Про Петера Хандке рассказывает наш постоянный автор Лиза Биргер:
Мне честно кажется, что Хандке — одна из главных фигур европейской литературы ХХ века. Он начинал в 1960-х, где, как и все, увлекался рок-н-роллом, носил прическу под Битлов и красиво бунтовал. При этом всегда, с ранних текстов, главным героем прозы Хандке был человек, потерявший старый мир или всякую опору в настоящем. Как рассказчик из «Неба над Берлином», который бродит по разбомбленному пустырю, где когда-то была самая оживленная развязка в городе, и не может найти Потсдамер-платц. Его герои точно так же не могут найти себя и бродят кругами. Как вратарь из «Страха вратаря перед одиннадцатиметровым»: потерявший работу в начале книги, совершивший убийство в середине, он все так же продолжает ходить кругами и в финале сидит на матче, где наблюдает, как верный гол на одиннадцатиметровом летит вратарю прямо в руки. Как герой тетралогии «Короткого письма к долгому прощанию», писатель, который движется кругами и сам не знает, к чему идет. У мира Хандке есть собственные измерения, в них событие теряет значение и вес, и можно потеряться в этой невесомости. Он собрал в своих произведениях опыт века, столетия, в котором все перестало что-то значить, а вещи приходится находить и переизобретать заново. А вместе с ними придумывать сюжет и язык, играми с которым Хандке всю жизнь занимался. Именно эти черты Хандке станут главным для его будущих читателей.
Германист Вера Котелевская описывает Хандке как «немейнстримного и нехайпового»:
Меня удивил выбор Шведской академии. Я думала, что о Хандке все забыли, потому что он автор, как сейчас принято говорить, совершенно не хайповый. Его невозможно отнести ни к правам, ни к левым. Он всегда старался не втягиваться в медийные игры. И если современная литература стремится быть политкорректной, то он вовсе не стремится. Если процветает постмодернизм, то Хандке его игнорирует. Он немейнстримный, не провокационный — просто автор в лучших традициях немецкой и в какой-то степени русской литературы, продолжатель традиций Чехова и Толстого, их поисков этической гигиены. У другого великого австрийского писателя Музиля в «Человеке без свойств» было выражение «утопия точной жизни». Вот герои Хандке пытаются добиться этой «утопии точной жизни», освободиться от информационного шума, который неизбежно обрушивается на любого интеллектуала.
Как и все австрийцы послевоенного поколения, он пытался освободиться от прежнего языка. Это особенно хорошо видно по первым пьесам. Тут крайне важен сюжет «Каспара» — пьесы, написанной по мотивам реальной истории Каспара Хаузера, молодого человека, которого нашли в начале XIX века в Нюрнберге и который не мог говорить. Его учат говорить, но из-за приобретенного чужого языка он теряет свое собственное «я».
Хандке всегда отказывался использовать чужой язык: Вера Котелевская вспоминает историю из конца 1990-х и начала нулевых, когда писатель пошел наперекор всем европейским интеллектуалам и поддержал Сербию и лично Милошевича.
Он посещал Милошевича в Гааге, выступал на его стороне, пытался осмыслить югославскую трагедию. Политкорректная общественность его третировала, Хандке даже лишили престижной премии. В любом случае стоит отметить, что он пока мало представлен на русском языке: например, нет почти ничего из того, что он писал в нулевые. Возможно, теперь пьесы и прозу Хандке начнут переводить.
Про Ольгу Токарчук рассказывает филолог и критик, специалист по польской литературе Елена Рыбакова:
Ольга — нетипичное имя для польки, а Токарчук — уж точно не польская, а украинская фамилия. В самом деле новоиспеченный лауреат родилась в семье выходцев из западных областей Украины. После войны ее предков с Карпат переселили на самый запад Польши, на земли, граничащие с Германией. Хотя вряд ли стоит говорить о том, что у Токарчук имеется какая-то особая украинская идентичность. Место, где она выросла, — Силезия, юго-запад Польши, угол, где сходятся Польша, Германия и Чехия. Настоящий культурный котел, мощно заявивший о себе на рубеже 1980–1990-х, как раз в годы писательского становления нового лауреата. Токарчук — лишь одна из представительниц этого силезского прорыва. И все же, несмотря на полное отсутствие украинской идентичности, действие одной из главных книг Токарчук, романа «Книги Якова», разворачивается как раз на землях нынешней Украины, когда-то бывших частью Речи Посполитой.
Переводчики и полонисты достаточно давно обратили внимание на Токарчук, ее книги выходили на русском еще пятнадцать с лишним лет назад в серии «Современное европейское письмо» издательства «Новое литературное обозрение». Увы, вплоть до прошлого года, когда роман «Бегуны» (в английском переводе) получил Международную Букеровскую премию, крупные издатели и массовый читатель Токарчук знали мало. Тем, кто начнет знакомиться с творчеством Токарчук сейчас, я бы посоветовала начинать как раз с тех первых книг — лучше всего с романа «Правек и другие времена» (перевод Татьяны Изотовой, НЛО, 2004). Потом были сборник рассказов «Игра на разных барабанах» (само это название идеально описывает творческую манеру Токарчук), сборник повестей «Последние истории» и роман «Бегуны», переведенный Ириной Адельгейм. Летом 2019 года появился сборник «Диковинные истории», тоже в переводе Ирины Адельгейм. Из не переведенных пока на русский важных книг Токарчук остается уже упомянутый роман «Книги Якова» — о Якове Франке, еврейском сектанте и еретике XVIII века, последователе Шаббтая Цви. Этот роман Токарчук в 2015 году получил главную польскую литературную премию Nike. На фоне регулярных новостей о реинкарнации польского антисемитизма, согласитесь, звучит весьма оптимистически: не всё, хочется думать, так плохо, если главную литературную премию страны одновременно и у профессионального жюри, и по итогам читательского голосования может получить книга о евреях.
По образованию Ольга Токарчук — психолог, выпускница Варшавского университета. Но по специальности она работала недолго, а в интервью и даже в романах признается, что была, наверное, не лучшим психологом, поскольку, слушая очередного пациента, нередко подавляла в себе желание перебить его и сказать, что ее сны, ее фобии, ее фантазии еще страшнее и запутаннее. В высшую писательскую лигу в Польше Токарчук вошла в конце 1990-х, после выхода романа «Правек и другие времена». С конца 1990-х уже совершенно очевидно, что она принадлежит к тому небольшому кругу польских литераторов, за творчеством которых нельзя не следить. Впрочем, взгляды на Токарчук разделились: есть (или были?) вполне авторитетные польские критики, уверенные, что это не более, чем славная, поглаживающая читателя проза. Разумеется, это не так.
В решении нобелевского жюри отмечена тема пересечения границ — как ключевая для Токарчук. Конечно, речь прежде всего о «Бегунах», романе о переездах, о новом типе homo sapiens — человеке путешествующем; о том, как невиданные скорости перемещения в пространстве меняют не только наш способ видеть и понимать, но и нашу человеческую физику и химию. Но и в «Книгах Якова» хватает пересечения границ, хотя многие его герои сидят на одном месте в своем местечке, а мечется по миру один Яков Франк, будущий лжемессия. Преодолеть культурные границы, ментальные границы, выйти за границы собственного тела и языка — именно здесь у Токарчук и начинается все самое главное. Хочется думать, что с сегодняшнего дня мы всерьез станем думать об этом и по-русски.
А вот репортаж нашего специального корреспондента из Стокгольма.