Польский поэт Рафал Воячек (1945—1971) прожил совсем недолгую жизнь, значительную часть которой провел в алкогольном бреду и психиатрических клиниках. Это не помешало ему стать самым ярким автором своего поколения и даже получить несколько престижных наград. На русском языке стихи Воячека впервые появились в «Митином журнале» еще в 1993 году, однако с тех пор у нас его почти не публиковали. И вот наконец петербургское издательство «Тэслит» подготовило первое полноценное издание лирики Рафала Воячека в переводах Шамиля Диди. Об этой книге и ее безумном авторе редактор «Горького» Эдуард Лукоянов поговорил с составителями сборника Максимом Тесли и Вовой Седых.

Рафал Воячек. СПб.: Тэслит, 2021. Перевод с польского Шамиля Диди

КОНЕЦ СВЕТА

То могло бы быть в пятницу или во вторник
Не исключено также, что в понедельник или в среду
Вполне возможно что в четверг субботу иль воскресенье
В январе но это могло быть и в июле
На самом деле это все не так уж важно
В году тысяча девятьсот шестидесятом
Кажется рано утром или когда смеркалось
В полдень или самой глухою ночью
В ясную погоду может в дождь а может и в метель
На собственном ремне удавился
На чьей-то бойлерной трубе что подходила или нет
Двадцатисколькотамлетний законченный алкоголик
Рафал Воячек сын
Эдварда и Эльжбеты в девичестве Собецкой

1970

— Насколько понимаю, к изданию этой книги вы шли очень долго и мучительно: первые записи созданной вами группы в «ВК» датированы, страшно сказать, 2009 годом.

Максим Тесли: Да, идея перевести и издать Воячека у меня была всегда, и я очень рад, что за долгие годы никто этого так и не сделал. Изначально я сам пытался его переводить, но получалось не очень хорошо. Как потом выяснилось, я там даже не слова путал, а так «переводил», что стихотворение приобретало вообще другой смысл. Когда у нас появилось издательство, а с ним пришло понимание, как надо делать, мы начали искать переводчиков, но и это оказалось не так просто. 

Сперва мы вроде договорились с Костей Усенко из группы Super Girl Romantic Boys, но у нас сорвалось, уже даже не помню, почему (кажется, не договорились по деньгам). Потом я искал профессиональных переводчиков через соцсети, но и это было не то, переводы выходили качественные, но из них будто пропадал нерв, который я там видел. Получилось совершенно случайно благодаря коллегам из магазина «Порядок слов». Я им рассказал, что мы хотим издать Воячека, и они вдруг ответили: «А к нам как раз ходит парень, который его переводит». Мне дали его контакты, мы списались, и вот я прихожу на встречу в кафе, не зная, как он выглядит, а там сидит бородатый чеченец в дубленке и черной шапке. Так я познакомился с переводчиком Шамилем Диди, невероятным знатоком польской поэзии. Я почти никак не вмешивался в его переводы, только где-то слова предлагал переставить. И вот мы вместе с Шамилем за четыре месяца собрали книгу, о которой я мечтал так много лет.

Вова Седых: Впервые стихи Воячека мне показал гитарист Паша Разов. Он зашел на страницу Максима, увидел, что у него есть паблик про Воячека, потом пришел на репетицию и сказал: «Чуваки, а вы видели такого поэта?» Но тогда никто, кроме меня, никак не отреагировал.

Максим Тесли: За двенадцать лет мало что изменилось, к сожалению. Но теперь хотя бы книжка лежит в магазинах, ее замечают, начинают интересоваться. А вообще, конечно, было очень сложно и странно, но с проклятым поэтом иначе и не могло получиться. 

— Вам не кажется, что романтический штамп «проклятого поэта» отдает девятнадцатым веком? Он не очень подходит Воячеку и мешает воспринимать его стихи, которые на самом деле и сейчас смотрятся свежо и актуально, подобное можно было бы увидеть в условном журнале «Воздух» в 2021 году.

Максим Тесли: Ну почему сразу девятнадцатый век, само явление еще более старое. Термин, да, ввел Поль Верлен. Что вообще вкладывается в архетип проклятого поэта? Обязательно — ранняя смерть и деструктивный образ жизни. Ребята, которые публикуются в «Воздухе», закончат свои институты, пойдут работать в офисы, и судьба у них сложится прекрасно. 

Воячек же неотделим от своей судьбы. И если бы я из попсовой книжки «Одиночество в Сети» не узнал, что он в двадцать пять лет совершил самоубийство, я бы им, наверное, и не заинтересовался. Стихи Воячека неотделимы от этого образа. Понятно, что это нам все на потеху и на потребу, а для него, его родных и близких все это складывалось трагически. Но сложилось так, как сложилось. И может, если бы не его проблемы с психикой и алкоголизмом, стихи бы у него такими пронзительными не получались. Я, по-моему, нигде не встречал ничего равного по пронзительности. 

ОТЧИЗНА

Мать мудра как башня церкви
Мать больше самой Римской Церкви
Мать длинна как Транссибирская магистраль
И как Сахара широка

И набожна как партийный вестник
Мать красива как пожарная охрана
И терпелива как следователь
И болезненна как при схватках

И правдива как резиновая дубинка
Мать хороша как пиво «Живец»
Груди ее — две благочестивые сотки

И внимательна как буфетчица
Мать божественна как королева Польши
Мать чужда как королева Польши

1968

— Я вот не вижу никаких причин воспринимать стихи Воячека в отрыве от его биографии. Если, скажем, не знать, как жили Александр Тиняков или Константин Олимпов, которого вы тоже издавали, то, наверное, их тексты что-то потеряют (прежде всего — свое трагикомическое начало). 

Максим Тесли: Да нет, я говорю просто о личном опыте. У меня почему-то знакомство со многими поэтами начинается с биографии. А так да — стихи сами по себе сильные.

Вова Седых: Даже когда не знаешь биографию автора, то ты все равно, читая подобные стихи, думаешь: «Что же это с человеком случилось, что он такое пишет?» — и начинаешь искать подсказки, которые помогут понять, что же происходило.

— Если все-таки избегать ярлыка «проклятого поэта», Воячека можно было бы при желании назвать аутсайдером. Но вот что удивительно: это определение ему тем более не подходит — он же множество премий получал, чуть ли не государственных.

Максим Тесли: Ну да, он был самым обласканным молодым поэтом Польши. Это ему тоже на пользу не пошло, потому что ему было где-то двадцать два года, когда ему сообщили, что он чуть ли не современный классик. После этого он и пошел вразнос, как до него Рембо. Но зато он хотя бы успел немного порадоваться материальным благам, а материальные блага очень важны для поэта, что бы там ни говорили. Страдание же нужно поэтам с более устойчивой психикой. Им, чтобы писать, нужно самим себе устроить проблемы — с женщиной поругаться, уйти в запой, чтобы что-то в себе разбередить, расковырять душевные раны. А у Воячека это страдание идет в голове непрерывным потоком, и он никогда из этого состояния не выходит.

— Это очень хорошо показано в фильме Леха Маевского. Совершенно чудовищном, по-моему.

Максим Тесли: Не шедевр, прямо скажем. Мы его недавно показывали на презентации книги, и я его тоже не смог досмотреть. Но в первый раз было прикольно — сидишь наслаждаешься атмосферой безысходности. Про этот фильм есть любопытный факт: родной брат Воячека Анджей сыграл в нем врача. Он, кстати, умер вскоре после съемок. 

Вова Седых: Это, кстати, к вопросу о том, как мы в меру сил открываем для публики Воячека. До первого показа, который мы устроили в «Ионотеке», этот фильм существовал только на польском в виде коротких отрезков на ютубе, из которых энтузиасты его склеивали.

— Но вернемся к поэзии. Едва ли не самый заметный, даже навязчивый образ у Воячека — вино и опьянение. Но это не вино Анакреонта и не божественное радостное опьянение, а наоборот — самая обыкновенная польская водка, не приносящая ему радости, одно лишь самоуничтожение.

ПЕСЕНКА О ПОЭТЕ II

Поэт пишет о родине
(немного водки)
Поэт пишет о женщине
(немного водки)
Поэт пишет (чистая водка)
творит искусство

Поэт пишет все утро
(сколько водки)
Поэт пишет весь день
(много водки)
Поэт пишет всю ночь
(гектар водки как говорит
Б. Антохевич, капитан милиции)

Поэт пьет
(жалеет слова)

Максим Тесли: Мне кажется, это чисто славянская тема. Когда ты пьешь вино в Греции, сидя на берегу моря, конечно, тебе прекрасно. А если ты сидишь в Польше, идет снег дождем, ты один, и у тебя бутылка водки, а из закуски только хлеб, то это уже совсем другое дело. Естественно, развивается депрессия, и человек пьет уже не для веселья, а чтобы заглушить боль. Никакого облегчения он не получает, но все равно продолжает это делать. Он более-менее с боли сходит... что-то я как Оксимирон*Мирон Федоров признан в России иностранным агентом выступил... Сейчас. Он более-менее от этой боли отходит только тогда, когда говорит даже не про любовь, которая у него всегда трагичная, а про секс. Любовь для него — это страдание, и единственное, что его может взбодрить, — физиологический контакт.

Вова Седых: Не думаю, что он стремился к самоуничтожению. Речь скорее о забытьи. 

Максим Тесли: Если мы говорим о саморазрушении, об исключении себя из этого мира, то, судя по его стихам и обрывкам биографии, он, безусловно, пытался исключить себя из жизни. Финал, к которому он пришел достаточно рано (двадцать пять лет — это все-таки рановато), очевидно говорит, что здесь ему было очень неуютно. Некоторые пытаются выжить через стихи, утвердить себя в этом мире, а Воячек себя через стихи из этого мира исключал.

ПОСЕВ

Есть поручень
но лестницы нет
Есть я
но нет меня
Есть холод
но нет звериных шкурок теплых
мехов медвежьих лисьих хвостов

С тех пор как сырость есть
есть много сырости
я любит сырость
на площади без зонта

Есть темень
есть темень наитемнейшая
нет меня

Нет сна
дыхания нет
жизни нема

Лишь ветви древ касаются
необычайным касанием ветвей

кота рождая черного
что перебегает все дороги

Максим Тесли: В небытии Воячеку, безусловно, комфортнее. И его стихи хороши тем, что тебе не надо идти за ним в небытие, когда тебе особенно плохо, он уже все за тебя пережил и описал — тебе же можно успокоиться и продолжать утверждаться в бытии. Ну а его финал был логичный, не позерский. 

Но тут есть еще важный момент. Он совершенно серьезно хотел, чтобы его просто не стало. И, повторюсь, поэзия для него была способом стереть себя из этого мира. Он точно не думал, как сейчас его не станет и вселенная заплачет. Ему не надо никому ничего доказывать, у него и так все хорошо. В смысле плохо. 

Вова Седых: На самом деле опыт Воячека, на мой взгляд, нам совершенно непонятен и неизвестен. Полная абстрактность того, что вы называете страданием, еще сильнее усугубляет мистический эффект от его стихов. Это уже что-то не совсем из жизни, скорее из прозы Мамлеева.

***

Любовники мои сгинули поэты,
Под моими ногами грызут они землю,
Протиснутся холодом под мое одеяло,
И роем раздраженных мух кружат,
Над ведром, где сдавила тампон свой месячный.
Вешаю трусы на шнур, а там висит Есенин.
Беру таблетку фанодорма, ее крадет Тракль.
Когда очи разомкну, то птицей вылетает
Ангельская душа Китса над водою сна.
Их смерть запятой втиснется в ход фразы
И неустанно считает слога мне.