Цвет хохолка какаду

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу. 

Составить обзор творчества Редьярда Киплинга нелегко: очень уж оно разнообразно. Рассказы и романы, стихи, поэмы и баллады, сказки и фантастические произведения, путевые заметки и прочий non-fiction (например, книга по истории Англии)… Но начну ни с того, ни с другого и ни с третьего, а с деталей биографии Киплинга, которые важны для разговора о его творчестве.

Редьярд Киплинг родился 30 декабря 1865 года в Бомбее (Мумбаи), одном из самых больших городов Британской Индии. Его родители были англичанами: отец служил в Бомбее преподавателем художественной школы, а позже — ее директором. В таких семьях принято было отправлять детей на учебу в метрополию, чтобы ребенок научился говорить на хорошем английском без акцента и не перенял «варварских» индийских обычаев; да и образование в Англии считалось лучше. Поэтому незадолго до того, как Редьярду исполнилось шесть, родители отвезли его в Англию, где поручили заботам найденной по объявлению супружеской пары Холлоуэй, а сами вернулись в Индию. У опекунши (ее муж вскоре умер) Редьярд прожил пять с половиной лет. Свое новое жилище он называл Домом отчаяния: миссис Холлоуэй и ее сын постоянно придирались к Редьярду, унижали и несправедливо наказывали его; не редкостью в этом доме было и рукоприкладство.

Женщина управляла домом со всем пылом протестантизма в том виде, в каком восприняла его. Я никогда раньше не слышал об аде, поэтому она знакомила меня со всеми его ужасами*, — 

вспоминал Киплинг об этом в неоконченной автобиографии «Немного о себе», изданной уже после смерти писателя. К концу пребывания в Доме отчаяния у Редьярда начались серьезные недомогания:

Глаза у меня испортились, я с трудом разбирал буквы… За этим последовал нервный срыв, мне виделись тени и предметы там, где их не было…*

Однако, размышляя о том времени с высоты прожитых лет, Киплинг находил и немалую пользу в пребывании под опекой миссис Холлоуэй:

Моя жизнь была хорошей подготовкой к будущему, она требовала постоянной осторожности; привычки к наблюдательности; внимания к настроениям и характерам; умения подмечать несоответствия между словами и делами; известной сдержанности; мгновенной подозрительности к неожиданным благодеяниям*.

Именно благодаря безрадостному бытованию в Доме отчаяния Редьярд пристрастился к чтению, которое было для него практически единственной отдушиной. Именно потому, что миссис Холлоуэй часто не устраивали правдивые ответы на ее «допросы», он вынужден был развивать в себе способность к фантазии и выдумке, которые считал основой литературной работы. 

***

Киплинг описал жизнь у миссис Холлоуэй в раннем рассказе «Мэ-э, паршивая овца…», который не документален, но во многом автобиографичен:

— Ты — врун, маленький, а врун, — с явным удовольствием сказал Гарри. — Тебе не место за одним столом с нами, и ты будешь пить чай тут, внизу. И не смей больше без маминого разрешения разговаривать с Джуди. Ты и ее испортишь. Для тебя самое подходящее общество — прислуга. Это мама так говорит*.

«Паршивая овца» написана в 1888 году. К тому моменту Киплинг уже не жил в Англии: в 1882-м, окончив колледж, он вернулся в Индию и поступил корреспондентом в «Гражданскую и военную газету», что издавалась в Лахоре — одном из культурных центров Британской Индии, «индийском Париже». Персонала не хватало, и Киплингу приходилось исполнять обязанности редактора, корректора, а порой даже брать на себя руководящие функции. Он вспоминал:

Я сам мог в роли репортера сегодня сдать материал, а завтра в роли заместителя главного редактора разнести его в пух и прах*.

В бытность журналистом Киплинг очень много путешествовал по Индии, общаясь с самыми разными людьми. Он был наблюдателен, любознателен, въедлив, обладал отличной памятью; пожалуй, это о себе самом он писал двадцать лет спустя:

Есть у меня шестерка слуг,
Проворных, удалых.
И все, что вижу я вокруг, —
Все знаю я от них.

Они по знаку моему
Являются в нужде.
Зовут их: Как и Почему,
Кто, Что, Когда и Где.

Я по морям и по лесам
Гоняю верных слуг.
Потом работаю я сам,
А им даю досуг*.

Редактор его газеты отмечал:

Киплинг различал множество национальных групп индийского населения, которые для обычного англичанина все без разбору были просто «туземцы».

Киплинг не только отличал одних индийцев от других, но и до мелочей знал жизнь коренного населения Индии. В репортерской работе ему помогало и знание местного языка хиндустани (смеси хинди, арабского и персидского), которым он до отъезда в Британию владел даже лучше английского:

За наших кормилиц-язычниц,
За язык младенческих дней
(Их речь была нашей речью,
Пока мы не знали своей)…* — 

писал он позже.

Увиденное и подмеченное Киплингом оказывалось прекрасным материалом не только для газетных очерков, но и для художественных публикаций. И вскоре он начал печатать в своей газете небольшие рассказы, которые впоследствии составили его первый сборник прозы «Простые рассказы с гор» (к моменту его выхода Киплинг уже работал в «Пионере», самой большой и влиятельной газете Индии).

Самым первым рассказом Киплинга стали «Ворота ста печалей», напечатанные в сентябре 1884 года, когда их автору было всего 18. В них повествуется о лахорском притоне курильщиков опиума. Рассказ интересный:

…каждому из нас всегда давалось по циновке и по ватной подушечке в шерстяной наволочке, сплошь покрытой черными и красными драконами и всякими штуками, точь-в-точь как на гробе, стоявшем в углу.

После третьей трубки драконы начинали двигаться и драться. Я смотрел на них много-много ночей напролет. Так я определял меру своему курению, но теперь уже требуется не меньше дюжины трубок, чтобы принудить их зашевелиться*.

Рассказы Киплинга прекрасно передают атмосферу Британской Индии 1880-х. Английский критик и поэт Эндрю Лэнг говорил:

В книгах Киплинга были необычность, колорит, многообразие и ароматы Востока. Поэтому не приходится удивляться тому, что его литературная репутация выросла так же быстро, как таинственное манговое дерево у волшебника.

Типажи героев его рассказов были естественны и узнаваемы: ведь эти рассказы (из-за напряженности сюжета и действия, доминирующих над описательной и психологической составляющей, точнее будет назвать их новеллами) основывались на поведанных друзьями Киплинга историях, на том, что он видел собственными глазами, на материалах светской или уголовной хроники. Киплинг не старался облагородить этот не слишком изысканный материал. Для того времени подобный натурализм был делом новым и не всем приходился по душе. Эстет Оскар Уайльд, отдавая должное рассказам Киплинга, называл их вульгарными, отмечая, что тот «видит удивительные вещи через замочную скважину». Роберт Льюис Стивенсон полагал, что

Талант глубок… но грубость еще глубже… Все, что он сочиняет, остроумно, поверхностно и прямолинейно. Ни капли сердечной тоски, полное отсутствие гармонии.

Находились и другие претензии к новеллам Киплинга: критики отмечали слабость композиции, невнимание к нюансам, неумение закончить рассказ (последний недостаток признавал и он сам). И все же его истории, наполненные яркими событиями, героями и диалогами, были хороши. Сомерсет Моэм пояснял:

Рассказ требует формы. Требует сжатости. Многословие его убивает. Он зависит от построения. Не допускает повисших в воздухе сюжетных линий. Должен быть законченным в своих пределах. Все эти достоинства вы найдете в рассказах Киплинга той поры, когда он достигал своих великолепных вершин, а в этом нам повезло: он проделывал это из рассказа в рассказ. Редьярд Киплинг — единственный автор в нашей стране, которого можно поставить рядом с Мопассаном и Чеховым. Он — наш величайший мастер рассказа.

Творчество Киплинга относят к неоромантизму. В конце 1870-х и в 1880-е, почти одновременно с Киплингом, публикуют свои первые рассказы Роберт Льюис Стивенсон, Джозеф Конрад и Артур Конан Дойл — писатели, чьи имена чаще других называют, когда речь заходит об этом литературном направлении. Но было обстоятельство, отличавшее новеллы Киплинга от творчества этих авторов. В его рассказах почти нет приключенческой составляющей: чаще всего они максимально реалистичны. Другое дело, что реализм этот получался экзотического толка: хоть Индия и составляла часть Британской империи, для жителей метрополии она была далекой, загадочной и непонятной страной. Читать о ее нравах и обычаях оказывалось не менее увлекательно, чем о приключениях охотников за сокровищами. Тем более что до Киплинга об Индии практически не писали.

Впрочем, не все рассказы Киплинга можно отнести к реализму. Уже среди ранних его новелл встречались мистические сюжеты, а позже он впрямую обратился к жанру научной фантастики. Такова, например, повесть «С ночным пакетботом», в которой он из 1904 года пытался предугадать, как будет выглядеть мир сто лет спустя. По версии Киплинга, в 2000 году основным средством межконтинентальных сообщений служат дирижабли, передвигающиеся со скоростью до 400 км/ч и перевозящие как пассажиров, так и грузы. Аэропланы являются второстепенным видом транспорта, принимая на себя меньше двух процентов мирового пассажиропотока. Интересным приложением к повести стал сочиненный Киплингом «Бюллетень управления воздушных перевозок» — журнал с объявлениями и хроникой происшествий, с рекламой, письмами в редакцию и ответами на них.

***

Едва начав публиковаться, Киплинг решил обратиться к крупной форме. В начале 1885 года, то есть сразу после первых рассказов, он задумал роман о «невыразимых ужасах евразийской и туземной жизни, каким нет места в газетах». Было написано больше двухсот страниц, но книга осталась неоконченной. Первым же изданным романом Киплинга стал «Свет погас» (1890), который во многом основан на деталях биографии его автора. Во-первых, здесь Киплинг снова вспомнил о нелегкой жизни у миссис Холлоуэй. Во-вторых, в отношениях главных героев романа, Дика и Мэзи, отразился другой сюжет из биографии Киплинга — история его безответной любви к художнице Флоренс Гаррард. Только Киплинг сделал Дика не писателем, а тоже художником. «Свет погас» — психологический роман, затрагивающий непростые и интересные темы: о сути, смысле и философии творчества, о долге художника, о его взаимоотношениях с публикой.

Английская критика очень по-разному оценивает «Свет погас». Поначалу она приняла роман плохо, но среди более поздних отзывов встречаются и голоса тех, кто ставит книгу очень высоко. Полярные мнения демонстрировали и советские-российские литературоведы. Так, Юлий Кагарлицкий очень ругал «Свет погас», называя его поразительно неудачным, солдафонским и неумелым произведением, а Евгений Витковский полагал роман прекрасной книгой. Мне ближе вторая позиция: полагаю, у Киплинга получился интересный и яркий роман, населенный живыми персонажами и наполненный яркими описаниями.

— Помните некоторые виды в Судане? — сказал Торпенгоу.

— Ах, не говорите! — воскликнул Дик, подскочив на своем месте. — Меня начинает опять тянуть туда. Какие краски! Опал и умбра, янтарь и винно-красный, кирпичный и серо-желтый, цвет хохолка какаду на буром или коричневом, а среди всего этого какой-нибудь черный как уголь утес и декоративный фриз вереницы верблюдов, капризными фестонами вырисовывающихся на чистом бледно-бирюзовом фоне неба…*

Цвет хохолка какаду!

Следующим романом стал «Наулака», написанный в соавторстве с американским писателем и издателем Уолкоттом Балестье в 1892 году. Этот приключенческий роман, действие которого разворачивалось в Индии, критика тоже приняла прохладно, как и «Отважных капитанов» (1897). Самым известным романом Киплинга стал четвертый и последний — «Ким» (1901), названный по имени главного героя: не слишком известная в нашей стране, эта книга многими считается лучшим произведением Киплинга.

«Ким» — это и шпионский роман, и роман воспитания; можно найти в нем и черты плутовского романа (сам Киплинг к этому направлению и относил свою книгу). Его главные герои — мальчик-сирота Ким, становящийся агентом британской разведки, и старый буддийский гуру, разыскивающий Реку Стрелы — источник мудрости и духовного исцеления. Именно «Ким» сделал популярным термин «Большая игра», обозначавший геополитическое соперничество между Британией и Россией в Центральной Азии в XIX и начале XX века. Любопытно, что в честь героя романа получил псевдоним его коллега, известный британский и советский разведчик Ким (Гарольд) Филби.

Но увлекательная шпионская составляющая — не единственная тема книги. «Ким» — трудный для понимания роман: он содержит глубокий философский и религиозный подтекст и множество отсылок не только к политическому и социальному контексту того времени, но и, например, к масонским практикам (сам Киплинг был масоном).

Перечисляя главных действующих лиц «Кима», я забыл упомянуть еще одно — саму Индию. Она, пестрая и многоликая, зримо или неявно присутствует на каждой странице романа. Индийский писатель Нирад Чаудхури писал о Киплинге: «он постиг истинный дух Индии, подвижной и почти вневременной, и сумел проникнуться к ней любовью». Очарование Индии, по выражению Марка Твена, «пропитывает „Кима“». Оно и в описаниях, будь то пейзажи или городские сценки; оно и в деталях, и в характерах персонажей, и в их разговорах:

— Я положил руку на амулет, который всегда висит у меня на груди, и, вспомнив о родословной одного белого жеребца, которую извлек из куска мусульманской лепешки, ушел в Амбалу, понимая, что мне дали важное поручение. В тот час, пожелай я только, не уцелеть бы твоей голове. Стоило мне сказать тому человеку: «Вот у меня бумага насчет какой-то лошади, я не могу прочесть ее!» — и тогда? — Ким исподлобья взглянул на Махбуба.

— После этого ты успел бы только два раза выпить воды, ну, может быть, три раза. Не думаю, чтобы больше трех, — просто ответил Махбуб*. 

***

В начале 1890-х Киплинг берется за сказки. Первый рассказ («Братья Маугли») из числа тех, что впоследствии составили «Книгу джунглей», он написал по просьбе американской писательницы Мэри Мейпс Додж для журнала, который она редактировала. В 1894 году вышла первая «Книга джунглей», на будущий год — вторая. Сюжетной цельностью они не обладали: это были сборники независимых рассказов, перемежавшихся стихотворениями. Разве что некоторые рассказы были объединены общими героями (так, Маугли появлялся примерно в половине историй). Но другие (например, «Рикки-Тикки-Тави») представляли собой совсем обособленные сюжеты.

Действие почти всех сказок происходило в любимой Индии Киплинга (сам он, когда писал их, жил уже в США). Дополнительный колорит повествованию придавали имена героев, многие из которых Киплинг позаимствовал в различных индийских наречиях. Так, «Акела» означало «одиночка», а «бандерлоги» переводилось как «обезьяний народ». Правда, имя главного героя Киплинг все же выдумал: ни в одном индийском наречии слова «Маугли» нет… Но конечно, не удачно подобранными именами объяснялся успех этих рассказов, а тем, что они отличались глубиной и обладали чертами и басни, и притчи, давая пищу для серьезных размышлений и взрослому читателю. Да и просто были хорошо написаны.

Потом вышли «Сказки просто так» (1902), которые Киплинг сам снабдил прекрасными рисунками. У нас эта книга чуть менее популярна, хотя надеюсь, что и сегодня трудно найти ребенка, не слышавшего про Кошку, которая гуляла сама по себе, или не знающего, почему у Слоненка такой длинный нос (поэтому и пишу о сказках Киплинга кратко). Всего в сборнике было 13 pourquoi stories (фр.-англ. «почему-рассказы»), повествовавших о том, как животные приобрели те или иные особенности своей внешности или поведения. Родились эти сказки из историй, которые Киплинг рассказывал на ночь своей дочке Жозефине. 

***

Стихи Киплинг начал печатать все в той же «Гражданской и военной газете» примерно тогда же, когда и рассказы. Заведующий отделом как-то сделал ему сомнительный комплимент:

Вот в этот раз, сэр, Ваши стихи удались. То, что надо, — ровно треть полосы!

А вот один из крупнейших английских поэтов XX века Т. С. Элиот называл поэзию Киплинга великой. И думается, он исходил из более разумных критериев, чем число строк в стихотворении. Уже первые стихи Киплинга нарушали традиции Викторианской эпохи тем, что были ориентированы на массового читателя; с этим была связана модернизация поэтического языка, который у Киплинга становится очень близок к разговорному: он смело вводит в стих жаргонизмы, диалектизмы, просторечия…

Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!
(Пушкари, послушайте рассказ!)
Нам обмыть обновку надо — будет самое оно,
Мы ж не любим ждать — давай сейчас!*

Быть может, потому эти стихи и пошли в народ и очень быстро стали песнями, которые начали распевать в мюзик-холлах. Интерес к поэзии Киплинга проявляли (и продолжают проявлять) и профессиональные певцы, в числе которых, например, Фрэнк Синатра. Полюбилась она и советским поэтам, заметно повлияв на творчество Багрицкого, Тихонова, Симонова. Уже после Великой Отечественной романтика Киплинга оказалась очень близка представителям авторской песни: подражания Киплингу или посвященные ему строки есть у Визбора, Городницкого, Кукина, Новеллы Матвеевой… Пели барды и самого Киплинга:

Стал Кабул у вод Кабула…
Сабли вон, труби поход!..
Здесь полвзвода утонуло,
Жизни другу стоил брод.
Брод, брод, брод через Кабул,
Брод через Кабул и темнота.
Вязнут бутсы и копыта,
Кони фыркают сердито, —
Вот вам брод через Кабул и темнота*.

Впрочем, много говорить о судьбе произведений Киплинга в нашей стране не стану — об этом уже писал Шамиль Идиатуллин.

Вторая поэтическая «революция», совершенная Киплингом, — это расширение тематики за счет материала, прежде считавшегося непоэтическим. В его стихах, как перечисляла литературовед Екатерина Гениева, нашли свое отражение «солдатские будни, любовные истории, выпивки, драки, походы, отпуска, солнце, холера». И конечно, Восток:

По дороге в Мандалай
Старый флот стоит у свай,
Где, больные, мы лежали, по прибытьи в Мандалай!
О, дорога в Мандалай,
Где летучим рыбам — рай!
И, как гром, приходит солнце из Китая в этот край!*

Третье достижение Киплинга-поэта — его открытия в области ритмики. Киплинг отходит от принятого в Викторианскую эпоху трех-четырехстопного ямба: он вводит в свой стих паузы (леймы), пишет дольником (размер, в котором количество слабых слогов между сильными непостоянно) и длинными строками…

В стихах Киплинга ярче, чем в прозе, отразились его политические взгляды. Они и при жизни Киплинга считались не слишком прогрессивными (а сейчас тем более), но тут надо быть осторожным и не повторять штампы советского литературоведения, которое в угоду идеологическим целям слишком уж демонизировало писателя. Даже Осип Мандельштам, редко солидаризировавшийся с официальными инстанциями, в 1927 году писал о том, что у «Киплинга — писателя империалистической Англии — почти всегда можно уловить в рассказах о животных нотки правящего класса». Хуже того: Киплинга обвиняли в том, что его творчество «несет в себе зародыши английского фашизма». В действительности Киплинг никаким фашистом не был, но империалистических взглядов действительно придерживался, в частности полагал, что британское владычество в высшей степени благотворно для его родной Индии (да и не только для нее). Правда, Киплинг был, как иногда говорили, «ответственным империалистом»: он считал, что у белых, цивилизованных людей есть долг перед завоеванными ими народами. Об этом одно из самых известных его стихотворений «Бремя белого человека»:

Несите бремя белых, —
И лучших сыновей
На тяжкий труд пошлите
За тридевять морей;
На службу к покоренным
Угрюмым племенам,
На службу к полудетям,
А может быть — чертям!*

В этих строках может почувствоваться снобизм по отношению к коренному населению колоний, но в действительности Киплинг разбирал людей не по гражданству или цвету кожи, а по их человеческим качествам. Он мог жестко высмеять члена парламента (и даже королеву!), но восхититься мужеством нецивилизованного врага:

За твое здоровье, Фуззи, за Судан, страну твою,
Первоклассным, нехристь голый,
был ты воином в бою!
За здоровье Фуззи-Вуззи, чья башка копна копной:
Чертов черный голодранец,
ты прорвал британский строй!*

Верный своим идеалам, Киплинг не только поддержал вступление Великобритании во Вторую англо-бурскую войну 1899–1902 годов, но и сам принял в ней участие: сперва сформировал отряд добровольцев, которых на свои деньги обучал стрельбе, а затем отправился в Африку, где работал корреспондентом и встречался с ранеными бойцами. Надо отдать ему должное, патриотизм Киплинг понимал как любовь к родине, а не как любовь к правительству: во время войны он немало критиковал власти за то, что армия оказалась не готовой к войне, за неразбериху, которая творилась в войсках. Об этом поэма «Островитяне» и стихотворение «Урок», написанные в 1901 году:

Признаемся по-деловому, честно и наперед:
Мы получили урок, а впрок ли нам он пойдет?

Не отчасти, не по несчастью, не затем, что пошли на риск,
А наголову, и дочиста, и полностью, и враздрызг,
Иллюзиям нашим — крышка, все — к старьевщику и на слом,
Мы схлопотали урок и, надо сказать, поделом*.

Однако в правоте родины (со стороны которой война носила не самый справедливый характер) у Киплинга сомнений не возникало; напротив, он полагал, что Англия в этой войне ведет себя слишком мягко. Может, он просто не знал о концлагерях для мирного населения, в которых погибли 25 тысяч человек?

***

В 1907 году Киплинг получил Нобелевскую премию. Ему был 41 год; до сих пор он остается самым молодым ее лауреатом, если рассматривать именно номинацию по литературе. Но так совпало, что одновременно с присуждением премии Киплинг практически закончился как писатель и поэт. Во второй половине 1900-х он еще публикует два симпатичных сборника стихов, рассказов и сказок «Пак с волшебных холмов» и «Подарки фей», но после этого не создает почти ничего примечательного. Киплинга, в 1890-х считавшегося первым писателем Англии, быстро забывают. Снова его открыли уже после Второй мировой войны — во многом благодаря выступлению Т. С. Элиота на заседании Киплинговского общества в 1958 году. Вот парадокс: сто лет назад книги Киплинга многим казались устаревшими, но многие ли сегодня отважатся сказать, что он устарел?