть книга, описывающая, как поставить «Пуха» в детском театре и самим сделать костюмы. Своего рода жемчужина коллекции — толстый клавир оперы Ольги Петровой «Винни-Пух», остроумно перефразировавшей цитаты из классических взрослых оперетт. При поднятии занавеса звучит первая ария Пуха: «Мед… Мед… Мед…» Либретто переведено параллельно и на английский: «Bees… Bees… Bees…» Сочинение с успехом шло на тюзовских сценах в разных городах России.
Отдаленным отзвуком этой традиции, вероятно, стал нашумевший в прошлом году скандальный оренбургский танец пчелок в стиле «тверк».
Еще одна ветвь винни-пухианы — философские пародии и почти пародии, осмысляющие «Пуха» в контексте мировой мудрости Востока и Запада. В этом ключе вышли книжки Бенджамина Хоффа «Дао Пуха» и «Дэ Пятачка», Фредерика Крюса «Пухова путаница» и «Постмодернистский Пух» («что бы сказал о Пухе Фромм или Деррида?..»), остроумный трактат Джона Т. Уильямса «Пух и философы, или Книга, в которой доказывается, что вся западная философия всего лишь преамбула к Винни-Пуху» (1995). Например, Винни, падая с дерева и хладнокровно объясняя причины своего несчастья («все оттого, что я слишком люблю мед!»), являя характерный пример стоицизма и типичной для стоиков отрешенности, атараксии, пытается познать истоки вещей — «в то время как большинство людей, включая большинство философов, ограничилось бы нечленораздельными воплями». А фраза «А зачем на свете пчелы? Для того, чтобы делать мед! По-моему, так!» напоминает о рационализме Декарта.
Упомянутая книга В. П. Руднева «Винни-Пух и философия обыденного языка», несмотря на внешнюю серьезность (а, может быть, именно благодаря ей), должна рассматриваться в этом же ряду (на некоторые из этих работ она ссылается).
Интересна биографическая литература и фактические комментарии к «Пуху». Этот раздел представлен фундаментальной биографией Милна, написанной Энн Туэйт, полными глухой ненависти к медведю воспоминаниями Кристофера Робина «Зачарованные места» и упомянутой выше книгой Аалто о природе милновских мест. Одну книгу хочется выделить отдельно: это вышедший в 1983 году в издательстве «Радуга» английский оригинал дилогии Милна с подробными комментариями англиста А. И. Полторацкого, тонко разбирающего милновские каламбуры и цитаты. Книги не было бы без моего научного руководителя — теперь академика РАН, а тогда еще студента Отделения структурной и прикладной лингвистики — Владимира Плунгяна, который принес «Винни-Пуха» на занятия по английскому языку с Полторацким и увлек первоначально скептичного преподавателя разбором и анализом легкомысленной детской сказки.
Вот тут-то самое место поговорить еще об одном сюжете: что может сделать «Винни-Пух» для моей профессии — для лингвистики? И какую практическую пользу я могу извлечь из своей многоязычной коллекции?
6. «Винни-Пух» и корпусная лингвистика
«Винни-Пух» — один из самых массово переводимых на другие языки мира текстов (несмотря на то, что он, пожалуй, и один из самых «непереводимых», так как там хватает каламбуров и понятных только англичанам двадцатых годов вещей). Пожалуй, он существует не меньше чем на шестидесяти языках. А такие тексты очень ценны для лингвистов: они позволяют непосредственно сравнивать лексику и грамматику многих языков, используя не искусственные примеры, а естественные переводы. Поиском реальных примеров в реальных текстах и статистикой их употребления занимается корпусная лингвистика, оперирующая большим массивом текстов на данном языке — корпусом. А корпус, состоящий из оригинала и перевода (или многих переводов) на другие языки, называется параллельным корпусом. Использование параллельных корпусов — бурно развивающийся и активно применяемый метод в современной лингвистике.
Я участвую в разработке Национального корпуса русского языка, куда входит много двуязычных пар параллельных корпусов (англо-русский, немецко-русский, украинско-русский и другие), а также многоязычный корпус, куда входит несколько версий массово переводившихся произведений («Алиса в стране чудес», «Маленький принц», всякий Дэн Браун с Коэльо и так далее). В этот корпус входит 22 электронные версии «Винни-Пуха» — английский оригинал и переводы на 18 языков, в основном славянских, но не только (для русского, украинского и польского учтено по два перевода). Я готовлю к оцифровке и включению в корпус также тексты на других языках, для которых у меня есть только бумажная версия.
Всего в моей коллекции (включая электронные тексты) есть тексты «Пуха» на следующих языках.
Германские: английский оригинал, скотс (или шотландский язык, близкородственный английскому), немецкий литературный, четыре немецких диалекта (франкский, гессенский, пфальцский, нижненемецкий), люксембургский, нидерландский, датский, шведский, норвежский, идиш (в идишском переводе Пух кричит «Ой, гевалт!» и вместо «Коттлстонского пирога» поет «Варшавер торт»).
Латинский: да-да, в 1960-е Пуха перевели на латынь — сделал это венгр Шандор Ленард, — и эта книга стала в Штатах бестселлером, первым не на английском языке.
Романские: французский, испанский, итальянский. (На романские языки и диалекты Пуха переводить не очень принято — там в почете «Маленький принц», а медведь существует в основном в диснеевском виде).
Славянские: русский (три перевода), украинский (тоже три перевода), белорусский (его зовут Віня-Пых! Віня — это католическое имя Винцент, по-русски Викентий), польский, чешский. А в электронном виде есть еще один польский, словацкий, словенский, хорватский, сербский, македонский, болгарский и даже верхнелужицкий (набожные животные там благодарят словами «Zapłać Bóh!», а прощаются словом «Božemje!»).
Балтийские: литовский и латышский.
Другие индоевропейские: бретонский, армянский, кховар (это язык дардской группы из Пакистана: в книжку, совершенно безумно сверстанную, включены два разных перевода на этот язык, а также почему-то упомянутый латинский перевод Ленарда).
Финно-угорские: финский, эстонский, венгерский.
Другие: иврит (в двух томах с огласовками), турецкий (в четырех томах), грузинский, японский.
Искусственный: эсперанто.
Мне точно известно, что есть опубликованные переводы и на другие языки, которых у меня нет (в электронном виде или вообще), так что впереди много «охоты» и «искпедиций». В мире существует по крайней мере еще один коллекционер «Винни-Пухов» на разных языках — Боудевейн Меркс из Голландии; на своем сайте он разместил фотографии изданий на 46 языках (у меня — 42, считая электронные), есть и, например, брайлевским шрифтом; во многом наши коллекции пересекаются, но у каждого есть что-то, чего нет у другого.
Впрочем, кое-где «Пух» вообще не очень популярен (например, как уже сказано, в романском мире, хотя переводы на крупные языки существуют), а где-то, например, у мусульманских народов, не получил известности из-за Пятачка.
По корпусу можно сразу посмотреть не только простые вещи (типа того, какие имена выбрали переводчики персонажей или как на всех этих языках «мед» и «воздушный шар»), но и довольно сложные — как в разных языках отражается схожая грамматическая структура, например, перфект (в английском языке — I have seen). Оказывается, что европейские языки объединяются в различные группы по употреблению перфекта, и можно статистически вычислить «расстояния» между ними. Причем это не зависит от генеалогического родства: латышский и литовский употребляют их совсем по-разному, первый ближе к скандинавским, а второй — к балканским языкам.
В общем, моя коллекция пригодится мне не только для популярных статей, но и для собственно научной работы.