1. Хорошая новость, с какой стороны ни посмотри: Кирилл Серебренников экранизирует роман Алексея Сальникова «Петровы в гриппе и вокруг него». Подробностей пока немного, но известно, что сценарий будет также написан Серебренниковым. В общем, на заметку тем книголюбам (вроде меня), которые в кино выбираются раз в год.
2. Одна из самых обсуждаемых тем в литературном фейсбуке — скандал с журналом и издательством «Опустошитель». Гильдия «Мастера литературного перевода» (в нее входят многие известные переводчики, она присуждает премию «Мастер») опубликовала на своей странице такую историю: контркультурный «Опустошитель» долгое время печатал уже опубликованные в других местах переводы; переводчики по большей части об этом ничего не знали. На просьбу Нины Хотинской выплатить ей минимальный гонорар за изданный таким образом роман Фернандо Аррабаля главред «Опустошителя» Вадим Климов отреагировал так: «Не считаю вопрос гонорара за повторную публикацию принципиальным». Когда Хотинская написала об этом в ФБ, Климов ответил следующее:
«Вы хотите сыграть сразу в двух ролях: обворованной жертвы, остроумно разящей преступников на публике, и торжествующего бенефициара, принимающего публичные извинения от трусливых воришек. Вы сами подняли вопрос публичных извинений и связали его с гонораром. Но раз так, то извинения мы предпочли бы принять от вас, а не приносить их сами».
Все это особенно мило в свете того, что на сайте «Опустошителя» есть «черный список», куда методично заносятся книжные магазины, задолжавшие издательству. После скандала в ФБ pustoshit появились объяснения — разумеется, со словами о порочной концепции авторского права; «наша издательская практика отличается от общепринятой как минимум отсутствием вовлеченности в книжную среду». Гильдия переводчиков хочет, чтобы это отсутствие вовлеченности стало еще более зримым (предлагая магазинам не торговать контрафактом). За «Опустошитель» ожидаемо вступаются сторонники антикопирайта. Хотя проблема не столько в копирайте, сколько в хамстве.
3. На «Дискурсе» — превосходная коллекция мойдодыров за девять десятилетий. Здесь представлены иллюстрации к сказке Чуковского — от Юрия Анненкова в 1923-м до Лии Орловой в 2019-м. Составители подборки суммируют траекторию умывальника так: «…после романтической драмы 20–30-х — оптимизм 50–60-х, ирония 70–80-х и тревожные предчувствия 90-х, еще более усилившиеся в новом веке. Последнее особенно заметно — не случайно одни художники этой поры нарочито подчеркивают кошмарность первого появления умывальника, а другие и вовсе доводят сцену погони до крайней степени горячечной галлюцинации. Художники словно бы ужасаются погружению мира во мрак и беспросветную грязь». В самом деле, как кто-то написал в фейсбуке, на современных иллюстрациях Мойдодыр — типичное чудище вселенной SCP. Впрочем, изучение старых иллюстраций тоже позволяет многое понять (например, как советский художник Конашевич вдохновлялся образами эмигранта Анненкова).
4. «Сигма» публикует новые стихи Дарьи Серенко. В последнее время Серенко больше работает в социальном активизме, современном искусстве и кураторстве; ее новые тексты — о протоколировании реальности, переосмыслении новостного сообщения. Это переосмысление вполне ангажированное и честно об этом заявляет — например, в стихотворении о проекте «Дау» («актеров, играющих номенклатуру, и актеров, играющих пролетариат, содержали по-разному. / одним платили бешеные деньги, / других унижали, как в жизни») или в поэтическом переложении новости «Индийский суд разрешил пускать в храм женщин»:
49-летний мужчина совершил акт самосожжения
требуя вернуть запрет
в декабре в храм удалось войти
нескольким трансгендерным женщинам
полиция потребовала
чтобы они переоделись в мужскую одежду
«что прогрессивно для вас,
может быть не прогрессивным для меня»
событие называют нарушением
религиозной автономии
светской властью
запрет на присутствие женщин
был также утвержден светской властью
в 1991 году
Есть, впрочем, и стихи, больше напоминающие прежнюю манеру — с некоторой отстроенностью от горячей повестки, но, разумеется, с памятью о ней за текстом: «дорогие объятья, я слышу / как дождевая вода подступает / к пределам тревожного слуха / как кровь ощущается скоростью / в темноте / будто поезд, красный состав». К публикации приложено предисловие Галины Рымбу: она отмечает «поэтическое гендерное самосознание, которое разворачивает новую этику, критику языков насилия, личное превращает в политическое, говорит об опыте угнетения, но не скатываясь в упрощенную риторику, не сводя этот опыт к „одному значению”». Иллюстрации к подборке сделала поэтесса Ксения Чарыева.
5. Кстати, появилась программа большого поэтического фестиваля «Живые поэты» — проекта Андрея Орловского, параллельного изданию одноименных антологий. Прошлогодняя дебютная антология наделала много шуму: здесь на одних страницах сошлись этаблированные авторы (такие, как Ольга Седакова, Дмитрий Воденников, Вера Павлова и Андрей Родионов) и насельники поэтических пабликов «ВКонтакте»; как говорилось недавно по другому поводу, две России посмотрели друг другу в глаза, и неизвестно, сочли ли друг друга убедительными. Фестиваль в этом году откроется круглым столом о современной поэзии, дальше будут разговоры о стихах в медиа и живые выступления.
6. Премия «Нонконформизм», которую вручала газета «НГ-ExLibris», завершила свое существование прекрасным жестом: объявила, что награждать больше некого — нонконформисты кончились. «Сейчас на горизонте не видно таких глыб, таких матерых человечищ, как Юрий Мамлеев. А „мельчить”, длить премиальный процесс только для того, „чтобы было”, не хотелось бы». Газета перечисляет всех лауреатов и посвящает по отдельному абзацу тем, кого уже не стало: Юрию Мамлееву, Владимиру Герцику и Мирославу Немирову.
7. На «Афише» — разговор Егора Михайлова с нигерийской писательницей Чимамандой Нгози Адичи. Адичи, вероятно, самая известная в России африканская писательница и одна из самых влиятельных феминисток в мире; несмотря на это, когда речь заходит о ее активизме, она произносит: «Я говорю о том, о чем хочу. Мне не кажется, что писатель обязан говорить о социальных вопросах. У людей бывают разные интересы, разные характеры. Так что для меня это не долг». Свой интерес к политике она объясняет корнями: в Нигерии очень развита традиция политических споров. Адичи также высказывается о #metoo («…я оптимистична, потому что я думаю, что подобного в мире еще не случалось: женские истории наконец-то воспринимаются всерьез. <…> А еще я надеюсь, что движение #metoo достигнет точки, в которой сможет стать более гибким и в которой мы сможем различать различные формы нападения и харассмента»), о русской литературе (больше всех любит Тургенева) и о своем очень модном инстаграме.
8. В «Коммерсанте-Weekend» — большой материал к 70-летию разделения Германии на ГДР и ФРГ. «Вопреки нашим сегодняшним представлениям, в 1949 году выбор между социалистической Германией советского образца и ориентированной на Запад республикой Конрада Аденауэра не был очевидным и однозначным». Ольга Федянина пишет о деятелях культуры, в основном писателях и философов, которые перед этим выбором встали. ГДР, заявлявшая о принципиальном антифашизме, поначалу была привлекательной для многих:
«Министром культуры стал известный поэт-экспрессионист Иоганнес Бехер, получивший задание уговорить самых именитых коллег-эмигрантов на возвращение именно в восточную часть. ГДР хотела выглядеть „страной поэтов и мыслителей”».
Постепенно стало ясно, что эта утопия не осуществится. В 1961-м Восточная Германия, терявшая жителей угрожающими темпами, отгородилась Берлинской стеной.
Федянина рассказывает о тех, кто переехал в ФРГ из ГДР и вернулся туда из эмиграции (таких больше), и о тех, кто двинулся в противоположном направлении (это, например, «гранд-дама прогрессивной немецкой литературы» Анна Зегерс). Были и более сложные маршруты и судьбы: так, журналист и писатель левых убеждений Фриц Раддац в 19 лет отправился из ФРГ в ГДР вместе со своим опекуном (и любовником), сделал успешную издательскую карьеру, но «столкнулся со всеми прелестями и парадоксами пропаганды и идеологического прессинга» и в результате вернулся в Западную Германию, «на всю жизнь сохранив иммунитет к реальному социализму».
9. На Hulu вышел мини-сериал Джорджа Клуни по классике американской военной сатиры — «Уловке-22» Джозефа Хеллера. На «Медузе» об экранизации пишет Егор Москвитин: он сравнивает сериал с фильмами братьев Коэнов, но считает, что ему «не удастся стать таким же громким заявлением, как оригинальный роман».
Тем временем на Lithub появилась статья Брайана Бирнбаума о возможном прототипе главного героя «Уловки-22» Джона Йоссариана: это сослуживец Хеллера Джулис Фиш, также бывший пилотом бомбардировщика и оставивший откровенные записки о войне. Наконец, в The Week — текст Ноэла Мюррея о наблюдаемом сейчас расцвете мини-сериалов по книгам: помимо «Уловки-22» это «Имя розы» (в Италии премьера состоялась в марте, в Америке первые серии покажут 23 мая на Sundance TV) и «Горячая зона» по «медицинскому триллеру» Ричарда Престона. Мюррей замечает, что все эти книги уже экранизировались раньше как кинофильмы — и ни один из этих фильмов не стал классикой (ну, насчет «Имени розы» с Шоном Коннери я бы поспорил). Сериалы, по мнению Мюррея, успешнее справляются с задачей адаптации: так, в новом «Имени розы» нашлось место «философским размышлениям Умберто Эко о подлинной природе Христа и христианства — и о том, вступила ли католическая церковь в начале XIV в сговор с богатыми жертвователями, чтобы скрыть эту природу».
10. В новой биографии Сьюзен Зонтаг приведены доказательства, что она была автором книги, которая создала репутацию ее мужу, социологу Филипу Риффу. Об этом сообщает The Guardian. Зонтаг вышла за Риффа в 17 лет, через 10 дней после посещения его лекции. Книга, о которой идет речь, — интеллектуальная биография Фрейда; фрейдовские работы рассматриваются в ней с точки зрения философии морали. В первом издании Рифф выразил благодарность жене за помощь; из последующих эта ремарка пропала: к тому времени супруги уже развелись. Новый биограф Зонтаг Бенджамин Мозер изучил ее архив и дневники — и пришел к выводу, что, «хотя книга, по крайней мере в некоторой степени, была основана на исследованиях и заметках Риффа, он почти наверняка написал ее не сам». Подруга Зонтаг Минда Рэй Амиран вспоминала, что «Сьюзен переписывала все это с нуля»; в письмах Зонтаг можно прочесть, что она сидит над Фрейдом «по десять часов в день». Есть в архиве Зонтаг и письма от ее друзей, уговаривавших ее «не отдавать свой интеллектуальный труд другому человеку».
По версии Мозера, Зонтаг согласилась отдать Риффу авторство во время бракоразводного процесса — в обмен на то, что он не заберет их ребенка. Сорок лет спустя Рифф послал Зонтаг экземпляр книги с надписью: «Сьюзен, любовь всей моей жизни, мать моего сына, соавтор этой книги, прости меня. Пожалуйста. Филип».
Кстати, в Aeon вышло большое эссе Лорин Элкин о Зонтаг: писательница там именуется «чудовищем в лучшем смысле этого слова»:
«Нам нужны такие чудовища, как Зонтаг, потому что они не боятся говорить правду определенного рода. <…> Она была не просто серьезной: она со всей страстью говорила о разуме и его возможностях».
11. Две заметки обозревательницы Bookriot Марсии Линкс Куэйли. В первой она рассказывает о группе Indian Novels Collective — эти энтузиасты с 2017 года переводят на английский 100 классических индийских романов с 13 языков. Проект начался с родительского чата друзей: Амрита Сомаийя, Анурадха Парих, Сангита Джиндал и Ашвани Кумар обсуждали, что их дети читают по-английски и значительная часть индийской литературы проходит мимо них. Для начала основатели, собственно, выбрали 100 главных индийских романов (ура, индийская «Полка»!), ограничившись XX веком. Издательская инициатива направлена на местных читателей, для которых английский — лингва франка; тем не менее ею уже заинтересовались в Великобритании и США. Не исключено, что тамошние издатели купят права на индийскую классику. INC ведут блог — вот, например, записи о лучших романах на бенгальском и о 10 важных индийских писательницах.
Вторая новость — из Франции: там запускается премия Монте-Кристо, награждать будут авторов, которые пишут о жизни в тюрьме, о проблеме тюремного заключения. Самое интересное — жюри: его наберут из заключенных, которые сидят прямо сейчас. По словам организаторов, заключенные в восторге.