Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Неучтенная единица
Как писательница Гузель Яхина — фигура довольно неоднозначная. В пространстве российского литературного процесса она кажется неприкаянной, блуждающей планетой, которая мечется от звезды к звезде, но не может найти свой центр притяжения. Никому не известная, в 2015 году она выпустила роман «Зулейха открывает глаза» о татарской женщине, которая была репрессирована и сослана в сибирскую тайгу. За него Яхина получила «Большую книгу» и стала известна на всю читающую Россию. Я встречал утверждения, что на роман обратили внимание только в 2020 году, когда по нему сняли сериал с Чулпан Хаматовой. На самом деле это случилось гораздо раньше. «Зулейха» — редкий пример книги, которая стала бестселлером благодаря сарафанному радио. Ее не пиарило издательство, почти не хвалили критики. Это был случайный успех, причем успех народный. Книга стала широко известной за границей и была переведена на два десятка языков. Помню, как в 2018 году в Москву приезжала французская актриса Фанни Ардан. Ее спросили: «Вы читаете современную русскую прозу?» — «О да, я читала книгу Zouleïkha ouvre les yeux».
Сразу появились неудобные вопросы: как кто-то никому не известный смог добиться такой славы? Это универсальное чувство — неготовность признать случайность чужого успеха. Кто-то уверен, что египтяне не строили египетские пирамиды, Шолохов не писал «Тихий Дон», а простой русский мужик Калашников не мог изобрести автомат. Чужие заслуги приписывают инопланетянам, евреям, рептилоидам и кому угодно еще. Допуская, что обычный человек способен своими силами сделать что-то грандиозное, поневоле задумаешься: почему же я, вместо того чтобы строить пирамиды, писать книжки и изобретать автоматы, протираю штаны на ненавистной работе? По-моему, в этом и состоит главная претензия к Гузель Яхиной.
Происхождение писательницы тоже отчасти обуславливает ее странное положение. С точки зрения государственного строительства, татары — второй по важности этнос в РФ, но в культурном плане они до сих пор держатся несколько обособленно (хотя какой-то культурный обмен, безусловно, происходит). Гузель Яхину татары за свою не особо считают. Да, наверное, они гордятся тем, что одна из самых известных писательниц России носит татарское имя. Но все ее книжки после «Зулейхи» написаны в русско-иудео-христианской, а не татарско-мусульманской традиции. Там полно библейских аллюзий. Например, роман «Эшелон на Самарканд» — это бесконечное переложение библейских сюжетов, встроенных в контекст 1920-х годов.
С ее гражданской позицией тоже не все понятно. Теоретически — как женщина и представитель татарского народа — Яхина должна относиться к либеральному лагерю. Но либеральной ее не назовешь. Советская власть в ее романах может быть хорошей, а Сталин — если не положительной, то по крайней мере неоднозначной фигурой. Презирают ее и так называемые охранители — как левые, так и правые. Презирают просто потому, что она к ним не принадлежит.
После «Зулейхи»
В 2018 году, сперва в виде фрагмента в Тотальном диктанте, а потом уже книжкой, выходит второй роман Яхиной «Дети мои», где она рассказывает историю немцев в Поволжье через историю одного учителя. Поначалу книга была не так успешна, как «Зулейха», но скоро догнала ее по тиражам. Интересно, что фамилии для героев Яхина позаимствовала у знаменитых немцев. Об этом я писал в одной из своих рецензий:
«Жизнь в деревне размеренная, среди местных жителей стоит отметить свинокола Гауфа, мукомола Вагнера, дородного сына вдовы Кох и мужа Арбузной Эми, тощего Бёлля-без-Усов (был еще Бёлль-с-Усами, но такой злыдень, что к нему и соваться было боязно). Пока однажды странный посланник не приносит Баху странное письмо. Некто Гримм просит его прийти на пристань. Дело есть. Бах нехотя приходит, а там его ждет молчаливый киргиз. На лодке они отправляются на другой берег, где странный Гримм предлагает Баху стать репетитором его дочери Клары».
В 2021 году выходит роман «Эшелон на Самарканд», в котором описывается эвакуация детей из голодного Поволжья в Среднюю Азию, где еда предположительно есть. Эшелон возглавляет бывший красноармеец Деев, которому дают в помощники комиссара Белую — лихую женщину, списанную с революционерки Ларисы Рейснер. Отсылки к Библии очевидны: герой — одновременно и Ной, который везет спасенных к условному Арарату, и Адам, раздающий всем имена.
С «Эшелоном» вышел крупный скандал. Самарский историк и краевед Григорий Циденков, еще не прочитав книжку, но увидев ее фрагменты в сети, обвинил Яхину в плагиате. По его словам, в романе она использовала материалы из его блога. Заявление Циденкова Яхина опровергла, объяснив, что нашла источники в казанских архивах. Уличить ее в обмане он мог очень легко: достаточно было в эти архивы съездить или сделать туда запрос. Но история продолжения не получила — никто ничего не проверил.
Вообще, выход каждой книжки Гузель Яхиной вызывал реакцию, как правило, негативную. И это при том что Гузель Шамилевна — редчайший пример писательницы, которая прислушивается к замечаниям и пытается исправляться от романа к роману. Она всегда вежлива, интеллигентна, внимательна, но никогда и никому не может угодить. «Зулейху» критиковали за то, что это не роман, а наброски к сценарию: слишком много действия и диалогов. В романе «Дети мои» появились описания природы. Но Яхину снова отругали — на этот раз за «цветовую слепоту» и отсутствие «хороших русских». «Хорошие русские» появились в «Эшелоне на Самарканд». Значит, будем ругать за плагиат и исторические неточности.
«Броненосец» по Фрейду
«Эйзен» — не просто подробная биография Сергея Эйзенштейна. Это роман о цене гениальности, где гениальность напрямую связана с невозможностью нормальной жизни. Герой — не великий кинорежиссер, а человек, у которого токсичные, почти инцестуальные отношения с матерью. Из-за этого он неспособен выстраивать нормальные отношения с людьми и миром. Как всегда, не обошлось без библейских аллюзий. Есть параллели между Христом и Эйзенштейном: например, расставание режиссера с учеником Григорием Александровым перекликается с сюжетом об отречении от Иисуса апостола Петра. Неожиданно встречаются отсылки к Ильфу и Петрову — вроде желтого ботинка, промелькнувшего в самом начале романа.
Насколько мне известно, у Эйзенштейна действительно были сложные отношения с матерью. В библиографии к роману Яхина ссылается на книгу Оксаны Булгаковой «Судьба Броненосца. Биография Сергея Эйзенштейна», где говорится об этом. Изучение отношений с родителями при исследовании исторических личностей — довольно популярный сейчас тренд, но в «Эйзене» это действительно имеет смысл. Например, знаменитая сцена с коляской из фильма «Броненосец „Потемкин“» — это попытка режиссера наказать собственную мать. В ней зашифровано скрытое послание о том, что матери должны видеть смерть своих детей. Но для мирового кинематографа наказание становится откровением. Кадры с младенцем, который вот-вот погибнет — умелая манипуляция чувствами зрителей. То есть Эйзенштейн по сути сформулировал таким образом одну из ключевых идей кино. Вряд бы он снял этот легендарный эпизод, если бы рос в нормальной семье.
Идея, которую Яхина высказывает в «Эйзене», мне очень близка. Новая страна создает новую культуру и религию, переписывает историю и литературу с помощью кино, которое, выражаясь словами Ленина, становится «из всех искусств для нас важнейшим». И все благодаря Эйзенштейну, который превращает кинематограф в агитатора и историка. Параллельно он создает киноязык, на котором впоследствии заговорит большое кино. Важна не история, а то, как мы ее снимем, — вот главный принцип Эйзенштейна. Многие до сих пор считают, что взятие Зимнего в фильме «Октябрь» — это документальные кадры. На самом деле это игровая сцена, на которую ушло беспрецедентное по тем временам количество денег. Так появилась красивая легенда, которую Эйзенштейн придумал почти через десять лет после событий, свидетелем которых не был. Сам он вообще не обращает внимания на переворот, потому что слишком погружен в себя и в отношения с матерью.
Вполне возможно, что «Эйзен» станет бестселлером и, как и все предыдущие романы Яхиной, будет ненавидим примерно всеми, кроме читателей. Тем, кто считает, что в СССР не было ничего хорошего, Яхина расскажет о советском кинематографе. Другие будут возмущены, когда узнают, что в то время фильмы великого режиссера не воспринимали всерьез: критика их ругала, коллеги плевались, зритель проходил мимо или оценивал не то. Охранителей не устроит асексуальность Эйзенштейна, его неспособность к нормальным человеческим отношениям. Сталинистам не понравится плохой Сталин. Антисталинистам и либералам — хороший, потому что он защищает великого режиссера.
Но Сталин никого не защищает. Он играет с Эйзенштейном в кошки-мышки. Не убивает, не приближает и не дает дышать полной грудью. Это классическая история — вспомним того же Пушкина и Николая I. Тиран понимает, что перед ним великий человек, и выдает ему условную охранную грамоту, срок действия которой может закончиться в любой момент. Грамота не избавит от травли и бедности. Она не гарантирует свободы: можно снимать фильмы, писать книги и картины — но только дозволенные. Это хорошо показано в «Эйзене», где описываются события, которые происходили, пока режиссер работал над очередной кинокартиной: становление системы трудовых лагерей, раскулачивание и так далее. Эйзенштейн создает новое искусство, а вместе с ним — новую страну. Страну, которая потом будет его мучить.