Умер Битов.
Тексты его будут жить, но сам-то он умер и лежит сейчас один в холодном больничном морге.
Он думал всегда. Когда жарил картошку или варил кофе, когда сидел, уставившись в телевизор. Кажется, что он думал во сне. Сны его — он любил их рассказывать — были готовыми сюжетами прозы. Он думал, когда говорил. Не произносил заранее обдуманную речь, а мыслил прямо сейчас. Многие жаловались, что ничего не понятно, а это был процесс, в котором и самому ему было ничего не понятно. Но больше всего он думал, когда писал, а писал он практически набело, в последние годы просто записывал мысли — и все. Ничего не сочинял.
Он думал всегда своей головой, никогда не опирался на чужие мысли, хорошо это или плохо, но так. Он много думал о себе — так уж он был устроен, что мир воспринимал через себя, так устроена и его перволичная проза, хорошо это или плохо, но так. Очень любил Паскаля. Подарил мне когда-то свое любимое издание «Мыслей» 1843 года, а к нему — длинный блокнот в шелковом японском, как будто старинном переплете, блокнот для мыслей, я оценила.
Он говорил: «Я люблю уединение и ничего не делать».
Он и прилюдно был наедине с собой, в голове его без остановки работал какой-то мотор, он неустанно собирал головоломку жизни. «Большой мозг — большие обломки», — так он говорил о себе, смеясь (в 1994 году была операция на мозге, врачи сказали тогда, что он не будет писать, читать, ходить, говорить). Был всегда в борьбе — со своими пороками, с депрессией, ленью, в самоанализе был беспощаден. «Битва» — неслучайное у него слово, анаграмма имени, так назван один из лучших его текстов, точнее — блок текстов о поэзии и прозе, включенный им в разные книги. Узнав диагноз в феврале 2003 года, он испытал душевный подъем: «Меня посетил мой ангел и я понял, что все выдержу. Успокойся, я справлюсь». В юности занимался альпинизмом и борьбой и говорил, что это помогает ему всю жизнь. Литературу сравнивал со спортом: «Писатель сам себе ставит планку и соревнуется с самим собой».
Слово «дар» он не любил. «Вдохновение — да, это у меня было». Лучшим своим делом считал трилогию «Оглашенные» и возражал, когда восхваляли исключительно «Пушкинский дом». «Оглашенных», как ему казалось, не оценили. Часто повторял, что пишет всю жизнь один текст и что в общем написал его, сделал все, что хотел. «Резо жалуется, что мало сделал. А я говорю ему: увеличь свою манию величия. Разве что-нибудь ты сделал без помощи Божьей? Так вот, если сейчас ты ничего не делаешь — значит Бог не дает тебе сделать лишнее».
В голове толкутся воспоминания, но хочется рассказать что-то случайное, невеликое. Однажды он шел с младшим сыном по Питеру, и на их глазах под машину попал котенок. Битов — он реагировал всегда мгновенно — выскочил на проезжую часть к котенку, и тот умер у него на руках. Он сказал: «агонизировал у меня на руках», и я это все представила. Еще один случай: он опоздал на вручение Пушкинской премии, где председательствовал в жюри, пришел взволнованный, помятый, рука содрана в кровь. — Что с тобой? Оказалось, в метро кто-то ударил бомжа, и он заступился, полез в драку, их разнимали.
Битов и кошка
Разговоры с ним бывали разные. Встретились на Non/fiction, у меня шарф обмотан вокруг шеи.
— Шарф у тебя ужасный, сними его!
— А дети зачем?
Это мы поговорили коротко о соблазне самоубийства.
Последний большой разговор был о смерти — он ее увидел в упор, заглянул ей в глаза, узнал.
Выплывают его отдельные фразы. «Просто космос во мне в полной мере» — это без пафоса сказано было, по поводу вещего сновидения. Закончу это маленькое прощание его стихами:
И космос как малая малость
Сожмется до краткого сна...
И сердце со страхом рассталось,
И бездна всего лишь без дна.