1.
Сэмюэль Чемберлейн родился 27 ноября 1829 года в городе Центр-Харбор, штат Нью-Гемпшир. В 1844 году, когда ему было пятнадцать, он сбежал из дома и пешком дошел до штата Иллинойс, — больше 1 000 км на запад, — а спустя еще два года записался в добровольческий полк и отправился в Техас, где участвовал в нескольких сражениях, в том числе в битве при Буэна-Виста.
Он прожил интересную жизнь: участвовал в Гражданской войне, был ранен шесть раз, по личному прошению президента Абрахама Линкольна был удостоен почетного звания бригадного генерала, а после войны долгое время работал начальником нескольких тюрем в штатах Массачусетс и Коннектикут.
В 1850 году он даже написал книгу «Моя исповедь: воспоминания бродяги». Сложно сказать, какая именно часть его мемуаров — вранье, но именно там, в «Исповеди», он признался в том, что, будучи совсем еще мальчишкой, примкнул к печально известной банде охотников за скальпами Джона Глэнтона.
Эту часть своей жизни Чемберлейн не считал чем-то постыдным — скорее наоборот: «Моя исповедь» написана как плутовской роман, она наполнена историями о храбрости автора, его героизме и о его успехе у женщин. И все это в тексте, где речь идет о банде головорезов, которые занимаются «добычей квитанций» — убивают индейцев, чтобы затем обменять их скальпы на доллары.
Уже в преклонном возрасте Чемберлейн переписал «Мою исповедь» от руки. Трижды. Он был неплохим художником и каждую книгу снабдил акварельными рисунками — пейзажами пустынь, закатов и гроз, портретами бандитов. У него было три дочери, и для каждой из них он создал отдельный экземпляр — подарил им свое прошлое. Одна из этих книг в итоге оказалась в архиве Техасского Исторического Общества, в отделе истории колониализма, именно там спустя почти сто лет ее обнаружил писатель Кормак Маккарти и сделал основой для романа «Кровавый меридиан».
2.
Использовать чужие мемуары или биографию в качестве топлива для собственного текста — прием, в общем, давно проверенный. Шекспир почти все свои пьесы написал именно так. Цезаря взял у Плутарха, Гамлета — у Саксона Грамматика. Вот и Маккарти откопал в архивах хвастливые мемуары Чемберлейна и сконструировал на их основе свою собственную историю.
Сюжет «Меридиана» в пересказе звучит довольно просто: некий безымянный юноша, «малец» (в оригинале kid), вступает в банду Джона Глэнтона и путешествует по северу Мексики в компании охотников за скальпами. Такой, знаете, «Гекельберри Финн» с рейтингом R: там, где у Твена река, сатира и плутовство, у Маккарти — пустыня, боль и равнодушие мира.
Когда роман только вышел, в 1985 году, критики встретили его без особого энтузиазма: все отмечали огромный талант автора, владение словом, но не могли ответить на вопрос — зачем. Зачем писать вестерн в 1985 году? К чему весь этот гиперреализм, зачем столько крови и сцен насилия?
В этом, конечно, нет ничего удивительного: опыт чтения текстов Маккарти иногда очень напоминает стадии принятия неизбежного — отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие, восхищение. Причем необязательно в этом порядке. Критики, например, не заметили — или решили не замечать, — что перед ними кроме всего прочего еще и исторический роман в самом прямом смысле: у всех основных персонажей есть прототипы и все описанные события — это не просто сюжет, а результат кропотливой работы в архивах Исторического Общества Техаса.
Это, пожалуй, первый и самый главный парадокс «Кровавого меридиана»: Маккарти написал историю, которая выглядит как страшная галлюцинация, настолько сильная и подробная, что вполне может вызвать ночные кошмары; при этом почти все описанное в ней основано на реальных событиях.
Толстой в 1860-х ездил в Бородино, чтобы своими глазами увидеть поле и вообразить сражение. Маккарти поступил еще радикальнее: он в одиночку повторил путь банды Джона Глэнтона сквозь пустыню. Больше 1 000 километров.
Один из исследователей «Меридиана», Джей Эллис, утверждает,Источник: «No place for home: Spatial Constraint and Character Flight in the Novels of Cormac McCarthy» by Jay Ellis что все пейзажи, горы и города в тексте точно соответствуют реальным локациям и расстояниям между ними. Это не просто «описания природы», это детально продуманный маршрут, которым автор привязал свой эпос к карте Америки.
«Кровавый меридиан» — это реконструкция самого темного времени в истории Нового Света. В 1849 году, по завершении американо-мексиканской войны (1846–1848), Техас официально стал территорией США, и на границе между государствами возникла «буферная зона», в которой, скажем так, закон работал очень избирательно. Кровавый меридиан — это и есть та условная граница на карте Америки, за которой в 1849 году начиналась территория, где кровопролитие стало утомительной ежедневной рутиной. Один из исследователей Маккарти, Рик Уоллек, даже называет конкретный меридиан — 96-йИсточник: «Adventures in reading Cormac McCarthy» by Peter Josyph.
Победа США в войне с Мексикой не облегчила ситуацию вокруг Техаса, скорее наоборот, обострила ее, индейские племена считали эти земли своими и тоже сражались за них, как умели: устраивали набеги на города, грабили караваны, вырезали целые села. Губернатор города Чиуауа подошел к решению этой проблемы весьма оригинально: он стал платить за убийства индейцев; за каждый скальп barbaros полагалась награда — 100 долларов (в романе Тоудвайн так и говорит мальцу: «… сотню долларов за скальп и тысячу за голову [вождя] Гомеса»).
Такие меры привели к тому, что на границу стали съезжаться самые отъявленные негодяи — здесь, за «кровавым меридианом», можно было не только спрятаться от закона, но и разбогатеть. Плата за один скальп индейца часто превышала сумму, которую фермеры и шахтеры зарабатывали за целый год. В итоге в 1849 году и без того заваленная трупами граница штатов Чиуауа и Техас превратилась в настоящую бойню, место, где в конец одичавшие американцы «зарабатывали на жизнь» исключительно охотой на индейцев. Джон СепичИсточник: «Notes on Blood Meridian» by John Sepich, например, упоминает банду Джеймса Кёркера, которая из каждого рейда привозила больше сотни скальпов (их рекорд за один рейд — 182 убийства). Головорезы Кёркера подошли к делу с таким рвением, что через год правительство Чиуауа было должно им 30 000 (тридцать тысяч) долларов.
То, что случилось с югом Америки во времена фронтираФронти́р (англ. frontier «граница, рубеж») в истории США — зона освоения Дикого Запада. Бюро переписи населения США определяло фронтир как границу, за которой плотность населения была менее 2 человек на квадратную милю., — это было не просто «освоение диких земель» и «становление нации», это был, цитируя историка Руперта Ричардсона, самый настоящий геноцид коренного населения. Об этом времени и написал Маккарти.
3.
Еще одна теорияСм. седьмую главу в книге Джона Сепича «Notes on Blood meridian». происхождения названия гласит, что слово «меридиан» писатель [скорее всего] подсмотрел в первом абзаце «Охотников за скальпами» Майна Рида: «…beyond many a far meridian». Затем прочел «Нашествие команчей» историка Ральфа Смита, где зону опасной активности команчей и кайова называют «кровавым коридором».
В самом тексте вокруг названия построены сразу несколько библейских метафор: меридиан как пограничное состояние, лимб, в котором застряли идущие по пустыне люди, и в то же время как закат, угасание, движение к концу — культуры, морали, всего человеческого. Но главное — слово это непосредственно связано с фигурой самого важного персонажа книги, судьи Холдена. В десятой главе Тобин рассказывает «мальцу» о том, как судья присоединился к банде: они случайно наткнулись на него, когда пытались уйти от преследования команчей в пустыне — Then about the meridian of that day we come upon the judgeВ русском переводе, – замечательном, надо сказать, – слово «меридиан» не сохранилось – там эта строчка выглядит вот так: «И вот где-то после полудня натыкаемся мы на судью»., — судья просто сидел там, на камне, и как будто ждал их:
«Сидит на своем камне один-одинешенек посреди всей этой пустыни. Да, и камней-то вокруг нет, один всего. Ирвинг еще сказал, что судья его, наверное, с собой притащил. А я сказал, что это знак такой отличительный, чтобы выделить его совсем из ничего».
Судья в романе — главный проводник потустороннего, с его возникновением у текста появляется отчетливо библейский акцент, а описание банды начинает напоминать шестую главу откровений Иоанна Богослова:
«Казалось, всадники прибыли из какого-то легендарного мира: за ними тянулся странный шлейф, похожий на остаточное изображение в глазу, и потревоженный ими воздух становился другим, наэлектризованным».
«…они двигались, постоянно что-то уничтожая, словно им уготовано было разделять мир, лежащий у них на пути, на то, что было, и на то, что уже никогда не будет, и оставлять за собой на земле обломки и того и другого. Всадники-призраки в накатывающихся волнах зноя, бледные и безликие от пыли».
Читая эти строки, важно помнить, что речь идет не о героях, не о мифических фигурах, — Маккарти пишет о людях максимально приземленных, об отморозках, по которым плачет виселица. Это еще один важный парадокс книги: форма, подача, размах здесь эпические, но в этом эпосе нет ни богов, ни героев. Если автор что-то и воспевает — то пустыню. Иногда — громы и молнии. Все остальное отвратительно до тошноты, а люди в основном соревнуются в том, кто быстрее утратит человеческий облик. Такой вот контрапункт — обычное скотство на фоне захватывающих дух пейзажей.
Язык у книги намеренно архаичный, никакого сложного монтажаВпрочем, один необычный нарративный прием в КМ все же есть – исчезновение главного героя: в середине романа малец просто пропадает из текста на 70 страниц, – в смысле, он есть, но автор-рассказчик как бы игнорирует его. И это, очевидно, сознательный ход. Маккарти здесь пытается перехитрить нас, читателей, и сцены массовых убийств пишет так, что малец в них просто не упоминается. При этом в том, что он в убийствах участвует, нет никаких сомнений, но для Маккарти очень важно оставить в этом месте недосказанность, – вопрос: почему? Еще одна загадка романа., никаких потоков сознания, минимум диалогов — текст выглядит так, словно написан не в двадцатом веке, а в девятнадцатом, а то и раньше. Это даже не вестерн — в том смысле, что он еще и полностью игнорирует всю традицию вестернов, для него их как бы не существовало; не было Клинта Иствуда, Сержио Леоне и вообще киноиндустрии — забудьте о них. Возможно, именно поэтому в год выхода «Кровавый меридиан» привел всех в такое замешательство; это роман-анахронизм, в ландшафте литературы двадцатого века он выглядит как огромный каменный идол на фоне автомагистралей, «Макдональдсов» и кинотеатров.
4.
В 2007 году Кормак Маккарти передал свой архив Техасскому Университету. Девяносто восемь коробок: черновики, заметки, выписки из других книг, переписка с редакторами. Исследователь Майкл Линн Крюс перебрал все девяносто восемь коробок, просмотрел все квитанции и написал книгу «Книги сделаны из книг» (Books are made out of booksЭто одна из самых известных цитат Маккарти: «The ugly fact is books are made out of books. The novel depends for its life on the novels that have been written», - из интервью The New York Times в 1992 году.), в которой, помимо прочего, рассказал о том, как в коробках под номерами 35–37 обнаружил сразу несколько вариантов черновиков «Кровавого меридиана», сравнил их, и оказалось, что роль судьи Холдена в тексте постепенно росла.
Крюс объясняет, что, судя по всему, изначально Маккарти планировал написать более-менее классический вестерн о банде головорезов, но образ судьи оказался настолько сильным и притягательным, что постепенно преодолел все человеческое и вытеснил остальных персонажей на второй план (включая «мальца», который в середине книги просто пропадает из романа на без малого 70 страниц). Это звучит как чистой воды спекуляция, и тем не менее: похоже, перед нами случай, когда второстепенный персонаж оказался настолько силен, что смог подчинить себе всю историю целиком. Фактически стал главным героем, главной движущей силой текста — и даже поставил в нем точку.
5.
«Кровавый меридиан» заканчивается страшной сценой: огромный, абсолютно голый, безволосый судья играет на скрипке и танцует свой бессмертный танец. Последний абзац и вовсе напоминает жуткую колыбельную — или антиколыбельную, учитывая, что речь в ней идет о человеке, который никогда не спит:
Оригинал: «His feet are light and nimble. He never sleeps. He says that he will never die. He dances in light and in shadow and he is a great favorite. He never sleeps, the judge. He is dancing, dancing. He says that he will never die».
[Перевод Игоря Егорова: «Ноги его легки и проворны. Он никогда не спит. Он говорит, что никогда не умрет. Он танцует и на свету, и в тени, и все его любят. Он никогда не спит, этот судья. Он танцует и танцует. И говорит, что никогда не умрет».]
На этом основной текст завершается, а дальше — эпилог, над толкованием которого, как над страницами Талмуда, на протяжении двадцати лет бились все исследователи Маккарти. Сюжетно и тематически эпилог [вроде бы] никак не связан с романом. В нем всего 207 слов: человек идет по пустыне, в руках у него «приспособление с двумя ручками, он загоняет его в отверстие и этим стальным инструментом воспламеняет камень». А по равнине за ним следуют бродяги.
И все. Кто именно этот человек, и чем он занят, и кто эти бродяги — неясно.
Самая простая интерпретация эпилога: Маккарти описывает строительство забора на границе штатов. Человек в пустыне просто готовит лунки для установки верстовых столбов между Мексикой и США. Эпоха освоения Дикого Запада закончилась, границы прочерчены, точка.
Проблема в том, что это объяснение звучит слишком мелко для романа такого масштаба.
Гностическое толкование о том, что этот «воспламеняющий камень» человек — сам автор, художник, который, как Прометей, огнем, своим талантом сквозь пустыню прокладывает дорогу остальным, тоже звучит не очень убедительно, хоть и красиво.
Кормак Маккарти в Санта-Фе, 2005 год
Одну из самых интересных разгадок эпилога уже в нулевые предложил автор The Cormac McCarthy Journal [специальный журнал по «маккартиведению»] Кристофер КэмпбеллЕго статья называется «Walter de Maria’s Lightning Field and McCarthy’s Enigmatic Epilogue». Он подошел к делу весьма оригинально: взял за основу тот известный факт, что Маккарти «никогда не пишет о местах, которые не видел своими глазами» (это цитата из интервью Ричарду Вудворду), — а значит, и описанное в эпилоге должно быть так или иначе вдохновлено его путешествием по югу США в конце семидесятых, во время сбора информации для романа.
И вот тут Кэмпбелла ждала удача. Он нашел «Поле молний» — инсталляцию известного художника-минималиста Уолтера де Мария.
«Поле молний» — это четыреста заостренных стальных столбов-громоотводов, вбитых в землю прямо посреди пустыни. Почти шесть метров высотой каждый. Когда солнце садится, столбы ловят его уходящий свет и начинают отливать золотом. При приближении грозы столбы буквально «ловят» молнии, над их верхушками возникают «огни святого Эльма» — разряды коронного электричества, кисточки тока. Скульптурная композиция притягивает грозу.
«Поле молний» располагается в штате Нью-Мексико, до ближайшего населенного пункта, городка Квемадо, — 30 миль. Желающих увидеть инсталляцию на место привозит специальный гид и оставляет в пустыне на сутки. Потому что, цитируя самого де Мария, «изоляция — основа лэнд-арта, весь смысл в том, чтобы наблюдать его в одиночестве на протяжении длительного времени».
Вокруг пустота. Из видимых объектов — ветряная мельница вдали и хижина, в которой «зрителю» позволяют провести ночь.
Кэмпбелл изучил топографию четырех романов Маккарти — «Меридиана» и «Пограничной трилогии» [«Кони, кони», «За чертой», «Содом и Гоморра»] — и он утверждает, что, путешествуя по Нью-Мексико, занимаясь сбором информации для романа, писатель должен был оказаться в Квемадо, т. е. минимум в тридцати милях от скульптуры Уолтера де Мария. А значит эпилог, возможно, отсылает нас к созданию этой самой скульптуры.
Учитывая то, насколько сам Маккарти заворожен молниями (в каждом его романе есть подробные, размашистые описания стихии — в самом «Меридиане» молния бьет в землю семь раз), в этой гипотезе есть определенный смысл.
Впрочем, даже если Кэмпбелл не прав и выдает желаемое за действительное, его гипотеза нравится мне больше всех. Потому что «Поле молний», если подумать, может служить прекрасной метафорой того опыта, который получает читатель, открывший для себя «Кровавый меридиан», — пустыня, ожидание шторма и странные заостренные предметы, притягивающие небесное электричество.