Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
— В прошлом сезоне в финал «Новых Горизонтов» не вышел ни один из «старичков», никто из авторов, неоднократно выдвигавшихся на премию, собравших хорошую прессу и урожай других литературных наград. Все имена в финальной пятерке новые. Понимаю, что вопрос скорее к жюри, но все-таки: нет ли у вас теории, которая бы это объясняла?
Иван Прохоров (автор романа «Метро», лауреат премии): Трудно сказать, но, учитывая, что на «Новые Горизонты» принимаются работы в том числе из самиздата, в котором периодически даже такой читатель, как я, встречает что-нибудь свежее и вполне конкурентоспособное, могу предположить, что номинаторы в последнее время активнее стали обращаться к этому источнику текстов. Труд, конечно неблагодарный, учитывая объемы самиздата, но при этом заслуживающий уважения. Проблема отсутствия свежих имен в любой сфере — не обязательно в литературе — это в том числе проблема буксующей системы низового и массового отбора. Такая титаническая работа, как перелопачивание самиздата, я бы сказал, — признак профессионализма. Возможно, она даст свои плоды. А возможно, и нет. Но направление, как мне кажется, правильное.
Уна Харт (автор романа «Хозяйка Шварцвальда»): Мне тут и правда сложно что-то сказать, потому что, по моим наблюдениям, премии — это всегда мероприятия с достаточно непрозрачными процессами. Я бы, наоборот, сказала, что в лонг-листе новых имен не очень много, одни «старички», включая меня: Ксения Буржская публикуется с 2021 года, знаю, что у Ксении богатый послужной список, Яну Летт знаю хорошо, помню, что у Аллы Горбуновой уже были премии...
На мой взгляд, авторам важно помнить, что любые литературные награды — это некоторая субъективная оценка определенной группы людей из среды. Она профессиональная, но всегда субъективная: вот так сошлись звезды, вкусы аудитории, чья-то экспертиза подсказала выбрать это, а это — не выбирать. Очень смешно эту тему осветили в фильме American Fiction — кстати, рекомендую.
Владимир Чернявский (автор романа «Телефонист»): Надеюсь, что финалисты смогли предложить в своих текстах что-то реально новое и члены жюри это оценили. Именитые мастера порой движутся по идеальной, но заданной траектории. За это, кстати, их и любят читатели. Пелевина или Лукьяненко можно узнать по любому их тексту, и дело не только в стиле, но и в круге идей, составляющих их уже сложившееся литературное пространство.
Глория Му (автор романа «Игра в джарт»): Ну это как скачки, нет? То есть кто вообще ставит на фаворита? Верная ставка — это же скукотень. Кроме того, с тех пор, как авторам нет нужды протаскивать свои тексты через игольное ушко требований издателя, чтобы представить их публике, талантливых, оригинальных текстов стало значительно больше. Вот не знаю, сочувствовать вашему жюри или завидовать: я бы вряд ли смогла, например, выбрать победителя из финалистов 2023 года, потому что все представленные книги были в равной степени интересны и хороши, просто каждая по-своему. И от всей души желаю вам тех же проблем в будущем сезоне, извините, поскольку совершенно не вижу смысла превращать живую, мобильную форму в такой, знаете, бал вампиров — когда из года в год одного и того же маститого автора украшают медальками, как елку мишурой.
Иван Белов (автор романа «Заступа»): Мне кажется тенденция закономерна. Молодежь нынче плодовитая, дерзкая, по-хорошему наглая. Приходит новое поколение писателей-фантастов. Новая кровь всегда дает толчок всему жанру в целом. Жанр интересен, жанр развивается, и, главное, жанр живет. Значит, впереди нас ждут новые идеи, новые тренды, новые фантастические миры. Я начинал печататься в антологии «Самая страшная книга», и хотя в отборах давно не участвую, слежу за конкурсом и вижу, что новых имен в ежегоднике становится все больше, а «старички» потихоньку уходят. А значит, и правда тенденция налицо. Пройдет еще пятнадцать лет — и свежая поросль затмит финалистов «Новых Горизонтов — 2023». И это прекрасно.
— В романах финалистов «Новых Горизонтов — 2023» полно литературных аллюзий, культурных отсылок. При том что авторы в финале сравнительно молодые, принято считать, что таких писателей больше интересуют собственный внутренний мир, тонкие душевные переживания. Откуда это все, на ваш взгляд, берется?
Иван Прохоров: Молодой — или начинающий — автор стремится вместить в свое произведение все, что у него накопилось в багаже к моменту написания книги. В том числе и собственный опыт, и культурные отсылки, и внутренний мир, если он у него имеется. Поэтому одно, как правило, не исключает другого. Подобное желание совершенно понятно, и это всегда ощущается. Другой вопрос, что удержать акцент на всех направлениях сразу, — задача практически нереальная.
Поскольку в этом сезоне, как вы сказали, превалируют авторы молодые... для молодых, как известно, важно подчеркнуть свой культурный бэкграунд, даже если жанр к этому не совсем располагает. Хотя мне лично кажется, что любой жанр нужно возвышать до предела авторских возможностей. Это не просто его украшает. Сегодня подобное стремление наблюдается во всех видах искусства, где присутствует сюжет, — и, разумеется, литература не исключение. Хорошо, что мы тоже пытаемся заскочить в этот поезд.
Владимир Чернявский: Если сравнивать с остальными, то я писатель относительно начинающий, но не молодой. Писать начал оттого, что с годами появилось что сказать. Как это ни банально звучит. Хотя темы взросления и поисков себя для меня остаются актуальными и по сей день. Кстати, и в «Телефонисте» они не последние. Другое дело, что они лишены там налета подростковой эгоцентричности.
Иван Белов: Литература становится сложнее, разнообразнее, писателей все больше, а читателей все меньше, отсюда, мне кажется, и результат. Чтобы привлечь читателя, авторам сейчас нужно вести сложную игру. И тут как раз на помощь приходят те самые аллюзии и отсылки, делающие текст узнаваемым и ярким. По себе знаю, весьма приятно во время чтения разгадать загадку, подкинутую автором в виде крохотной отсылочки. Но тут главное не переборщить.
И опять же, скажу с точки зрения читателя: авторский внутренний мир и его тонкие душевные переживания меня нисколечко не волнуют. Пускай он их изливает в дневничке, который под подушечкой прячет. Мне подавай интересный сюжет, ярких героев и продуманный мир, куда хочется возвращаться снова и снова. Тем приятней, что финалисты «Новых Горизонтов» дают читателю именно это, а не тонны розовых соплей.
Глория Му: Удивили вопросом, если честно. Простите. Было бы, наверное, самонадеянно и странно читать вам лекцию о постмодернизме и пространстве интертекста, в котором последние лет полста существуют и авторы, и читатели, даже если они не в курсе. Бахтина и Барта не буду приплетать, да не с них это и началось. Антон Нестеров, переводивший «Обращения» Джона Донна, писал в предисловии к книге: «магнетизм его текста объясняется не оригинальностью образов, а их неожиданным сопряжением <...> блаженный Августин, Тертуллиан, святой Бернар Клервоский, Данте преломляются в причудливой акустике донновского текста, порождая порой странное эхо». Мне кажется, что вот это вот эхо — одно из самых значимых, вдохновляющих и прекрасных явлений мировой литературы. То, что прочитанная книга может быть столько же важным опытом, как пережитое событие. То, что Миньола строит сюжеты своих комиксов на фундаменте кельтского и восточнославянского фольклора, египетских мифов, мрачной писанины Лавкрафта и бог весть чего еще. То, что романы Мураками, Байетт, Эко, Набокова и Пелевина представляют собою не только литературные ребусы, эдакое путешествие по книжному лабиринту, но вполне себе отражают тонкие душевные переживания авторов. То, что каждое сказанное слово кто-нибудь да услышит. В Мумедзоси, одном из первых японских трактатов, в котором собраны критические заметки о литературе, говорится: «Люди слагают песни, сочиняют стихи, записывая же их, ставят свои имена, и вот проходит сто, тысяча лет, другие люди читают записанное, и у них возникает чувство, будто они беседуют с самим сочинителем, — право, в этом есть что-то необыкновенно трогательное».
Учитывая всю эту бесконечную мировую карусель, довольно трудно, а пожалуй, что и невозможно, представить себе современного писателя, будь он даже патологически эгоцентричным психопатом, болезненно и ревниво зацикленным на собственной великолепной персоне, в тексте которого не мелькнул бы узнаваемый образ, ну хоть серенький волчок из детства, разве что автор этот выполз из-под камня в глухих джунглях Амазонки, где и туристы не шастают, и да, он не умеет читать.
Уна Харт: Не уверена на самом деле, что дело в возрасте, скорее в складе характера: одни предпочитают копаться в себе, другие — копаться вокруг. Моя внутренняя статистика ровно противоположная: возрастные авторы — звучит как-то токсично, но я никак не могу придумать другой антоним «молодым авторам» — более склонны уходить в поиски себя или делиться своими «душевными наработками».
— Пару слов о том, что сильнее всего раздражает в современной русскоязычной и зарубежной фантастике: от чего, на ваш взгляд, стоит в первую очередь отказаться, какие тренды переломить?
Иван Прохоров: Не то что раздражает, но бросаются в глаза два таких, я бы сказал, жанровых явления. Во-первых, излишняя преданность канонам. Для передового жанра, каким всегда была фантастика, брожение по протоптанным еще полвека назад тропам в надежде выйти к чему-то новому на деле ни к чему новому, конечно, не приведет. Зачастую все это выливается в такое размножение устаревших потрепанных мифов в фантастическом антураже. Лучшие вещи воспринимаются как изящные стилизации. Радикальная разновидность этого явления — маскировка под фантастику других жанров: боевики в фантастическом антураже, мелодрамы в фантастическом антураже, фэнтези в фантастическом антураже и тому подобное.
Другая крайность — эксперименты со структурой вместо соблюдения жанровых канонов, хотя зачастую это даже не эксперименты, а авторская лень и непонимание значения структуры в таком формозависимом жанре, как фантастика. В целом это все конечно не вредит жанру, скорее дискредитирует его в глазах неискушенного читателя. Самому же жанру навредить нельзя, он эволюционирует, и у него большое будущее, я уверен.
Владимир Чернявский: Клишированность в первую очередь раздражает. Когда автор отрабатывает чужие шаблоны и нарративы. Безусловно, сюда входит следование, как говорят, повесточке, которая гарантирует внимание издателей и продвижение. Пиши в заданном ключе и будешь «актуальным» писателем.
Вторая проблема — это проблема «проды». Те писатели, которые хотят жить за счет литературного труда, часто попадают в тиски текстовой гонки, вынуждены выдавать объемы текста в заданный промежуток времени. От этого страдает качество. И как оказывается, оно часто не нужно для коммерческого успеха.
Уна Харт: Ох, с чего бы начать...
Сильнее всего раздражает, что к авторам жанровой литературы всегда относятся свысока. «Что ты пишешь? Фэнтези? А, пхе, фигню для детей». Из-за этого, кстати, я вижу, как много авторов уходят из жанра и идут в реализм, потому что там к ним совсем по-другому относятся. Посмотрите хотя бы на те же премии: как много у нас премий для авторов фантастики и фэнтези?
А если речь заходит о текстах, то меня лично ничего не раздражает, я познала дзен книжного рынка. Все так, как сейчас того хочет читатель. Но, если говорить о вкусах, от конъюнктуры часто устаешь, конечно. Особенно когда я просматриваю рукописи, вижу, как много одинакового, как под копирку. Как будто вся толпа бежит в одну сторону.
Иван Белов: В русскоязычной фантастике сильнее всего раздражают «попаданцы». Эти непонятные люди, переносящиеся то к Сталину, то к Николаю II, то к Ивану Грозному и меняющие ход истории. Тысячи их. Жанр нынче неимоверно популярный и сильно тормозящий развитие отечественной фантастики в силу однообразия. Одинаковые герои, одинаковые сюжеты, непомерная «мэрисьюшность», душещипательные рассказы о том, как «маленький человечек» оказывается умней всех и добивается ослепительного успеха в прошлом. По итогу вся фантастика топчется на месте, а то и деградирует, потому что сотни авторов пишут про «попаданцев», а тысячи читателей — читают. Но я верю, придет время, и эту пену смоет со светлого лика отечественной фантастики.
В зарубежной литературе раздражает стремительно внедряемая «повесточка». Взялся тут читать одно фэнтези в известной серии. Все вроде ничего, но главный герой — гей, и львиная доля книги посвящена его амурным приключениям. Причем постельные сцены описываются предельно натуралистично и во всех подробностях. Нет, я не против геев, но оно мне надо? И ладно бы эта «изюминка» оказывала влияние на сюжет, так нет, она есть, чтобы просто быть. И такого, к сожалению, в зарубежной литературе становится все больше и больше, что делает ее беззубой и неинтересной.
Глория Му: Да ничего не раздражает. Литература — не сад, а лес. Джунгли. Тайга. Сложная экосистема, состоящая из равноважных компонентов. Нельзя безнаказанно взять и отстрелять плохих, злых волков, чтобы они не ели хорошеньких бэмби, потому что потом эти бэмби вырастут в стадо здоровенных оленей и всех забодают. Да никто и не мешает, кстати, пестовать сады, если хочется — выпалывать сорняки, стричь кусты и заниматься селекцией роз. Издательства вроде как работают себе и публикуют тысячи книг ежегодно. Просто интернет-пространство дает авторам гораздо больше возможностей, чем раньше, — для взаимодействия с другими авторами и публикой, для практического опыта, для роста собственного, самобытного и даже странного, возможно, дарования, которое ни один редактор не выдерет с корнем, обозвав никчемным сорняком. Много ерунды пишут? Ну и что? Можно подумать, в бумаге не издают ерунду. Человек не может жить исключительно на вдохе, иногда все же надо выдохнуть, почитать какую-нибудь ересь, посмеяться над нею или порыдать. Ну а нежизнеспособные тексты сами и сдохнут, извините. Экосистема же. Законов природы никто не отменял.
— Ну и в заключение традиционный вопрос о будущем фантастики — в самом широком понимании. Каким станет наш условный «жанр», спрашивать не буду, не стану мучить. Скажите лучше, каким лично вы хотели бы его видеть?
Уна Харт: Более разнообразным. Мне хочется больше сложной фантастики, твердой, как у Лю Цысиня, одновременно хочется, чтобы был шире сеттинг, больше магического реализма в историческом сеттинге например, потому что историческое фэнтези вообще пишут мало.
Иван Прохоров: Здесь я, наверное, буду субъективен. Меня привлекает в первую очередь тайна, и фантастика располагает к этому в большей степени даже, чем детектив, как бы парадоксально это ни звучало. Я хотел бы увидеть больше вариаций, переосмыслений, больше реальных угроз и реального человека, который с ними справляется или не справляется. Время стереотипных покорителей высот ушло, будущее наступает, уже видны его отдельные проявления, но пока еще не удается сложить из них что-то цельное, все это вызывает тревогу и провоцирует фантазию. И еще — плохи не безнадежные идеи, а банальные. На самом деле усложнение жанра уже происходит, и на фоне этого глобального взаимопроникновения и расширения межжанровых границ настоящая, прокачавшаяся заимствованиями из других жанров фантастика займет в будущем лидирующие позиции.
Иван Белов: Жанр я хочу видеть острым, умным, заставляющим думать, поднимающим остросоциальные темы через призму фантастических допущений. В этом главная миссия фантастики — уход от развлекаловки в сторону большого и важного, помогающего читателю найти свое место в нашем быстро меняющемся и жестоком мире. И тут мы плавно возвращаемся к вопросу номер два. Что может быть лучше для остросоциального высказывания, чем тонкая аллюзия на современность, или завуалированная отсылка на реальное событие, происходящее прямо сейчас?
Глория Му: Я человек скромный в этом смысле, запросы минимальные — хотелось бы верить, что нынешний буйный смешанный лес не закатают цензурой в бетон до ровного места. Фантастика годов с девяностых — один из самых популярных жанров не только у читателей, но и у авторов. В русскоязычном сегменте пишут много годных, интересных текстов. И главное, разных. НФ, альтерхистори, постапокалиптика, космооперы. В классической традиции бесовщины и мистики, в западноевропейском каноне с эльфами, магами и драконами, которые со временем местами переобулись в лапти, ну и появилась сильная и крепкая ветка славянского фэнтези. А теперь весь этот бестиарий теснят даосы, екаи и снова драконы — но уже китайские. Недооценивать влияние азиатских новелл было бы легкомысленным, и, кстати, очень интересно наблюдать, как в классическом каноне меняется не только внешняя атрибутика, парк фантастических тварей и магических приемов, но и этические квесты героев. И будет очень жаль, если авторам опять крайне доходчиво объяснят, что можно писать, а что нельзя, куда ходить и где стоять, чтобы не сидеть. Как-то так.
Владимир Чернявский: Хотелось бы, чтобы фантастика удивляла. Привносила новые смыслы, идеи, ставила вопросы, до которых общество может еще и не доросло. Иными словами, хочется брать в руки книгу и восклицать: «Ах!», потому что от чтения собственное воображение начало работать. Мой критерий хорошей книги — после прочтения самому хочется писать.