«У нас есть наивная вера в то, что книги могут помочь в борьбе за перемены»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

— Расскажите, пожалуйста, о своей книжной лавке. С чего все началось?

— Идея независимого книжного магазина выросла из моего личного опыта. Я больше десяти лет проработал в разных сферах и постоянно конфликтовал — с начальством, с системой. Я состоял в профсоюзе Всеобщей конфедерации труда (CGT), но даже с ними у меня были серьезные разногласия. Почему? Последняя моя работа была в системе образования — я работал помощником в профессиональном лицее. В 2020 году туда должен был приехать министр образования, в самый разгар реформы учебных учреждений. Дело было вскоре после «желтых жилетов». Визит министра держали в секрете до последнего — информацию сообщили буквально накануне, чтобы никто не успел организовать протест. Но мне повезло: я узнал об этом заранее, за несколько недель. Я тут же сообщил в профсоюз, предложил подготовиться, организовать забастовку. Но в итоге я оказался единственным во всем департаменте, кто в тот день вышел на забастовку. Никакого коллективного действия не случилось.

— То есть профсоюз просто-напросто слил эту идею?

— Да. Активисты CGT отказывались участвовать: говорили, что, если мы поднимем шум, лицей останется без финансирования. Тогда я и подумал: хватит с CGT, пора двигаться дальше. На тот момент у меня уже был опыт критических интервью с социологами, географами, урбанистами. Через разговоры с исследователями я пытался понять, что стоит за городскими проектами. А еще я много читал. И мне пришла в голову мысль: почему бы не создать в Туре книжную лавку, куда бы приходили активисты, исследователи и рассказывали о своих работах. Ничего подобного в городе нет: я живу в нем уже 12 лет, и мне бросалось в глаза, что здесь нет общественных площадок, где можно было бы обсудить подъем ультраправых, социальное неравенство, критику капитализма и прочие важные темы. И тем более нет таких книжных. Я считаю, это важным — в рамках народного образования, коллективного обмена знаниями. Это стало отправной точкой проекта.

— Почему вы выбрали кооперативную форму?

— Мы сразу решили, что магазин будет универсальным — с художественной литературой, комиксами, книгами для детей. Если продавать только политическую и критическую литературу — как это делают некоторые книжные в Лионе или Анже, — выжить невозможно. Там все держится на волонтерах, часы работы ограничены, про зарплаты и речи нет. У нас должна быть полноценная, работающая структура. Но, поскольку мы не хотели придерживаться традиционной иерархической бизнес-модели, мы выбрали кооператив. У меня были друзья, которые запускали кооперативные книжные, — мы вдохновлялись их опытом. Кооперативный статус открывает доступ к финансированию — как частному, так и государственному. Региональный совет Центра выделил нам 10 000 евро именно потому, что мы были кооперативом. Это довольно существенно. Кроме того, кооперативный статус позволяет принимать частные займы от друзей, которые не входят в состав учредителей. Поэтому капитал оставался исключительно в руках сотрудников.

Так и родился наш проект: с одной стороны — книжный магазин, а с другой — политическое пространство и форма труда, которая нам близка и с которой мы можем себя соотнести.

— В вашей лавке много литературы на острые темы: Палестина, феминизм, марксизм, анархизм. Насколько такой выбор тем осознан?

— Он продиктован моей политической биографией. Это результат пересечения моих убеждений, интересов и того, что я считаю важным распространять, с тем, что существует во французском издательском поле. Во Франции, пусть даже это и не самая большая часть книжного рынка, работает немало небольших независимых издательств. Они выпускают критическую литературу — марксистскую, анархистскую, феминистскую, антикапиталистическую, антиколониальную. Так что выбор есть — и он довольно богатый. У нас есть немного наивная вера в то, что книги могут способствовать критическому мышлению. А значит, они могут стать инструментом в руках социальных движений, помогать им в борьбе за перемены.

— Кто ваша аудитория?

— Очень разные люди, от самых молодых до пожилых. Кто-то приходит только за политической литературой, кто-то — только за комиксами или детскими книгами. На встречах, которые мы организуем, тоже собираются люди разного возраста. И меня это особенно радует, потому что обычно на такие мероприятия приходит люди постарше. А у нас, особенно в последние месяцы, на встречах, посвященных подъему крайне правых во Франции и Европе, приходит много молодежи.

— Кстати, я видел у вас комикс о Тома Санкара [буркинийский революционер и политический деятель. — Прим. ред.], и мне он очень понравился. Я даже купил его в подарок подруге. Она не особо интересуется политикой, но я подумал, что доступная форма может увлечь.

— Вообще-то комиксы — это очень серьезно.

— Да-да, я согласен! Просто многие думают, что раз там картинки, значит, ерунда. Но именно благодаря им подруга не положила историю о Тома Санкара на полку. Сейчас многие «серьезные» тексты — например, «Капитал» — адаптируются под доступные форматы, такие, которые могут читать даже дети. Как вы относитесь к таким адаптациям?

— За последние десять лет жанр документального комикса чрезвычайно развился. В частности, благодаря таким изданиям, как La Revue Dessinée, где журналистские расследования и репортажи подаются в формате комиксов. Многим людям проще воспринимать социальные и политические вопросы именно в такой форме, а не читать теоретические работы на 400 страниц. Поэтому в нашем магазине очень много самых разных комиксов: они помогают людям лучше понять устройство мира. То же самое касается и художественной литературы: ведь среди романов у нас есть и марксистские, и анархистские, и социальные, и политические произведения. Все это возможно только потому, что существуют издательства, которые переиздают забытые тексты, сотрудничают с учеными и активистами, создают новые книги. А мы как книжная лавка просто последняя точка в этой цепочке.

— А во Франции возможна ситуация, когда полиция приходит в книжные магазины, изымает книги, мешает работе издательств? Существует ли цензура?

— Прямой цензуры в книжном бизнесе и среди издателей практически не существует, хотя иногда случаются тревожные инциденты, и тогда и издатели, и книжные магазины объединяются. Приведу пример: в прошлом году представитель леворадикального издательства La Fabrique поехал на Лондонскую книжную ярмарку. Там его задержала английская полиция, у него изъяли ноутбук. Потом, правда, полиция извинилась. Дело в том, что он работал над книгой о «Восстаниях Земли» (Les Soulèvements de la Terre) — экологической организации, которая выступала против создания водохранилища в Сент-Солине. Тогда были жесткие столкновения с полицией, люди едва не погибли. Возможно, спецслужбы Франции и Британии решили получить черновик книги или иную информацию о движении. Это вызвало большой резонанс в издательской среде.

Но возможна слежка. Например, в июне мы приглашаем анархиста, который воевал вместе с курдами в Рожаве, а затем полтора года сидел в СИЗО — его подозревали в участии в террористической организации.

— Сторонников Курдистана во Франции считают террористами?

— Всех французов, которые воевали с курдами, ставят под наблюдение. Этот человек сейчас выпустил книгу, мы приглашали его выступать в июне, и я уверен, что в зале был кто-то из Главного управления внутренней безопасности (DGSI, французский аналог ФСБ. — Прим. ред.).

Другой пример — кампания против медиамагната Венсана Боллоре. Активисты движения «Восстание Земли» стали класть в книги, продающиеся на вокзалах, закладки с призывом бойкотировать издательства группы Hachette, это часть империи Боллоре. Полиция пришла в книжный магазин в Анже с требованием выдать записи с камер наблюдения: хотели выяснить, кто оставлял эти закладки. Так что, как видите, прямых репрессий вроде бы нет, но давление вполне реально.

Если же говорить о настоящей цензуре, то в крупных масштабах она в последний раз наблюдалась во Франции во время войны в Алжире. Тогда, например, крайне правые дважды взрывали книжный магазин издателя и журналиста Франсуа Масперо. Кстати, у меня до сих пор хранится его книга об абортах. В конце 1970-х аборты были запрещены, это издание печатали подпольно.

В последние годы атаки на книжные магазины чаще происходили не со стороны государства, а из-за внутренних конфликтов внутри левой среды. Например, если площадка приглашала авторов, которые делали трансфобные или расистские заявления. Но это не цензура «сверху», а столкновения внутри сообщества.

— Среди современных марксистов можно услышать точку зрения, что левая мысль перенесла акцент классовой борьбы на темы сексуальных и гендерных меньшинств, и в результате правые смогли перехватить повестку — особенно среди тех, кто аполитичен.

— Думаю, здесь играет роль поколенческий момент. Я вижу в этом ностальгию по временам сильных компартий и мощных профсоюзов. Но, честно говоря, критика по поводу того, что левые якобы отказались от классовой борьбы, несправедлива. Да, сегодня больше внимания уделяется темам меньшинств, но классовый вопрос никуда не делся. Противопоставлять одно другому — это ложная дихотомия. Кстати, у нас в магазине есть отличная книга исследователя Жюлиана Миши, он написал историю Французской коммунистической партии с 1920 по 2020 год. Очень рекомендую. Особенно ценно, что автор рассматривает, как на каждом историческом этапе развивались женское движение и антиколониальная/антирасистская повестка. Например, в 1935 году, когда СССР призвал создавать «народные фронты» для борьбы с фашизмом, Французская компартия смягчила свою риторику, объявив о поддержке республики. А заодно и отказалась от активной критики колониализма, свернула женскую повестку, чтобы показать лояльность государству. Но в 1920-х, наоборот, компартия выставляла женщин кандидатками на муниципальных выборах — еще до того, как женщины получили право голоса.

— Что вы думаете о Новом Народном фронте [избирательный блок левых политических партий, созданный в июне 2024 года для участия во внеочередных парламентских выборах в противовес ультраправой и либеральной коалициям. — Прим. ред.]?

— Если честно, это не совсем моя тема. Мое политическое становление происходило вне партий — среди анархистских групп, в профсоюзных движениях. Партийная логика мне всегда казалась... ну, чуждой. Я не трачу на нее свою энергию. Например, мы в книжной лавке приняли решение не приглашать выступать депутатов. То есть мы участвуем в политике, но не поддерживаем конкретные партии.

Недавно я читал интересную статью в Mediapart — про образовательные инициативы Непокоренной Франции: они стараются обучать активистов, в том числе не имеющих высшего образования, чтобы в парламенте были представлены рабочие и низшие классы. Это напоминает работу, которую компартия Франции вела в 1920–1970-х годах. Это интересно. Но все же «высокая политика» — это не моя сфера.

— Ну политика — это все-таки борьба за голоса.

— Да, конечно. Но посмотрим на ситуацию на местном уровне. Например, в Туре у власти находятся экологи, входящие в Новый Народный фронт. Что они реально делают? То же самое, что и правые: проводят неолиберальную политику. К примеру, мэрия обещала не расширять систему видеонаблюдения. А теперь — за год до выборов — гордо отчитывается: число камер выросло на 34%, чтобы продемонстрировать «жесткость». Что интересно, систему видеонаблюдения в Туре изначально внедрили социалисты. Потом ее расширили правые, а теперь и левая мэрия продолжает ту же политику. И ведь мы прекрасно понимаем, в чьих руках все это окажется, когда к власти придут авторитарные силы.

— Французский издательский рынок во многом поделен между медиамонополиями. Какие, на ваш взгляд, есть реальные способы этому противостоять?

— Я вижу здесь два направления. Во-первых, критическим движениям нужны собственные медиа и каналы распространения, чтобы не зависеть от капиталистического медиарынка, который по своей природе обслуживает консервативные интересы.

Во-вторых, необходимы жесткие законы против концентрации медиа в руках миллиардеров. Эта проблема далеко не нова: еще до Второй мировой профсоюз CGT называл медиагруппу Hachette «зеленым спрутом» (из-за фирменного цвета. — Прим. ред.). Сегодня ту же роль играет Венсан Боллоре: он последовательно радикализирует купленные им издания и увольняет неугодных журналистов, как это было после покупки Hachette. Но проблема не только в Боллоре — без общественного давления и четких законодательных ограничений ничего не изменится. Поэтому особенно важны даже небольшие независимые проекты, созданные активистами, профсоюзами, инициативными группами. Кстати, совсем скоро выходит книга «Déborder Bolloré» («Обезвредить Боллоре») — ее издают сразу пятнадцать независимых издательств. Можно считать, что это коллективный ответ на его медиавлияние.

Телеграм-канал «алло, макрон» можно найти по ссылке.

Все фото в материале: Иван Штейн