1. Опустошительная потеря: погиб Василий Бородин, выдающийся поэт, музыкант и художник.
кто лёг спать сейчас
лёг и лёг
лёг как чёрный пакет, кулёк
полетал полетал и лёг
дышит выше
полузрячих ветвей, слёзных звёзд
отправляешь ночь каждый вечер
новым письмом
но она приходит и так
«Это кажется совершенно неожиданным, немыслимым. Он был в расцвете сил и таланта, в самом блеске», — пишет Валерий Шубинский. Алина Дадаева вспоминает свой недавний отзыв на стихи Бородина: «…все время идет к своей цели от обратного: к созданию собственной речи — через разрушение речи, к утверждению — через отрицание, к музыке — через тишину, к жизни — через смерть»; Ольга Девш рассказывает о его последней книге «Клауд найн». На «Кольте» о Бородине пишут его друзья — Сергей Сдобнов и Ростислав Амелин: «Вася был воспитан как человек, призванный к служению. Этот бред я не понимал никогда, но в его картине мира Его самого не было — были другие. Он убивался и всегда отказывал себе во всем ради кого-то еще, кто часто вообще не ценил этого».
На сайте Бородина выложены все его книги — и хочется советовать их всем. А вот здесь можно послушать его песни. Например, Love Me Tender в его переложении, от которого захватывает дух.
у любви нет «я» и «ты»
у любви нет «мы»
только счастье немоты
и весна зимы
у любви нет «нет» и «да»
нет свободы, но
вот он, шорох в проводах
и капель в окно
у любви нет стен и дней
даже нет крыла
только вдруг сердец-камней
треснувшая мгла
у любви нет стрел и крыш
солнца и травы
только падающий стриж
в пропасть синевы
след вороньего хвоста
на сухом снегу
у любви есть красота
я так не смогу
тень печального цветка
обведённый свет
и, как вихрь в облаках,
всё и есть и нет
2. В конце мая умер литературный критик и прозаик Андрей Урицкий. Прочитать его тексты можно на «Литкарте» и в «Сетевой словесности» (здесь — рецензии 1990–2000-х, от Айтматова и Лимонова до Радова и Байтова). В своем фейсбуке Урицкого вспоминает Илья Кукулин: «Урицкий всегда стремился разобраться в особенностях поэтики и вместе с тем четко сказать об этических расхождениях с автором, если у Андрея они были. Он обладал редким для российской критики умением — говорить об этических несогласиях, не вставая в позицию судьи и при этом не засушивая текст длинными и сложными оговорками». В комментариях Иван Ахметьев напоминает, что Урицкий был одним из составителей антологии «Русские стихи 1950–2000 годов», второе издание которой готовится в сетевом пространстве.
3. На The Insider вышло расследование, из которого следует, что в 2019 году на Дмитрия Быкова было совершено покушение и за ним стояла та же команда спецслужбистов, которую Алексей Навальный назвал причастной к своему отравлению.
Многие пишут об этом с возмущением. Так, Антон Орех и Михаил Эдельштейн высказывают страшную и мрачно-сюрреальную мысль о расширении круга потенциальных жертв. Орех: «Попытка убить Быкова невероятно расширяет зону поражения. То есть теоретически в прицел может попасть любой заметный публицист, журналист или писатель, артист — короче говоря, любой более или менее заметный публичный человек, который не согласен с властью и позволяет себе ее критиковать»; Эдельштейн: «Отравления Кара-Мурзы и Навального казались помимо прочего предупреждением о красных линиях: не мешайте нам воровать, не покушайтесь на нашу недвижимость, не копайтесь в наших офшорах. А здесь что? Не пиши стихов, не выступай с публичными лекциями, не рассуждай о Второй мировой? Не-что-именно?» Никакой официальной реакции на расследование не последовало. Партия «Яблоко» выступила с требованием возбудить уголовное дело.
Сам Быков считает доказательства убедительными и комментирует все не без сарказма: «Это такой аналог государственной премии. И мне, не скрою, приятно, что моя скромная деятельность оценивается такими масштабными затратами». В интервью Лилии Яппаровой на «Медузе»*СМИ, признанное властями России иностранным агентом. он говорит: «В конце концов ресурсы ведь тратятся не в тех случаях, когда человек представляет реальную опасность — протестное движение и уж тем более фонарики во дворах не представляют никакой опасности. Так выражается степень неприязни, и мне нравится, что я вызываю неприязнь столь сильную и откровенную. В этом как раз нет ничего абсурдного — или по крайней мере ничего нового».
4. «Просодия» публикует заметку Катерины Белаш об экспериментах Бориса Поплавского с автоматическим письмом. Эти эксперименты согласуются с теоретическими идеями поэта о стихийности творчества: «стихотворец, как во сне или припадке, бросается в свое стихотворение; в таком случае неведомо, что выйдет…» Выходило такое:
Мы пили яркие лимонады и над нами флаги кричали
И бранились морские птицы
Корабли наклонялись к полюсу
Полное солнце спало в феерическом театре
В пыли декораций где огромные замки наклонялись
Под неправдоподобными углами
5. На «Годе литературы» Михаил Визель интервьюирует литературоведа Гавриила Беляка, курирующего Pushkin-digital — электронное академическое издание пушкинских произведений. Беляк объясняет, как получилось, что «сегодня в России Пушкин не откомментирован», a «пушкинские рукописи сегодня не оцифрованы». Он рассказывает о новом академическом собрании Пушкина: «Тираж этого издания — около 500 экземпляров, доходят ли они до тех, кому они действительно нужны, мы не знаем». Собеседники спорят о том, нужны ли академические издания «рядовому читателю», и обсуждают, как может развиваться электронный проект Пушкинского дома при недостатке финансирования и инфраструктуры: «Так рассуждают те, кто считает, что если мы не проводим экспериментов, не выкладываем базы данных, если нам не нужны суперкомпьютеры для моделирования сложных процессов, то и IT-отдел нам не нужен». Невеселое чтение.
6. В «Известиях» Лидия Маслова оценивает книгу Артуро Переса-Реверте «История Испании» — собрание журналистских колонок, в которых писатель в «нарочито развязной манере» пишет о прошлом своей страны и ничего хорошего об этом прошлом сказать не может: «своеобразное самобичевание является одним из лейтмотивов книги, и даже видавший виды русский советский человек, давно привыкший, что у „приличных людей“ родину и соотечественников принято подвергать самой беспощадной критике, немного краснеет, испытывая что-то вроде испанского стыда за бестолковых испанцев, ни к чему не способных и поднаторевших только в гражданских войнах». Этот подход Маслову приводит в недоумение, а перевод скорее раздражает: во-первых, мало того что Перес-Реверте пытается изображать гопника, еще и переводчица с испанской феней плохо справляется; во-вторых, в книге переизбыток выражения «вишенка на торте».
7. В Esquire Анастасия Завозова предлагает список чтения на лето — 10 заслуживающих внимания зарубежных романов. Здесь есть, например, «роман-полукатастрофа» Сигридур Хагалин Бьёрнсдоттир, который «начинается с полнейшего отключения Исландии от интернета», новая книга Таны Френч, уже не очень похожая на детектив, и «Дом иллюзий» Кармен Марии Мачадо, экспериментальный и притом убедительный текст о насилии. Между тем на Lithub Эмили Темпл собрала «список списков» — самые упоминаемые в западной прессе «летние романы». Возглавляет его «Другая черная девушка» Закийи Далилы Харрис; с восторженными рецензиями на эту книгу можно познакомиться здесь.
8. В канадском The Walrus — грустный текст Стивена Битти о том, что мейнстримные медиа теряют всякий интерес к книгам — и о том, чем это грозит. Последним критиком Канады, который мог рецензиями зарабатывать на жизнь, Битти называет Филипа Марченда (кстати, ныне здравствующего). Его статьи и заметки отличал профессиональный, выверенный анализ произведений; Битти сравнивает это с любительскими отзывами на Goodreads, в духе «в этой книге куча стихов и некоторые довольно слабые». Критиков, пишет Битти, всегда обвиняли в зависти, мелочности, мстительности, паразитизме, но эти обвинения тоже устарели, потому что профессиональный критик — зверь, близкий к вымиранию. В канадских национальных газетах книжной критике отведено лишь несколько страниц в разделе «Культура». Небольшие литературные журналы и сайты вроде Quill & Quire, конечно, слегка корректируют картину, но их мало кто читает, они слишком высоколобые и хороших денег своим авторам уж точно не приносят. А книг при этом выходит все больше — как правило, они так и не дожидаются профессионального внимания. Если же о книгах все-таки пишут, то ограничиваются фразами в духе блербов на обложках: ни тебе цитат, ни анализа. Критики-любители в социальных сетях зачастую не обращают внимания на серьезную литературу, требующую вдумчивого чтения, а бедность стиля — проблема канадской литературной критики в целом.
9. В The New Republic Лиза Фезерстоун пишет о том, как Наоми Вульф прошла путь «от иконы феминисток до антипрививочницы, которую банят в твиттере». В 1980-е феминизм лишился интеллектуального блеска прошлых десятилетий, но в 1990-е все изменила книга Вульф «Миф о красоте», рассказывавшая, как этот самый миф калечит жизнь реальных женщин. Сам эффект красоты Вульф при этом не отвергала: человеческая способность быть зачарованными красотой, по ее словам, сама по себе не деструктивна, но нуждается в новом определении. Эта книга до сих пор горячо обсуждается и преподается — но с каждым десятилетием Вульф «добавляла безумия в выгребную яму дискурса» (тут Фезерстоун вспоминает, конечно, дорого обошедшуюся Вульф ошибку в ее книге 2019 года: писательница неверно интерпретировала юридический термин «death recorded» и утверждала, что в середине XIX века в Великобритании происходило множество казней гомосексуалов). В последние же месяцы она ударилась в антипрививочную конспирологию: «Вульф написала в твиттере, что подслушала разговор сотрудника Apple, якобы побывавшего на сверхсекретной презентации: он рассказывал о вакцине, которая поможет путешествовать во времени. Она писала, что мочу и фекалии вакцинированных людей нужно сливать в канализацию отдельно, пока не будет изучено их влияние на питьевую воду. Она боится, что пропаганда прививок преувеличивает опасность непривитых — а вот об опасности привитых молчат».
«Когда с публичным интеллектуалом происходит подобное, впору спросить: она всегда такой была?» Чтобы ответить, Фезерстоун перечитала «Миф о красоте», вновь нашла его «прекрасно написанным» — но, кроме того, глупым. В первую очередь Вульф очень вольно обращается со статистикой — утверждает, например, что за несколько десятилетий количество пищевых расстройств выросло в геометрической прогрессии, но это неправда. Смертность от пищевых расстройств Вульф завышает в тысячи раз. А еще — видимо, в глазах Фезерстоун это грех — Вульф предлагает женщинам не кооперацию, а индивидуализм. Она предлагает им «увидеть самих себя» и утверждает: то, что женщина видит в зеркале, — ее выбор. «Сам Милтон Фридман не сказал бы лучше». Отсюда, по мнению Фезерстоун, и нынешние завихрения: пандемия — коллективная напасть, вакцина — коллективное решение, а свобода выбора тут ни при чем.