Мировая пресса полна печали: 27 мая на 85 году жизни скончался Ларри Крамер, писатель, драматург, эссеист, подчинивший свой литературный талант гражданскому чувству. Уход из жизни величины действительно крупной вызывает запрограммированный взрыв сожалений: «умер титан гей-прав и литературы», «ушел пророк, но пророчество его живет», «умолк важнейший голос сообщества».
Перебирая факты чужой жизни, важно понять не то, что ушло, а то, что осталось. Что способен дать опыт Ларри Крамера? Какой урок преподает мне его судьба?
Этот американец, выпускник Йельского университета, в 1970 году номинированный на «Оскар» за сценарий к «Влюбленным женщинам», мог прожить респектабельную жизнь литератора-гомосексуала, как, скажем, Гор Видал, «примадонна американской прозы», возбуждавший разговоры не в ущерб личному комфорту. Салонные споры Крамер поменял на неистовство ЛГБТ-активизма, заплатив за это довольно высокую цену. «Мне кажется, как писатель я работаю очень много и тяжело. К сожалению, в этой стране ты не можешь быть воспринят как серьезный художник, если ты еще и активист», — говорил он в 1989 году.
На взгляд человека, желающего состояться в искусстве, путь Ларри Крамера кажется планомерным, систематическим отказом от привилегий, которые дает писательство. Чего он хотел добиться, когда в 1978 году опубликовал роман «Faggots», который можно читать как список секс-практик, принятых меж геев Нью-Йорка, как реестр популярных в закрытой тусовке наркотиков, как перечисление тайных мест, где можно беспрепятственно найти и то, и другое? К чему ему, успешному голливудскому сценаристу в самом расцвете сил и лет, понадобился этот сеанс саморазоблачения?
Главный герой «Faggots», очевидно списанный Крамером с самого себя, ищет большой любви и, не отказывая себе в сексе, не находит ничего, кроме эмоционального опустошения. «Я хотел, чтобы и меня полюбил мужчина, но он то не мог этого, то не хотел со мной жить, — объяснял позднее Ларри Крамер, — Тогда не было гомосексуального мира, не было гей-сообщества. Поэтому я начал его искать. Я хотел знать, почему у нас не получаются любовные истории».
Поиск истины был воспринят как предательство. Одной книгой Крамер восстановил против себя, кажется, всех, с кем был дружен. «Педиков» отказался продавать «Oscar Wilde Bookstore», главный ЛГБТ-книжный Нью-Йорка. По легенде, Ларри Крамер стал персоной нон грата даже в супермаркете близ гей-плешки на Fire Island. «Не читать эту книгу было для нас делом чести», — вспоминал недавно гей-активист Энди Хамм.
И тут стоит, наверное, вспомнить обструкцию, которую пережил один русский гений, после одного смелого жеста получивший прозвище клеветника, а позднее навсегда оставшийся в ранге писателя второго ряда. После романа «Некуда» (1864), едко описывавшего «вождей» революции, для Николая Лескова закрылись двери либеральных журналов, а репутация доносчика преследовала его, кажется, до гробовой доски.
Страдание, вызванное общественным презрением, позолотило прозу Лескова. После «Faggots» слог Ларри Крамера становился только чеканней. Тому были весомые основания: уже через несколько лет один за другим от «рака педиков» начали умирать его друзья. «В определенном смысле Холокост был важнейшим историческим моментом для многих мужчин-евреев поколения Ларри, и то, что случилось со СПИДом в ранние 1980-е, Ларри воспринял как Холокост, чем это и было на самом деле», — объясняет драматург Тони Кушнер, не без поддержки Крамера в начале 1990-х написавший свою самую знаменитую пьесу «Ангелы в Америке».
Его жизнь кажется путем Кассандры, мифической прорицательницы, — Ларри Крамер умел видеть то, во что остальные не хотели верить. Как поразительно современны интимные разговоры мужчин во «Влюбленных женщинах», так родом предчувствия выглядит его первый и последний роман.
В конце 1970-х на ярких, близких к гротеску примерах он показал, что бездумная и по сути бездушная погоня за удовольствиями не сулит ничего хорошего, но глупо было бы утверждать, что Ларри Крамер предвидел СПИД. Скорее всего, это было понимание каких-то общих жизненных законов. Или убежденность человека иудеохристианской традиции, что, разменяв душу по мелочам, невозможно остаться без наказания.
«Faggots», будучи признанной частью англоязычного литературного квир-канона, считается сейчас «ушедшей эпохой». По случайности незадолго до вести о кончине Крамера я искал этот роман в берлинском «Eisenherz», главном магазине квир-литературы в Германии, и выяснил, что немецкий перевод книги, сделанный в 2011 году («Schwuchteln»), можно купить только по специальному заказу.
Ларри Крамер, 1987
Между тем это текст поразительно современный и универсальный. «Faggots» могли быть запросто списаны со многих нынешних геев-гедонистов Москвы или Парижа, Лондона или Нью-Йорка. «Я никогда не мог ответить на вопрос, почему даже в середине 1990-х, в самый разгар ужаса СПИДа, на улицу не вышел каждый гомосексуал Америки», — говорил он за несколько месяцев до смерти. Могут ли геи в России ответить, где они были и о чем думали, когда в 2013 году законом о так называемой гей-пропаганде им отказали в конституционном праве на свободу личности?
В его собственной жизни «Педики» зафиксировали момент накануне метаморфозы. Крамер говорил, что человеком стал только в эпоху СПИДа, когда, впустив в свою жизнь страх, перековал его в публичное негодование. В 1983 году его эссе «1112 и все больше» («1,112 and Counting») перепечатали, кажется, все гей-журналы США. «В этом мире поставлено на кон наше дальнейшее существование как геев-мужчин», — писал он тогда, став одним из учредителей союза взаимопомощи геев, Gay Men’s Health Crisis. Вряд ли далек от истины анекдот, что в начале 1980-х Крамер приходил в места, где геи собираются ради случайного секса, чтобы прочитать им проповедь о конце гиперсексуализированного мира.
Того же рода его пьеса «Обычное сердце» («The Normal Heart»), поставленная на офф-Бродвее в 1985 году и первой рассказавшая со сцены о трагедии геев времен СПИДа. Критики ругали создателей за избыточную публицистичность, а актеры сетовали, что этот материал сложно играть, — в героях очень уж много боли. А что вы хотели, снова и снова давал понять Ларри Крамер: «Люди не борются. Понятия не имею почему. В самый разгар СПИДа, когда мы мерли как мухи, едва набралось бы тысяч десять [активистов]. И это из, не знаю, пяти-шести-семи миллионов».
«В поисках большой любви я случайно открыл для себя политику», — говорил он. Когда мэр Нью-Йорка Эд Кох отказал в финансовой поддержке Gay Men’s Health Crisis, Крамер заявил, что тот хочет убить гомосексуалов. Сами же геи, по его словам, самоубийственно апатичны. «Мне нравится быть геем, мне нравятся геи. Мы — особая группа. Но я вижу, что мы как группа тоже виноваты в том, что исчезаем, потому что мы не защищаемся», — говорил он в 2011 году после бродвейской премьеры триумфально обновленного спектакля «The Normal Heart».
Начав с просветительства, Ларри Крамер довольно быстро в нем разочаровался: убеждение требует времени, а его у геев не было. Его активизм второй половины 1987 года был чистой яростью. Он стал частью группы Aids Coalition to Unleash Power (Act Up). Чтобы привлечь внимание к эпидемии СПИДа, радикальные гей-активисты блокировали Уолл-Стрит, устраивали пикеты перед медицинскими ведомствами. «Люди обращают внимание на того, кто бесстыдно криклив, — говорил Крамер. — Иначе так и останешься только „каким-то типом”».
Принцип «Act Up» — «молчание равно смерть» — изменил парадигму американского, а затем и мирового ЛГБТ-сообщества, все менее согласного оставаться в гетто, потому что непроговоренное становится несуществующим, не оставляет следов, не способно насытить своим опытом чужие жизни. «Я думаю, важно, чтобы мы знали свою историю, — говорил Ларри Крамер, — историю о том, как плохо к нам относились, как много усилий нам потребовалось, чтобы получить то, чего мы заслуживаем: равенства». В каком-то роде все нынешние, общественно непорицаемые литературные гомосексуалы — в диапазоне от Алана Холлингхерста до Гарта Гринвелла — родом из «Педиков» Ларри Крамера, решившего проветрить замкнутое на себе гей-гетто.
«Прежде, вплоть до 1950–1960-х годов, геи были частью дискурса или литературы, — объясняет Петер Реберг из берлинского музея гомосексуальности, — то есть разговор о них был, но говорили не они сами. Геи так же, как лесбиянки и транс-люди, исполняли роли неблагодарные. В лучшем случае это были искусственные персонажи, как у Томаса Манна, а в остальном — серийные убийцы или психопаты как у Хичкока. И то, что геи взялись сами распоряжаться своей судьбой, добиваясь иного качества видимости, — это, разумеется, можно считать и заслугой Ларри Крамера».
Вплоть до самого конца Крамер не боялся публично опротестовывать общественные консенсусы. В 2019 году во время открытой дискуссии о квир-культуре и квир-театре он заявил, что не считает такими уж важными Стоунволлские бунты 1969 года, чем вызвал удивленные, испуганные, возмущенные вздохи. Возможно, — уважая его волю, говорят позднейшие интерпретаторы, — он имел в виду разницу между видимостью гей-комьюнити для большинства и возможностями на улучшение положения этого сообщества. Стоунволл заставил говорить о геях, но только борьба со СПИДом вынудила их к солидаризации во имя выживания.
«Ларри вечно жаловался, что у геев нет своего Мартина Лютера Кинга, — вспоминает документалист Дэвид Франс, пригласивший Крамера в свой оскароносный фильм „Как пережить чуму” („How to Survive a Plague”). — Это было, конечно, глупостью, ведь он и был нашим Кингом. Несовершенный, несдержанный, поляризующий, он был в той же мере впечатляющим. Все, что он делал, казалось ошибкой, что не помешало ему собрать разобщенное, дисфункциональное сообщество и криками, оскорблениями двигать нас вперед. Следуя этим извилистым путем, он не только создал мощное движение против СПИДа, но и запустил самую радикальную социальную трансформацию в истории».
Ларри Крамер жил в постоянной близости смерти. Он ожидал скорой кончины в 1988-м, когда у него самого был установлен ВИЧ. В 2001 году, после пересадки печени, врачи давали ему от силы 18 месяцев жизни. Но и 19 лет спустя, весной 2020 года, он был все еще жив. Выбрав по закону нынешнего времени самоизоляцию, Ларри Крамер писал пьесу «An Army of Lovers Must Not Die» («Армия любовников не должна умереть») о геях «тройной стигмы»: им грозит смерть от СПИДа, COVID-19 и старческих недугов. Ничто у него не получалось лучше, чем писать с себя.
Необходимый постскриптум. Роман Ларри Крамера «Faggots» все еще не переведен на русский язык. Его пьесы никогда не ставились на российской сцене.