Как вы пришли к Платонову?
Впервые я прочитала Платонова в студенческие годы, в начале 1970-х, прочитала нечаянно — в программы филологических факультетов он тогда не входил. У меня было ощущение, что с высот студенческого горделивого всезнания Платонов властно вернул меня в мое деревенское детство. С тех пор люблю его рассказы о детях и для детей — «Корова», «Железная старуха», «Еще мама», «Никита», «Июльская гроза». Эта сотканная из земли и воздуха духовно-душевная проза открывает в каждом из нас ребенка с его доверчивым взглядом на мир и сокровенными вопросами. Я выросла в кулундинской степи, на границе с Казахстаном, и, пожалуй, только Платонов описал это удивительное детское ощущение горизонта, переживаемого только в степи (и в пустыне), горизонта, до которого хочется дойти, потому что где-то там за горизонтом представляется другая, таинственная и новая жизнь. Этот горизонт есть в каждом произведении Платонова, можно даже сказать, что он есть в каждом его предложении-событии. Как же человеку жить без горизонта… Детство мое прошло в сибирской деревне, моя семья, как и многие в нашей деревне, прошла, говоря словами Платонова, по «адовому дну» эпохи коллективизации, но горизонта не утратила. Возраст моей мамы, уцелевшей в карагандинских ямах, совпадает с возрастом девочки Насти из повести «Котлован».
В 1970-е еще аспиранткой я соприкоснулась с рукописями Платонова — Мария Александровна, вдова писателя, всем аспирантам давала разрешение работать в фонде Платонова в ЦГАЛИ (теперь — РГАЛИ). Когда я стала читать рукописи и сверять их с опубликованным, я открыла для себя, что мы изучаем искореженные тексты Платонова. Это было потрясение. С той поры у меня сложилось твердое убеждение, что главной филологической задачей является возвращение текстов Платонова к оригиналу, то есть напечатать их в том виде, как он их написал. Отечественное литературоведение развивается так, что сегодня это на 90 % критика литературы XX века, а не классического типа литературоведение. Критика же всегда спешит за какими-то актуальными современными тенденциями, в том числе в интерпретации Платонова, она ведет за собой писателя, актуализирует ту или иную грань его художественного опыта и биографии. Задача же историка литературы другая, ее я вижу в том, чтобы вести не Платонова, а к Платонову. Платонов не нуждается в том, чтобы его поправляли, прощали, оправдывали, якобы он где-то там не так высказался, прописывали «пролетарского писателя» Платонова (каким он сам себя считал!) в далеких от пролетарской литературы контекстах. На обложке первой книги «Архива А. П. Платонова» мы разместили его помету с машинописи рассказа «Июльская гроза», сделанную в 1938 году: «Прошу оставить как есть. АП».
Я горжусь тем, что для решения большого круга проблематики возвращения текстов Платонова удалось сформировать в ИМЛИ научную группу, которая готовит собрание сочинений, «Архив А. П. Платонова», «„Страну философов” Андрея Платонова» и другие издания. Все участники группы защитили кандидатские диссертации по текстологии и в группу пришли вполне осознанно, понимая, какая работа им предстоит.
Насколько сложным было возвращение Платонова к советскому читателю?
Эту великую работу начала, конечно, Мария Александровна, вдова писателя, она готовила публикации произведений Платонова в 1960–1970-е годы. Из материалов семейного архива, который перешел в ИМЛИ на хранение в 2006 году, известны письма Марии Александровны во все инстанции (в адрес съездов КПСС, в министерство культуры, в главные издательства) с просьбой издать трехтомник прозы, избранные пьесы… В 1978 году в издательстве «Художественная литература» вышло подготовленное Марией Александровной избранное в двух томах. Это издание хранится у меня с дорогими для меня ее дарственными надписями. Это был прорыв, впервые произведения печатались с небольшими комментариями, однако и в этом издании практически все тексты публиковались в исправленном виде. Ладно, при жизни писателя его правили — правда, Платонов в ответ на редакторские замечания и требования создавал блистательные вторые редакции, причем, подцензурные редакции не уступали по мощи первоначальному тексту, порой даже его превосходили. Он был гений, для него не стояло некоторых вопросов. Не нравится? Ну напишу сейчас другой вариант… А после смерти писателя правили, не обращая внимания на его пометы, правили без особых сомнений, в соответствии, говоря языком платоновской эпохи, с требованиями того или иного «текущего момента». И этим редакторам Платонов уже не мог ответить. Эта практика на десятилетия определила судьбу его шедевров и зачастую как следствие — их интерпретацию. В 1989 году в ИМЛИ проходила первая Международная платоновская конференция, посвященная девяностолетию писателя. Я тогда была ответственным секретарем оргкомитета, слушала доклады ведущих исследователей советской литературы, и мне было страшно выступать самой, потому что я все эти годы, приезжая в Москву, работала в ЦГАЛИ с рукописями Платонова и знала, что он написал и как его тексты исправлялись. Выступающие говорили, например, что Платонов никогда, в отличие от многих его современников, не упоминал Сталина (за исключением «Бессмертия»). Я же прекрасно знала, что в произведениях Платонова Сталин появляется с 1929 года, однако строго в соответствии с «текущим моментом», теперь уже 1960–1970-х годов, во всех текстах Платонова Сталина заменили на Ленина, а там, где оба вождя встречались, на Ленина и ЦК, или же вводилась купюра… Очень хорошо помню, с каким страхом выходила я тогда читать свой первый доклад по текстологии Платонова. Из-за темы Сталина у Платонова, мимо которой я не могла пройти, я тогда прослыла сталинисткой… Немножко смешно.
Проблем было много, Мария Андреевна в перестройку организовала первые публикации «Котлована», «Чевенгура», «Ювенильного моря», «14 красных избушек». В начале 1990-х я закончила составление текста романа «Счастливая Москва», рукопись была разрознена, много лет я искала ответы на вопросы об этом романе… Помню, после того как «Счастливая Москва» была опубликована, у меня возникло ощущение, что я могу больше ничего не делать. Это такая работа, после которой чувствуешь дикую усталость и одновременно радость, мол, чуть-чуть Платонову помогла.
Скоро юбилей Платонова — расскажите, какие мероприятия к нему планируются.
Платоновская группа к юбилею подготовила подарки читателям и почитателям Платонова. В мае вышло второе издание писем, дополненное двадцатью двумя новыми. В июне вышла в свет вторая книга «Архива А. П. Платонова» с описанием рукописи главного романа писателя, «Чевенгура». Не знаю, насколько эта работа будет интересна нашим литературоведам, безусловный интерес она представляет для лингвистов, но, главным образом — для писателей. Можно сказать, это настольная книга для писательской учебы — мы постарались показать, как Платонов работал над каждой (!) страницей рукописи. Работа готовивших это издание (кроме меня этим занимались Елена Антонова и Елена Папкова) была непростой, потому что автограф оказался в двух городах, часть в Пушкинском доме, другая — в ИМЛИ. Вообще реальная, основанная на документах, история создания и публикации «Чевенгура» просто фантастическая, она отменяет многие наши утвердившиеся концепции романа… А сейчас Платоновская группа заканчивает работу над корректурами четвертого тома собрания сочинений Платонова. Он выйдет в двух книгах: первая книга — более 600 страниц, вторая — более 800. Том включает произведения 1928–1932 годов, постчевенгурского, драматического периода жизни и творчества Платонова. На языке эпохи это реконструктивный период, эпоха первой пятилетки. Надеемся, что это издание выйдет в сентябре. В двадцатых числах сентября в ИМЛИ (соучредители Литературный институт и Институт философии РАН) пройдет девятая Международная научная конференция, посвященная 120-летию со дня рождения Платонова. Готовимся принимать исследователей со всей России, из стран Европы, Азии и Америки.
Платонов своим творчеством и жизнью уже воздвиг себе «памятник нерукотворный». Конечно, давно пора и реальный памятник Платонову в Москве поставить, но, увы, это не входит в планы московских властей. Мы уже отчасти (после серии писем) смирились с тем, что Платонов, по их мнению, не входит в число выдающихся деятелей нашей культуры, которым возводятся в столице памятники… Есть предварительная договоренность с Литературным институтом поставить памятник Платонову на его территории, в сквере около дома, где он жил. Это предложение ректора института, прозаика Алексея Варламова. Мы живем надеждой, что это будет первый памятник Платонову в столице… Правда, на территории института сейчас идет капитальный ремонт, поэтому я не надеюсь на скорое появление памятника, неизвестна и судьба мемориальной аудитории Платонова…
Как вы думаете, насколько актуален Платонов сегодня?
На мой взгляд, в школьной программе не место «Котловану» Платонова, и, когда его ввели туда, большую ошибку сделали. В этой политической акции ярко проявила себя все та же власть «текущего момента»: из школьной программы демонстративно убрали «Поднятую целину», а вместо романа Шолохова ввели «Котлован». Этого нельзя было делать, я (для себя) назвала эту кампанию актом вредительства. Во-первых, школьникам предлагали сильно исправленный текст повести. Ярчайший пример — слова Жачева в финале повести: «Я теперь в коммунизм не верю» были заменены на «Я теперь ни во что не верю». Разница не просто большая, а фундаментальная в этих словах героя: за платоновским вариантом — выход из пут утопизма, за редакторским — нигилизм и т. п. Во-вторых, учителю для интерпретации тончайшего художественного текста был предложен политологический взгляд на повесть. И в-третьих, входить в мир Платонова через «Котлован» — это безумие, особенно для школьника. Дайте подростку рассказы Платонова о любви, «Фро» или «Реку Потудань» — один из шедевров Платонова, немыслимый рассказ. Дайте рассказы о войне, у нас ведь такой прозы о войне, как у Платонова, больше нет. Лучше всего начинать читать Платонова в детстве, и хорошо, что в программе есть «Уля», «Мама», детские рассказы и сказки. Нужно начинать с них и входить в творчество Платонова на всех этапах взросления ребенка. Платонов мощный по энергетике писатель, он тебя основательно переучивает. Колоссальная фигура для воспитания нас с вами.
Я думаю, что Платонов — это чудо. Никакими причинами, никакими обстоятельствами нельзя объяснить появление гения с таким могучим художественным даром. Кажется, что он садился и писал свои произведения сразу. Не знаю других случаев, чтобы за две недели создавались такие первоклассные повести, как у Платонова. Примеры: «Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Ямская слобода». Вообще Платонова нужно вслух читать. Эффект поразительный. Это великая поэтическая проза, конечно — русская литература вся поэтична, что Пушкин, что Толстой.
Насколько Платонов востребован и известен за рубежом?
Порой мне кажется, что даже больше востребован, чем в отечестве. Платонов переводится по всему миру — недавно в Сербии вышла «Счастливая Москва». В Корее переведены и «Счастливая Москва», и «Чевенгур». Активно переводится Платонов в Швеции. Хорошо обстоит дело с англоязычными переводами, переводчик Роберт Чандлер, член редколлегии нашего собрания сочинений, считается одним из лучших переводчиков русской литературы. В Испании главные произведения Платонова переведены не только на испанский, но и на каталанский. Платонов активно переводится заново уже по текстам нашего научного собрания сочинений в Германии и Польше. В Японии существует давняя традиция перевода Платонова, там начали знакомиться с его произведениями в 1930-е годы, а в 1943 году, в военное время, они перевели на японский рассказ «Одухотворенные люди». В этом году на Платоновском фестивале искусств мне удалось посмотреть два платоновских спектакля — «14 красных избушек» (США) и «Река Потудань» (Англия). Блестящие работы, потрясающая игра актеров, глубочайшее погружение в текст Платонова.
Нравятся ли вам какие-нибудь экранизации произведений Платонова?
Конечно, классикой является фильм Александра Сокурова «Одинокий голос человека» по «Реке Потудань», но для меня лично самым большим откровением в этой области был и остается черно-белый фильм Ларисы Шепитько по рассказу Платонова «Родина электричества». Режиссер как никто прочувствовала и воссоздала «родное и вселенское» пространство платоновского текста с его горизонтом, а это не так уж и просто.
Кадр из фильма «Родина электричества», 1967. Режиссер Л.Шепитько
Сергей Павлович Залыгин в предисловии к первому советскому изданию «Котлована» очень точно сказал, что Платонов — это вечный упрек нам, людям с обычным языком и обычными понятиями. Пожалуй, это самое точное определение, потому что Платонов ни в какие рамки не вписывается. Его хотели антисоветским сделать, но какой же он антисоветский? Платонов был свободным человеком, это действительно так. И формулировал он принцип свободы удивительно просто: хочешь быть свободным — будь им, и всё. Еще он никогда ничего не писал в стол, и это тоже поражает воображение. «Котлован» он написал, рукопись была перепечатана в трех экземплярах, повесть читалась в редакциях (мы знаем об этом не только из воспоминаний, пометы читавших сохранила машинопись повести). Издательскую историю «Чевенгура» мы десятилетиями строили на переписке Платонова с Горьким лета 1929 года. Однако теперь мы можем сказать, что после сетований Горького, что он не знает современного редактора, который взялся бы опубликовать «Чевенгур», редактор такой нашелся. Это Георгий Захарович Литвин-Молотов, коммунист, знавший Платонова с Воронежа, редактор всех его знаменитых повестей 1927 года. Именно ему мы обязаны выходом первых книг повестей Платонова 1927 и 1928 годов и включением романа «Чевенгур» в план издательства «Молодая гвардия» на 1930 год. Был сделан типографский набор текста романа, подготовлена обложка. Из издательского процесса роман был изъят летом 1930 года решением специальной комиссии, проверявшей работу издательств, эту информацию я нашла не в архивных тайниках, а в открытом доступе — в «Комсомольской правде» от 8 и 10 августа 1930 года. На переплетенном в книгу типографском наборе романа Платонов сделал помету: «Тираж — один экземпляр» (хранится в фонде Платонова в Отделе рукописей ИМЛИ).
Хорошо известно об участии Платонова в Великой Отечественной, а что он делал во время гражданской войны?
Его участие в гражданской войне никак не документировано. В некоторых анкетах он писал об участии в ЧОНе (Части особого назначения), однако эта информация ничем не подтверждена. Гражданская война прошла через Воронеж, и она не обошла Платонова. Он создал одну их лучших повестей о гражданской войне, я имею в виду повесть «Сокровенный человек» (1927). Хроника жизни Платонова 1918–1920 годов восстановлена в работах воронежского краеведа Олега Ласунского и в монографии Елены Антоновой «Воронежский период жизни и творчества А. П. Платонова».
Много ли утеряно платоновских рукописей и текстов?
Это большая тема, лишь на некоторых ее аспектах остановлюсь. По записным книжкам очевидно, что после «Чевенгура» Платонов работал над новым романом, но был ли он написан или записные книжки представляют лишь заметки к замыслу романа, ответа на эти вопросы мы не имеем. Также остается белым пятном история романа «Путешествие из Ленинграда в Москву в 1937 году». Известно, что договор на работу над романом был заключен, поездка по маршруту Радищева состоялась (сохранилась записная книжка данной поездки), однако текстом романа мы не располагаем. Существует легенда, что Платонов вез рукопись романа в чемоданчике, когда уезжал в эвакуацию в Уфу, и что якобы на каком-то полустанке чемоданчик с рукописью украли. Другая, почти детективная история, связана с текстом первой части «Технического романа», который первоначально был опубликован по машинописи, подготовленной в НКВД методом монтажа фрагментов текста Платонова с текстом литредактора этого заведения. Полный текст романа мне удалось восстановить в год столетия Платонова во многом благодаря архиву ФСБ, где хранится фотокопия прижизненной машинописи.
Мы не имеем текстов некоторых рассказов Платонова, о которых точно известно, что они были. Из чего мы исходим? Из сохранившихся фрагментов рукописи, где проставлена, например, 15-я страница с финалом рассказа и подписью «А. Платонов» на последней странице. Первых же 14 страниц нет. Может сохраниться и 50-я страница неизвестного текста, а другие страницы не выявлены… И т. д. и т. п.
Почему в первый том собрания сочинений Платонова вошла не вся его ранняя публицистика?
Не в оправдание, а в пояснение к вашему вопросу скажу, что в конце 1990-х годов реальных предпосылок для создания научного собрания сочинений Платонова у нас не было. Вопрос документирования биографии стоял (да и стоит) очень остро. Текстология не разработана. Семейный архив оставался закрытым. Мария Андреевна Платонова была принята в начале 1990-х на работу в ИМЛИ и разрешила печатать его записные книжки (первое издание вышло в 2000 году). Открытие архива Мария Андреевна поставила в прямую зависимость от работы над собранием сочинений отца. Это было серьезным испытанием, но мы получили для работы ксероксы рукописных источников воронежского периода, что позволило начать подготовку первого тома. Вышедший в двух книгах первый том был подготовлен как одна книга, разделить ее пришлось уже на этапе верстки. Вопрос включения туда статей и публицистики обсуждался неоднократно, и могу точно сказать, что нашей задачей было представить все направления публицистики Платонова, но не включать в том все статьи. Редактором тома была Елена Антонова, которой и был подготовлен основной корпус ранней публицистики Платонова. Она же тогда, в пору работы над первым томом, провела атрибуцию ряда публицистических статей этого времени, которые не подписаны Платоновым, но, скорее всего, написаны им. В монографии Елены Викторовны («Воронежский период жизни и творчества А. П. Платонова: Биография, текстология, поэтика», 2016) в раздел приложений включены статьи 1920–1926 годов, не вошедшие в первый том. Уже после выхода первого тома в ходе фронтального просмотра ленинградской «Красной газетой» мне удалось выявить на ее страницах не зафиксированный в библиографиях текст рассказа Платонова 1926 года.
Позволю себе отметить одну особенность собрания сочинений Платонова: у нашего издания жестко хронологический принцип. Первый том — воронежский период (1918–1926). Второй том — московско-тамбовский (1926–1927), третий — «Чевенгур» (1927–1929), четвертый — 1928–1932. Шестой том (1935/1936–1941) вообще планируется в трех книгах: первая книга — рассказы (работа над ней завершена, книгу подготовила Л. Суровова), вторая — пьесы и сценарии, третья — литературно-критические статьи. В рамках хронологического отрезка времени (тома) мы изучаем жизнь и творчество писателя, проводим архивные разыскания, обследуем периодику, готовим тексты всех произведений, написанных в этот период, к публикации, составляем реальный комментарий к ним. Документирование биографии и истории текста — наши сверхзадачи. Остается много неизвестного. Тогда мы пишем слово «возможно» (это когда у нас нет никаких документальных свидетельств). Мы стараемся фиксировать остающиеся белые пятна для будущих энтузиастов-исследователей. Мы выбрали этот тип издания, еще раз подчеркну, вполне сознательно. В академических собраниях сочинений принят жанрово-хронологический принцип издания: проза, драматургия, публицистика, письма и т. п. У нас же никаких оснований для подобного классического типа издания собрания сочинений не было. Кто-то должен был пройти нулевой этап, заложить фундамент классического собрания сочинений, собрать и представить ВСЁ написанное в тот или иной период. Вот как сформирован подготовленный четвертый том. Первая книга — повести этого периода («Впрок», «Котлован», «Ювенильное море»). Во второй книге — все остальное, написанное Платоновым в 1928–1932 годы: рассказы и очерки, пьесы, киносценарии, статьи, корреспонденции, технические проекты, наброски и т. п. Все тексты необходимо было датировать, к каждому тексту написать не его интерпретацию, а реальный комментарий, построенный на архивных материалах и периодике. Все эти работы проводились ВПЕРВЫЕ! Сложности возникали на каждом шагу, начиная с подготовки критически выверенного текста произведения, составления его текстологической карты, решения вопросов авторской пунктуации и датировки текста. Скажем, во втором томе нам было значительно проще работать с вопросом датировки произведений, потому что практически все повести 1927 года Платоновым датированы. Начиная с рукописи «Чевенгура» и далее Платонов практически не проставлял датирующую запись в конце рукописи. Мы решаем этот вопрос, исходя из самых разных реалий; когда же не имеем документальных подтверждений принятой даты, отмечаем условность предлагаемой датировки текста. Зачастую датировку подсказывают отраженные в тексте реалии эпохи. Подготовители «Впрок» (Н. Умрюхина), «Котлована» и «Ювенильного моря» (Н. И. Дужина, она же редактор четвертого тома) являются авторитетными исследователями реконструктивного периода нашей истории, нашедшего детальное отражение в повестях Платонова. В ходе подготовки тома Е. Антоновой и Н. Умрюхиной выявлены ранее неизвестные публикации Платонова в журналах, далеких от литературы. М. Осипенко и Р. Клементьевым впервые (!) восстанавливается история создания кинематографических текстов Платонова. А я, например, при подготовке рассказа «Че-Че-О» вынуждена была восстанавливать в деталях историю административно-территориальной реформы 1920-х годов, нашедшей отражение сначала в «Городе Градов», а затем рассказе 1928 года, посвященном созданию Центрально-Черноземной области (ЦЧО). Это, конечно, безумно интересно. В исторической хронике обнаруживаются фантастические детали, зачастую по этим деталям эпохи уточняется дата произведения. Это увлекательная, но, правда, очень тяжелая работа. Когда найдешь что-то новое — радуешься, а когда недели переворачиваешь архивные папки или подшивки старых газет и ничего нет, бывает очень грустно. Но и эта работа не бывает бесполезной. Резюме: помогаем Платонову, и он помогает нам.
А сколько человек в вашей группе, хватает рабочих ресурсов?
Нас семь человек, в отделе Новейшей русской литературы это, пожалуй, самая большая группа. Но дело ведь не в численности, а в том, кто сегодня идет работать на это важнейшее направление. Для меня очевидно, что никакой академической истории русской литературы ХХ века написать сегодня нельзя, потому что нет кирпичей для ее построения, прежде всего — нет критически выверенных текстов, а история литературы это прежде всего история текстов произведений. А как сегодня складывается ситуация в науке, в той же филологии? — очень драматично, мягко говоря. Если не занимаешься трудоемкой текстологией, то будешь продуктивен как филолог, больше напишешь статей в рецензируемые журналы, рейтинг у тебя будет высокий и пр. У нас даже некоторые умники высказывают мнение, что собрания сочинений не являются серьезной научной темой, и, действительно, рейтинг они не повышают. Текстология же предполагает очень сложную работу, требующую полного погружения в текст и проблематику, с ним связанную. Мы на каждый текст составляем текстологические карты, сверка бывает по шести-семи источникам одного текста. Потом текстологические карты каждого текста обсуждаются, бывает, что несколько раз. В отличие от критика, который всегда впереди со своей концепцией, текстолог пребывает в трюме текста. Группы, занимающиеся сегодня собраниями сочинений, самые неукомплектованные не только у нас, но и в Пушкинском доме. К тому же текстологов у нас не готовят, фактически нет такой специализации даже на филфаках, хотя сама текстология существует. Мы, наверное, полгода, если не год, обсуждали только подготовку текста романа «Чевенгур». Проблем огромное количество, остро стоят вопросы сохранения авторских знаков препинания. По поводу каких-то вопросов на заседаниях группы идут жаркие споры. В общем, группа у нас замечательная, высший класс. Я горжусь Платоновской группой, радуюсь успехам каждого члена группы. Скорблю, что ничего не могу сделать, чтобы они, имея подготовленные тома собрания сочинений, издания, монографии, авторитетные публикации, защитили докторские диссертации. Фундаментальная работа по подготовке научных собраний сочинений не входит в перечень работ, необходимых для защиты диссертации. Дожили…