«В мире Замка порок принимает обличье блага»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Несколько слов о книге и ее переводчике

«Замок» — великий роман главного литературного мистика и одно из самых проникновенных философских произведений ХХ века. В 2002 году Норвежский книжный клуб совместно с Нобелевским институтом внес его в список 100 лучших книг всех времен.

Но переведенное произведение — это во многом уже и творение переводчика, не только автора. А для таких многослойных произведений, как у Кафки, это особенно актуально.

Мы создали уникальную версию романа «Замок» с дополнительными материалами от Михаила Рудницкого, известного переводчика и исследователя Кафки. Благодаря этому наблюдения за сюжетными поворотами романа становятся еще интереснее, а мотивация главного персонажа — понятнее.

Михаил Львович Рудницкий — российский литературовед и переводчик-германист. В его переводах опубликована проза и драматургия немецких, австрийских и швейцарских авторов — Э. Т. А. Гофмана, Ф. Кафки, Г. Гессе, Э Канетти, Й. Рота, Э. М. Ремарка, В. Беньямина, Б. Брехта, Г. Бёлля, Г. Грасса, Т. Бернхарда, П. Хандке, К. Вольф, А. Мушга и других. Рудницкий переводил стихи Г. Гейне, Р. М. Рильке.

Переводческие работы М. Л. Рудницкого неоднократно удостаивались литературных премий.

Интервью с переводчиком романа «Замок» Михаилом Рудницким

— Когда вы впервые познакомились с текстами Франца Кафки?

— В 1964 году в журнале «Иностранная литература» опубликовали первую подборку текстов Кафки. В первую очередь всех — и меня тоже — потрясло «Превращение». И тут я вспомнил, что когда-то мне отец от своих знакомых итальянских журналистов передал книжку со словами, что ее автор — гениальный писатель. Это был роман Кафки «Америка» («Пропавший без вести»). И я, ленивый нерадивый студент, впервые не по обязанности, а по доброй воле взял немецкую книжку и проглотил ее за три дня. Так я познакомился с Кафкой уже по-немецки. Ну а дальше я начал интересоваться и разными путями добывать книги, что тогда было совсем не просто.

— А когда в ваши руки впервые попал роман «Замок»?

— В 1968–1969 годах, потому что я тогда уже начал работать в тресте «Союззагрангаз» инженером-переводчиком. Тогда к нам в страну зачастили фирмачи, и один из них подарил мне том со всеми тремя романами Кафки, среди которых был и «Замок». Но пытаться переводить тексты этого писателя я начал раньше, с «Америки», еще абсолютно неумело, не зная азов и приемов. И только лет через 25 издательство «Художественная литература» заказало мне перевод этого романа. Ведь до перестройки знания наших читателей о Кафке ограничивались романом «Процесс» и рядом рассказов: все это было издано в 1965 году мизерным тиражом в знаменитом черном однотомнике. А через несколько лет после этого пошли слухи, что выдающейся переводчице Рите Яковлевне Райт-Ковалевой заказали переводить «Замок» для «Литературных памятников». Но издали этот перевод только в конце 80-х, ведь Кафка числился у советской власти в первом ряду запретных авторов, считалось, что он подрывает основы социализма и вообще духовной отец «пражской весны».

— Когда вы уже прочли «Замок» в оригинале, а потом и в переводе Райт-Ковалевой, какие чувства он у вас вызвал? Появилось ли у вас сразу желание попробовать самому его сделать?

— Я вам скажу так: любой перевод Кафки не только у меня, но и у любого человека, знакомого с оригиналом, вызывает по меньшей мере легкое разочарование, ощущение, что перевод до оригинала не дотягивает в той или иной степени.

Кафка — гениальный прозаик. У него ясная, чистая повествовательная речь, полнозвучная, напоминающая, как ни странно, пушкинскую прозу! Только Пушкина влекло к гармонии, а Кафку — наоборот. И «Замок», например, мне напоминает «Капитанскую дочку» с этими заснеженными пейзажами. И перевести Кафку на русский так же трудно, как перевести Пушкина на любой иностранный язык. Есть какая-то тайна.

На практике трудность перевода Кафки демонстрирует простая статистика: обычно я перевожу больше четырех стандартных страниц в день, а с Кафкой, если я сделаю одну страницу в день, это уже хорошо. А если я сделаю две, это значит, что на следующий день одну придется переписывать.

— А сколько всего времени вы переводили «Замок»?

— На такие вопросы один знаменитый переводчик отвечал: «Полгода и всю жизнь». Нет, шучу, но долго... Ну, не меньше года.

— Вы решились на перевод «Замка» по собственному желанию или это был заказ?

— Нет, это был заказ, но и с моей стороны было изъявлено горячее желание, потому что... Мне это тяжело говорить, ведь Райт-Ковалева — действительно великий переводчик, но она, понимаете, читала этот роман так же, как все мы его тогда читали. Как некое пророчество про нашу жизнь и про весь ХХ век, как Оруэлла мы читаем, про всю историю с ее кошмарами. А потом прошло время какое-то, и я начал чувствовать, что меня такое понимание Кафки не устраивает, что оно слишком поверхностно. Плюс я из той породы людей, которые не верят во всякую мистику. И как-то мне странным кажется, чтоб человек мог предвидеть такое. А кроме того, очень много у Кафки вещей, которые в такую интерпретацию его творчества не вписываются. Зачем, допустим, в его вещах так много внимания уделяется животному миру, тексты просто от имени животных, разнообразная фауна очень интенсивно присутствует в метафорике? Один только пример: в переводе Райт-Ковалевой, когда К. решает выгнать помощников, возлюбленная Фрида спрашивает: «Что ты имеешь против помощников, они верны (так дословно по-немецки)?» В желании выйти на нормальную русскую идиому переводчица нашла очень гладкий вариант: «они люди верные». Но беда в том, что на протяжении всей книги эти помощники — они не совсем люди. Сперва они вроде бы походят на змей, дальше напоминают собак, потом мартышек. Словом, проделывают почти дарвиновскую эволюцию. И неспроста, потому что все происходящее в «Замке» творится на некоей фантасмагорической ничейной земле между человеческим и зверским.

— Вот прошли годы со времени первого перевода романа «Замок», появился ваш перевод, новый. Скажите, что для вас этот роман, в какие смысловые пласты он вписывается? Раньше, вы говорили, была такая сильная схематизация с Кафкой, а сейчас как вы воспринимаете его?

— Мне кажется, что мы слишком увлеклись пониманием Кафки как критика общественного строя. Он, конечно, к этому приходит, но он приходит к этому через очень пристальное исследование человека, его природы. Он больше антрополог, чем социолог. И ведь его образы бюрократии, всей ее абсурдности, я понимаю так, что это все — просто продление несовершенства человеческого. Если человек настолько противоречиво, настолько несовершенно устроен, то и все им сделанное не может быть безупречным. И у Кафки эта неспособность к совершенству — повод для непрестанных раздумий, но и для непрестанной художественной игры, когда притязания всякой созданной людьми системы оборачиваются очередным абсурдом. Трагической раздвоенностью, экзистенциальным чувством вины оборачивается и взятое на себя человечеством обязательство нравственности, которому человек не в силах соответствовать. Именно отсюда интерес Кафки к животному миру, он видит в человеке некий симбиоз разумного и животного, инстинктивного, неконтролируемого, зверского.

Мне кажется, что Замок — это как раз цитадель всего того нехорошего, порочного, что видит Кафка в человеке: тяга к насилию, к власти, но это и неспособность совладать со страхом, с похотью. Если посмотреть внимательно, то все персонажи романа притягиваются к Замку магнетической силой порока, силой Соблазна... Ведь ни одна девица не может противостоять домогательству любого чиновника из Замка, в мире Замка порок принимает обличье блага. И исключительная история Амалии — это тот случай, когда Кафка входит в область массовой психологии. Амалия — единственная, кто ведет себя нравственно, и именно поэтому оказывается парией.

— Последний вопрос про черновики и варианты, которые вы включили в текст романа «Замок». Как вы с этим работали?

— Все эти варианты и дополнения были опубликованы только в середине 1980-х гг., Райт-Ковалева, когда переводила, об их существовании не знала. Сейчас сосуществуют две школы издания текстов Кафки. Одна — это издательство Fischer, которое публикует тот корпус, который когда-то был издан Максом Бродом, и к нему идет приложение в виде вариантов, не включенных в окончательную редакцию. Есть вторая школа — это издательство Stroemfeld, у них, по сути, воспроизводится рукопись — буквально со всеми поправками, вариантами, до любой запятой и орфографической ошибки. Это полиграфически очень сложно, да и читателя волей-неволей превращает в текстолога, а для переводчика и вовсе непосильная задача. Да и ненужная, на мой взгляд. Воспроизвести все это по-русски — не вижу смысла. Я взял, когда переводил варианты, только все значимые и законченные места текста и не включал бесконечное количество поправок. Много ли проку показать, допустим, что три первые главы «Замка» поначалу были написаны от первого лица? Достаточно упомянуть об этом в комментарии. А с другой стороны, есть в этих фрагментах замечательные куски, например гениальная сцена, когда К. отправляется в гостиницу для чиновников и должен встретиться там с Фортунатером (кстати, по-немецки он Эрлангер, говорящая фамилия, которую буквально можно перевести как Достигаев). Смертельно усталый, К. по ошибке попадает в номер другого чиновника, которого по-немецки зовут Бюргель, что переводится как «маленький замок», я его прозвал Редутке. Этот Бюргель вдруг пускается с К. в откровенности, и из его монолога становится ясно, что именно он может исполнить все самые заветные чаяния К., однако тот, вконец сморенный усталостью, под эти задушевные разглагольствования засыпает глубоким сном. Таких, по-настоящему значимых фрагментов, в черновиках Кафки осталось довольно много.

Комментарий от режиссера и ведущего редактора издательства «Вимбо» Марии Родионовой:

Часто при подготовке сложных изданий в текст необходимо вносить комментарии и другие пояснения — как в тех же упомянутых Михаилом Львовичем «Литературных памятниках». Да и наше издание «Замка» в его переводе содержит послесловие от переводчика. В связи с этим может возникнуть вопрос: что в таком случае делать издателям аудиокниг? Можно ли, например, издавать научные аудиокниги?

В чистом виде научную аудиокнигу сделать сложно, но приблизиться к этому формату возможно.

Многие непонятные слова должны иметь ссылки и словарное объяснение. Это можно сделать интонационно, читая сначала то или иное предложение, а потом комментируя его или отдельные слова.

Еще можно было бы делить текст на сегменты, главы или части, и после каждой части может звучать тот или иной комментарий переводчика или специалиста по затронутой/затронутому теме/автору.

Кроме этого, аудиокнига может быть снабжена предисловием и послесловием, где рассказывались бы необходимые важные факты о книге, авторе, исторических событиях и т. п.

Очевидно, что у таких книг будет узкий круг слушателей, но сделать такую «научную аудиокнигу» все же возможно.