Цветан Тодоров. Искусство или жизнь. Случай Рембрандта. М.: Текст, 2018. Перевод с французского Елены Лебедевой
Умерший в прошлом году Цветан Тодоров — известный литературовед, он писал диссертацию под руководством Ролана Барта и вместе с Юлией Кристевой распространял идеи Михаила Бахтина среди западных ученых; редактировал французский научный журнал, в котором публиковались переводы работ лучших мировых лингвистов и филологов. На протяжении всей жизни он менял взгляды и на литературу, и на критику; в какой-то момент в литературе ему стало тесно, он стал заниматься культурой в целом, писать эссе и исследования на стыке различных дисциплин, от философии до социологии (что, в принципе, становится все более привычным для ученого-гуманитария сегодня). Больше всего он известен своей работой «Введение в фантастическую литературу» (1970), где на структуралистский манер разобран и сам жанр, и огромное количество произведений. Кроме нее Тодоров написал еще два десятка книг.
Данная же книжка — сборник из двух развернутых эссе. Первое из них посвящено гравюрам и эскизам Рембрандта. Тодоров как заядлый формалист сначала каталогизирует их по сюжетам (изображения детей, бедняков, больных в постели, автопортреты и т. д.), а затем вспоминает биографию художника, чтобы попытаться понять, насколько каждая из зарисовок отображает частный момент — или художник использует моделей для создания архетипических образов, которые в деталях могут даже не соответствовать его веку. Известно, что такая же «проблема» существует и в картинах художника: не всегда понятно, рассматриваем ли мы бытовую, жанровую сценку, или эпизод из библейской истории — потому что Ребрандт и библейских героев изображал как своих современников. Тодоров, которого называли «апостолом гуманизма», больше всего ценит Рембрандта за его «уроки человечности и универсальности»; выражаются они в том, что в его портретах «мы все можем узнать себя», а сам он готов на полотне становиться каждым, «становясь никем».
Второе эссе представляет собой краткий конспект «эволюции системы идей» начиная от самого Платона (не всех идей, конечно, — автора интересуют взаимоотношения таких понятий, как искусство и мораль). Тодоров начинает с Платона просто ради целостности эссе; его больше интересует XVIII век, когда искусству наконец «позволили» быть «не полезным» и сняли с него обязательства воспитывать человека с высокой моралью. О том, чему оно теперь служит — красоте, любви или вообще ничему, — дискутируют до сих пор.
Янис Варуфакис. Беседы с дочерью об экономике. М.: Ad Marginem, 2018. Перевод Александра Маркова
Наверное, самый потрясающий факт в биографии Яниса Варуфакиса, профессора экономики, который преподавал в Афинском и Техасском университетах, а также популярного колумниста, пишущего на экономические темы, заключается в том, что его взяли на работу в компанию Valve (она занимается разработкой компьютерных игр) просто потому, что ее руководителям очень нравились его статьи. О чем это говорит больше — о порывистости начальства Valve или о качестве колонок Варуфакиса, — сложный вопрос. После Valve он успел побыть министром финансов родной Греции: левые (по крайней мере, часть их) Варуфакисом восторгались, правые критиковали. Так или иначе, как книжный автор Варуфакис и правда хорош.
Правда, его книга не об экономике в чистом виде — скорее об экономической истории. Первая глава вообще представляет собой краткий пересказ книги Джареда Даймонда «Ружья, микробы, сталь»: вслед за Даймондом греческий экономист объясняет, что европейцы смогли захватить весь остальной мир из-за более удачного географического расположения, а не из-за отсталости коренных обитателей других континентов. «Африканские общества, создавшие аграрную экономику (как сейчас в Зимбабве), не могли дойти до Европы, потому что их земледельцам пришлось бы сначала завести хозяйство севернее, но на экваторе, а уж тем более в Сахаре это невозможно. Тогда как народы Евразии после создания сельскохозяйственного производства могли легко перемещаться на Запад или на Восток, вторгаться в чужие области, присваивать чужие излишки и культуру завоеванных народов, перенимая их технологические достижения и создавая могущественные державы. В Африке все это было невозможно по географическим причинам». В последующих главах Варуфакис достаточно остроумно объясняет, в чем разница между благами и товарами, рассказывает про кредитные кризисы и про то, как будет устроена экономика будущего.
Андрей Жвалевский. Серое зеркало. М.: Время, 2018
В городе происходят странные вещи: обычные люди вдруг приобретают невиданную силу и ярость. Ботаник избивает хулиганов, милая девочка делает инвалидом здоровенного амбала, а «Владилен Макарович Чунигин, майор, следователь прокуратуры, знатный семьянин и гордость отдела, отправился в зоопарк, пристрелил там из личного ПМ пять горных баранов, после чего застрелился сам». Ну и еще поджоги, убийства домашних животных и прочие подозрительные вещи. Это, видимо, как-то связано с новой компьютерной игрой, которая набирает все большую и большую популярность и выходит из виртуального мира в реальный. Пара ответственных геймеров пытаются бороться с компьютерной заразой. Или вот, еще один сюжет: политтехнолог получает задание на имитацию украинско-российского конфликта. «Здесь у нас сердце большой информационной войны. Россия воюет против Украины, а Украина — против России. И мы все это организуем». Но первыми жертвами конфликта становятся его родные. Или как вам такое: коммерциализация войны доходит до такой степени, что теперь на все самолеты, танки и боевые корабли наносится реклама. «Русские МиГи с надписью „Корбина” на фюзеляже. Французские „Леклерки” с рекламой „Рено”. Китайские самоходки, размалеванные не только иероглифами, но и подмигивающими девицами». Умная бомба с надписью «„Фанта” — взрыв вкуса!» точно входит в цель, а старшие офицеры должны следить, чтобы цвета их орденских планок соответствовали фирменным цветам компании «Ксерокс».
Дмитрия Глуховского*Признан властями РФ иноагентом., автора «Текста», одного из самых нашумевших романов 2017 года, обвиняли в том, что идеи для своей книги он позаимствовал в британском научно-фантастическом сериале «Черное зеркало». В случае с книгой Андрея Жвалевского отсылка к сериалу очевидна. И да, как и сериал, книга рассуждает о том, что же будет, если технологии, в первую очередь мультимедийные, получат слишком большую власть над обществом. Спойлер: ничего хорошего. Другое дело, что рассказ «Серое зеркало», давший название сборнику, согласно заверениям издателей был написан задолго до появления британского сериала. Там и правда присутствует эстетика середины нулевых, когда роль соцсетей выполняли чатики районных провайдеров.
Впрочем, сам Андрей Жвалевский в помощи сериалов не нуждается, он автор опытный и достаточно известный. Его слава началась примерно 15 лет назад, когда он, вместе со своим другом и соавтором Игорем Мытько написал довольно остроумную пародию на Гарри Поттера, четырехтомные приключения Порри Гаттера. Потом он поменял соавтора и создал крайне успешный дуэт, специализирующийся на подростковой литературе. При этом сам он периодически писал небольшие книги, где смешивал фантастику, ужасы, детектив и легкий юмор. В таком же жанре написана и эта книга, в равной степени милая и проходная: как для автора, так и для читателя.
Илья Кочергин: Ich любэ dich. М.: РИПОЛ классик, 2017
Илья Кочергин не изобретает велосипед и делает то, что у него всегда неплохо получалось. Его героя, жителя вполне себе городского, мы всегда застаем или в пути (и тут лучшим транспортом оказывается покачивающийся плацкарт, где прохожие задевают твои ноги), или уже на месте назначения — на холодных, скрытых от цивилизации озерах в русской тайге, «в стране яджуджей и маджуджей, которая простирается далеко к северу от великой реки Итиль». Узоры лишайника на камнях, цвирканье белок, запах мокрой шерсти и аромат дикого мяса в котелке — антураж едва ли не каждого его рассказа; за котелком, понятное дело, нам рассказывают одну из местных сказок, которые действительно можно слушать до бесконечности. Причем тайга у Кочергина абсолютно реалистическая, даже чуть ли не походная.
Да, автор готов отдавать много места описанию любимой им природы, и это совершенно не надоедает, хотя каждый раз преследуется одна и та же цель. Герои, пространно и отчужденно оглядывающиеся на прожитые годы (всего-то около тридцати), с удовольствием вспоминают лишь те моменты, когда они уже были на этих озерах, в этом остановленном времени, где сосны за десятилетие не вырастают ни на сантиметр. Конечно, это сильно отличается от городского режима, в котором человек рано или поздно перестает делать паузы, чтобы просто подумать.
Безлюдные пространства тайги — обманчивые решения этих проблем, и, кажется, человек сам это понимает. Герои — между строк, без слов — выясняют свои отношения с давними друзьями, с супругами, с самими собой. И здесь безмолвная тайга только помогает нагонять саспенс. Всю повесть «Ich любэ dich» ты с каким-то странным предчувствием нехорошего следишь за развитием событий — не иначе как сказывается неуютная, незнакомая местность. Ничего «плохого» так и не происходит, а неуютные ощущения остаются. Эта местность повидала много историй, и стариков, и молодых, и готова в следующих книгах Кочергина повидать еще больше.
Кстати, если кто сомневается в существовании пресловутой «мужской» прозы, то это как раз она и есть — не из-за содержания даже, а из-за фигуры рассказчика, будто переходящего из одного произведения в другое. Это человек с определенными взглядами на мир и женщин, которого «женское» может просто раздражать. «...вообще во всей этой психологии есть что-то слишком женское — все эти чувства, внутренние ощущения, постоянные озарения и открытия, слезы, отношения, проблемы. Это, конечно, раздражает».