Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
«Едва ли в истории английской поэзии найдется другой поэт, который бы писал так много и так хорошо и, вместе с тем, был так мало популярен», — пишет автор статьи о Роберте Саути в антологии 1875 года «Английские поэты в биографиях и образцах» под редакцией Николая Гербеля. И эту цитату, правда со ссылкой на «одного английского историка литературы», почти дословно повторяет в 1922 году Николай Гумилев в своей вступительной статье к сборнику «Роберт Саути. Баллады» издательства «Всемирная литература», в котором он выступал как составитель, переводчик и редактор. Из записей Корнея Чуковского узнаем, что Гумилев «целыми ночами работал над переводами своего любимого Саути». Он сам перевел для сборника лишь одну — зато какую! — балладу, о чем ниже, но в дополнение к уже существующим переводам XIX века (самые известные принадлежат Жуковскому, Пушкину и Плещееву) заказал новые своим ученикам — Всеволоду Рождественскому, Николаю Оцупу, Дмитрию Майзельсу, Георгию Адамовичу. А почти за четверть века до Гумилева, в 1898 году, статью о Саути написал для своей изданной в Петербурге книги «Литература XIX века в ее главнейших течениях. Английская литература» известнейший литературовед Георг Брандес. Да и в XXI веке в России о Саути не забывают: появляются новые переводы, в 2006 году в издательстве «Радуга» вышла книга «Саути Р. Баллады» под редакцией Евгения Витковского с его же статьей под завлекательным заглавием «Не иначе здесь дьявол замешан!». Так что в России Саути все же читают. Он потрясающе разносторонний литератор — автор поэтических произведений многих жанров, включая как баллады, так и очень объемные эпические поэмы, на разные темы и блещущие формальным разнообразием стиха; и автор прозы — рассказов, повестей, биографий, травелогов, эссе и даже сказок, — отличающейся ясностью и красотой языка и стиля, а также демонстрирующей редкую эрудицию писателя.
Начнем, однако, с начала. Остановимся на самых важных и интересных вехах биографии Саути. Он родился в 1774 году в Бристоле в семье мелкого коммерсанта. Мать вскоре умерла, а отец разорился. Детство он провел у незамужней тетки в Бате — в XVIII веке это был процветающий курорт. На воды в Бат в теплые месяцы приезжали аристократы и богатые помещики, не только оздоровиться, но и развлечься (неслучайно именно в Бат, бывает, отправляет своих героинь Джейн Остен, именно там они находят свое счастье). Не последнюю роль в развлечениях этой публики играли театральные труппы. Маленький Саути тоже ходил на представления и даже знакомился с актерами. Первый поразительный факт его жизни: не достигнув еще десяти лет, он уже не только видел, но и читал пьесы Шекспира. Очевидно, конечно, что он был и любознательным, и способным, и любил учиться. В престижной лондонской школе Вестминстер он, несмотря на успешную учебу, пробыл всего четыре года: был исключен за статью-памфлет в школьном журнале с резкой критикой телесных наказаний. Далее он поступил в Оксфорд, в славный старинный колледж Бэлиол, однако спустя два семестра (по иным сведениям, через чуть больший срок) по собственному желанию университет оставил.
В 1794 году он познакомился с Сэмюэлем Тейлором Колриджем, они оба увлекались поэзией и оба сочиняли, а также задумали основать на американских землях коммуну Пантисократию («равное правление всех»). В Пантисократии, согласно их замыслу, должны были жить их друзья с семьями, попеременно занимаясь интеллектуальным и физическим трудом. Саути женился по любви на молоденькой портнихе Элизабет и, вероятно с мыслью о Пантисократии, способствовал браку Колриджа с сестрой Элизабет Сэйрой. Планы относительно Пантисократии не реализовались, а вот с Элизабет он жил долго и счастливо, у них было семеро детей, и их счастье было омрачено лишь душевной болезнью Элизабет, проявившейся в самые последние годы ее жизни (она умерла в 1837 году). Юношеское свободолюбие и республиканские политические идеи, очевидные и в его поэзии 1790-х годов, начали расшатываться во время его поездки в Португалию с дядей — торговым представителем, а к зрелости его убеждения стали устойчиво консервативными.
Однако поездка в Португалию, а оттуда еще и в Испанию пробудила в нем этнографический интерес к жизни других народов и к их фольклору. Этот интерес распространится и на страны, в которых ему побывать не доведется: на протяжении взрослой жизни он был человеком не только консервативным, но и оседлым, и энциклопедические его наклонности значительно превышали стремление к новым впечатлениям. Внутри такой логики его жизни не кажется парадоксальным, что он несколько раз принимался писать «Историю Португалии», но так ее и не завершил, зато опубликовал «Историю Бразилии», в которой никогда не бывал. Сюжеты его поэм и баллад разворачиваются не только в Испании и в Уэльсе (в последний он все же съездил — специально для создания правдоподобного колорита), но и в Америке у ацтеков, и в Индии, и в Персии, и в Африке, знакомым ему лишь из книг.
В 1803 году он с семьей поселился в Кесвике в Озерном крае, где в большом доме Грета-Холл до него жил Колридж. Колридж с женой разошлись, он уехал, а жена с детьми — напомним, она была сестрой жены Саути — осталась жить в доме последнего. Содержание всей этой расширенной семьи оказалось на плечах Саути. Он работал не покладая рук и пера, обычно одновременно сочиняя сразу несколько произведений, и зарабатывал исключительно литературным трудом — в отличие, например, от Уильяма Вордсворта, которому пришлось для обеспечения большой семьи стать чиновником. В Озерном крае Саути и познакомился с Вордсвортом; так, можно сказать, полностью сформировалась Озерная школа раннего периода английского романтизма, начало которому положили Вордсворт и Колридж, в 1798 году опубликовавшие первое издание «Лирических баллад». Поэтической одаренностью и славой Вордсворт и Колридж в дальнейшем затмили Саути, однако он был одной из ключевых фигур в английском романтизме, тесно связанной с другими известными поэтами и писателями своего времени. Так, благодаря влиянию Вальтера Скотта он в 1813 году был назначен поэтом-лауреатом (почетная должность, присваиваемая пожизненно; в обязанности поэта-лауреата входит сочинение произведений, посвященных жизни королевского двора и государства).
Пожалуй, последнее, о чем стоит упомянуть в связи с биографией Саути, это его многолетняя вражда с Байроном. Байрон начал ругать Саути не по политическим мотивам, а просто огрызаясь на всех сколько-нибудь заметных поэтов-современников в стихотворной сатире «Английские барды и шотландские обозреватели»: он не умел достойно переносить критику и мстил за плохой прием своего первого лирического сборника «Часы досуга», и вправду слабого. Сатира написана еще до того, как Саути стал поэтом-лауреатом, и, возможно, Байрон не знал еще о его консервативной позиции. Байрон издевается над плодовитостью Саути и пишет в том смысле, что читатели надеются впредь быть избавленными от потока скучных и бездарных творений. Саути ответил спустя почти десять лет, в 1821 году, в поэме «Видение Суда» («видение» с неопределенным артиклем, то есть «некое видение»), во Введении к которой отнес Байрона к «сатанинской школе» в поэзии. Байрон отреагировал незамедлительно в своем «Видении Суда» (где «видение» с определенным артиклем, то есть в данном контексте «единственно верное»), пародирующем Саути. Однако главные выпады Байрона против Саути и всей Озерной школы, не только за творчество, но и за политический консерватизм, находим в «Дон Жуане»: поэма начинается прямо с обращения к главному мальчику для битья — «Боб Саути!», — и далее издевательские упоминания разбросаны повсюду в тексте. Нет худа без добра: повышенное внимание Байрона к Саути могло ведь и создать рекламу последнему, особенно в России, где Байроном увлекались.
Саути умер в 1843 году, прожив свои последние несколько лет в браке с поэтессой Кэролайн Боулз.
Обратимся теперь к по необходимости краткому обзору самых крупных произведений Саути. В период мечтаний о Пантисократии и приверженности республиканизму он пишет вместе с Колриджем трехчастную пьесу в стихах «Падение Робеспьера» (в 1794 году, т. е. сразу же после термидорианского переворота и казни Робеспьера в июле этого года). Робеспьер в ней представлен не как тиран (таким его покажут около тридцати лет спустя французский романтик Альфред да Виньи и во второй половине ХХ века английская писательница Хилари Мантел), а как борец с тиранией. В том же 1794 году он пишет драматическую поэму «Уот Тайлер», заглавный герой которой — лидер крестьянского восстания конца XIV века. Поэма тогда не была опубликована, но кто-то без авторского на то согласия опубликовал ее в 1817 году, когда от своих юношеских взглядов Саути давно отказался и никаких антиправительственных действий воспевать бы не стал. В эпической поэме «Жанна д’Арк» (1796) он прославляет французскую героиню и клеймит врагов Франции — англичан. Заметим, что отношения Англии и Франции в конце XVIII века были напряженными, а в 1799 году начнутся наполеоновские войны.
«Талаба-разрушитель» (1801) — первая огромная эпическая драматическая поэма Саути, состоящая из двенадцати книг. Ее действие разворачивается сначала в Багдаде, затем в Аравии. Сюжет навеян жизнеописаниями пророка Магомета.
«Мэдок» (1805) — эпическая поэма, действие которой происходит в конце ХII века. Заглавный герой — отказавшийся от престола валлийский наследный принц. Начало поэмы помещено в Уэльс, далее Мэдок переплывает океан и живет в племени ацтеков. В Америке поэма была воспринята неоднозначно: некоторые посчитали, что Саути исказил историю страны, приписав ее открытие задолго до Колумба валлийскому принцу. Отметим, что особая ценность этой поэмы для российского читателя в том, что ее начальные строфы перевел Пушкин. Приведем замечательный по красоте отрывок.
Ме́док
(Ме́док в Уаллах)
Попутный веет ветр. — Идет корабль,
Во всю длину развиты флаги, вздулись
Ветрила все, — идет, и пред кормой
Морская пена раздается. Многим
Наполнилася грудь у всех пловцов.
Теперь, когда свершен опасный путь,
Родимый край они узрели снова;
Один стоит, вдаль устремляя взоры,
И в темных очерках ему рисует
Мечта давно знакомые предметы,
Залив и мыс, — пока недвижны очи
Не заболят. Товарищу другой
Жмет руку и приветствует с отчизной,
И Господа благодарит, рыдая.
Другой, безмолвную творя молитву
Угоднику и Деве Пресвятой,
И милостынь и дальних поклонений
Старинные обеты обновляет,
Когда найдет он все благополучно.
Задумчив, нем и ото всех далек,
Сам Медок погружен в воспоминаньях
О славном подвиге, то в снах надежды,
То в горестных предчувствиях и страхе.
Прекрасен вечер, и попутный ветр
Звучит меж вервий, и корабль надежный
Бежит, шумя, меж волн.
Садится солнце.
«Проклятие Кехамы» (1810) — эпическая поэма в двадцати четырех частях, написанная по индуистским мотивам. Для ее создания поэт познакомился с «Бхагавад-гитой», «Махабхаратой» и другими важными религиозно-философскими книгами индуизма.
«Родерик, последний из готов» (1814) — трагическая поэма, в которой Саути вообразил события из малоизвестной истории королевства вестготов накануне его падения. Отрекшийся от власти и ставший отшельником заглавный герой — выразитель идей христианского покаяния. Отрывок из поэмы перевел, точнее, пересказал, Пушкин под названием «Родриг».
Этот далеко не полный список объемных поэтических произведений Саути свидетельствует о его увлечении историей, религиями, этнографией разных народов и, конечно, о его энциклопедических знаниях.
Из крупных прозаических произведений, помимо уже упоминавшихся историй стран, отметим лишь еще один значимый для его творчества жанр — биографию. В 1813 году он написал «Жизнь Нельсона», которую до сих пор считают классикой жанра. Затем последовали «Жизнь Кромвеля» (1821) и «Томас Мор» (1829).
Последняя и, возможно, самая главная часть нашего очерка — «русский» Саути, известные — и не очень — переводы, и не только переводы. В нашей стране Саути известен в основном как автор баллад. Начало этой известности положил Жуковский. Следуя упоминавшемуся сборнику Гербеля, приведем «образцы», отбирая самые, на наш взгляд, яркие и располагая их не в хронологическом порядке, а в соответствии с темами и характерными особенностями.
Вот шесть последних строф баллады «Бленгеймский бой», в которой внуки расспрашивают деда об известной битве, произошедшей, когда тот был маленьким. Дед рассказывает, описывая ужасные сцены, признает, что никогда не понимал, почему и зачем люди бились друг с другом, но тупо оправдывает все происходившее: главное — была славная победа. Устами же детей глаголет истина.
«Из-за чего была война,
Спросил ты, мой дружок;
Добиться этого и сам
Я с малых лет не мог.
Но говорили все, что свет
Таких не видывал побед.
В Бленгейме жили мы с отцом...
Пальба весь день была...
Упала бомба в домик наш,
И он сгорел дотла.
С женой, с детьми отец бежал:
Он бесприютным нищим стал.
Все истребил огонь, и рожь
Не дождалась жнеца.
Больных старух, грудных детей
Погибло без конца.
Как быть! На то война, и нет,
Увы, без этого побед.
Мне не забыть тот миг, когда
На поле битвы я
Взглянул впервые. Горы тел
Лежали там, гния.
Ужасный вид! Но что ж? Иной
Побед нельзя купить ценой.
В честь победивших пили все:
Хвала гремела им».
«Как? — внучка деда прервала.
— Разбойникам таким?»
«Молчи! гордиться вся страна
Победой славною должна.
Да! принц Евгений и Мальброг
Тот выиграли бой».
Тут мальчик перебил: «А прок
От этого какой?»
«Молчи, несносный дуралей!
Мир не видал побед славней!»
(Перевод А. И. Плещеева)
«Бленгеймский бой» считается первым антивоенным стихотворением в английской литературе. Его актуальность очевидна и в наши дни.
Комический дар оседлого консерватора, энциклопедиста-трудоголика уже проступает в сатирическом речевом портрете глупого деда-патриота. Сатирой и остроумной языковой игрой пронизана вся баллада «Марш на Москву». Русская тема здесь — не потому, что Саути, возможно, любил Россию (об этом свидетельств нет), но потому, что он радовался краху наполеоновского похода 1812 года. Кто знает, не будь этого провала, не решился ли бы Наполеон со своей армией переплыть Ла Манш? Баллада — одна из первых, написанных им в статусе поэта-лауреата; отступление Наполеона из Москвы — у Саути он иронично-презрительно «Нап» — представлено как удача для Британии. Приведем середину из этой баллады в блестящем остроумном переводе Александры Петровой:
6
Войска идут, их русские ждут,
Они не могут парле-франсе,
Но драться отлично умеют все.
Но уж Нап коль взялся, вперед прорвался.
Над зеленой травой небес синева,
Морбле, парбле, коман са-ва!
Взята французом Москва!
7
Но Нап не успел оценить подарка,
Стало в Москве ему слишком жарко,
После стольких стараний такой удар:
Пылает московский пожар!
Небо синеет, растет трава,
Морбле, парбле, коман са-ва!
Покинута Напом Москва!
..........................................
Много было тут русских фамилий,
Очень Напу они досадили:
Дохтуров полечил его,
Потом Горчаков огорчил его,
И Давыдов слегка подавил его,
А Дурново обдурил его,
А Збиевский сбил с ног его,
А Игнатьев погнал его,
А Кологривов в гриву его,
А Колюбакин в баки его,
А Рылеев в рыло его,
А Скалон по скуле его,
А Ушаков по ушам его...
А последним шел седой адмирал,
Страшней человека никто не видал,
А уж имя его, читатель, прости,
Мне не написать и не произнести.
И обступили бедного Напа,
И протянули грубые лапы,
Да как погнали его по росе...
Вот такое вышло парле-франсе.
В глазах зелено, на губах синева,
Морбле, парбле, коман са-ва!
Такое вышло парле-ву.
Попомнят французы Москву!
9
Тут, словно мало прочих невзгод,
Русской зимы наступает черед.
Нет у трескучих морозов почтения
К сану и славе военного гения,
Что блестящих побед одержал столь много,
Веруя в славу свою, а не в Бога,
А ныне живой ушел едва.
Над белым снегом небес синева...
Морбле, парбле, коман са-ва!
Далеко осталась Москва.
Иного рода политическая проблематика — социальная — выступает на первый план в «Жалобах Бедняков», переведенных Плещеевым. В первой строфе богач задается вопросом, почему бедняки все время ропщут. Вечер холодный, богача и его собеседника не согревает даже очень теплая одежда. Они поочередно расспрашивают седого старика, покинувшего дом, так как у него нет дров для очага; босого мальчика в лохмотьях, посланного за подаяньем, его отец при смерти, а в доме нет хлеба; женщину с детьми, чей муж ушел воевать за короля, и она вынуждена нищенствовать; девушку, вышедшую на улицу торговать собой, поскольку у нее нет иных средств к существованию. И — последняя строфа:
Богач стоял смущен и нем.
«Теперь, — я произнес, —
Ты знаешь все. Ответил сам
Народ на твой вопрос».
На подобную же тему, только с фантастической составляющей в финале, написана баллада «Суд Божий над епископом». Дождливое лето, урожай сгнил, людям нечего есть. А в амбарах епископа сохранилось много зерна. Люди просят поделиться. Но «жаден и скуп был епископ Гаттон». Он коварно приглашает людей, чтобы якобы накормить:
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все пришлецы из окружного края...
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай и с гостями сожжен.
Глядя епископ на пепел пожарный,
Думает: «Будут мне все благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей».
(Здесь и далее перевод В. А. Жуковского)
Следует страшное наказание: в замок епископа проникают полчища мышей, он через подземный ход спускается к реке и на лодке плывет на остров, где у него есть неприступная башня. Но, ясно, от Божьей кары не спастись, смерть епископа ужасна:
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут;
Слышно, как камень их зубы грызут.
Вдруг ворвались неизбежные звери;
Сыплются градом сквозь окна, сквозь двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты...
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы об камни они навострили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам раздернут был он...
Так был наказан епископ Гаттон.
Отметим, что и в этой леденящей душу истории есть, похоже, комический компонент — здесь это черный юмор.
Помимо «Епископа», Жуковскому принадлежат и другие известнейшие переводы из Саути — на самые характерные для него темы, близкие, кстати, и оригинальным произведениям русского поэта. Общими для баллад «Адельстан», «Доника», «Королева Урака и пять мучеников», «Варвик» являются мотив мистически свершающегося проклятия (лишь в «Варвике» известно за что — герой убил своего маленького племянника и узурпировал власть) и декорации готических романов: замок, бурный поток, ночной пейзаж в лунном свете. Можно подозревать и фольклорные мотивы (Доника, например, сразу после венчания оказывается в объятиях жениха мертвой). С сожалением отказываемся от даже краткого пересказа этих баллад и цитирования замечательных переводов — их легко найти и в книжной, и в электронной версиях. Остановимся лишь на одной. Это «Баллада, в которой описывается, как одна старушка ехала на черном коне вдвоем и кто сидел впереди». Старушка перед смертью признается сыну-иноку (в оригинале — детям) в смертных грехах и просит отпевать ее особо, чтобы не отдать дьяволу. Гроб ставят в церкви с наглухо закрытыми дверями и на железные замки запертыми воротами. Присутствует весь причт и клир, распростерт в непрестанной молитве сын. Горят свечи, звонят колокола. Замки начинают скрежетать, ворота сотрясаться, но в первую ночь, как водится, враг перед рассветом отступает. Во вторую ночь все хуже: и свечи светят не ярко, и колокола звонят не так громко и так далее. В третью ночь свечи гаснут, молитвы и колокола не слышны, лязг и грохот приближаются, в результате старушка из гроба исчезает и ее видят скачущей прочь с кем-то на черном коне. Ясно, конечно, с кем. Вполне захватывающее чтение для подростков. Интересно, однако, другое: на эту балладу Саути написал самопародию, которую единственную выбрал для собственного перевода в составляемом им сборнике Николай Гумилев. Это «Предостережения хирурга». Хирург на смертном одре просит братьев не допускать к нему учеников: он их учил препарировать трупы (и не только) и не хочет, чтобы они практиковались и на нем.
Так много разных трупов я вскрывал,
И приближается расплата.
О, братья, постарайтесь для меня,
Старался я для вас когда-то.
Я свечи жег из жира мертвецов,
И мне могильщики служили,
Клал в спирт я новорожденных, сушил,
Старался я для вас когда-то...
За мной придут мои ученики
И кость отделят мне от кости;
Я, разорявший домы мертвецов,
Не успокоюсь на погосте.
А далее, невзирая на свинцовый гроб и могилу в охраняемом месте, две ночи ученики лишь готовятся, выпивают и предлагают кладбищенским служителям небольшие деньги, на третью же ночь они подкупают пономаря, у которого есть запасной ключ, и производят то, что сейчас называется эксгумацией.
И сторож неприятный запах мог
Услышать на аршин, примерно,
И проклинал смеющихся воров
За груз, воняющий так скверно.
Так на спине снесли они мешок
И труп разрезали на части,
А что с душой хирурга было, то
Вам рассказать не в нашей власти.
Черный юмор par exellence. Саути и человеком был разносторонним, не только ученым, консерватором и трудоголиком, но и повеселиться умел.
Остроумной и веселой, несмотря на жестокие убийства, предстает и баллада-сказка «Король крокодилов». Остроумно и талантливо ее перевел Юлий Даниэль (широко известный как фигурант зловещего процесса в 1960-е годы и менее известный как переводчик со многих языков, работавший под псевдонимом Юрий Петров). Сюжет баллады — крокодил убил ребенка, и его мать отправляется на Остров Тростника, чтобы пожаловаться Королю крокодилов, которого она считает добрым и справедливым:
И все-то владенье его — река
Около Острова Тростника.
Там дни он проводит в рвенье святом —
Молитвою занят он и постом,
На все благодать изливая окрест,
Возвышенный, кроткий, людей он не ест.
Душа его благостна и чиста,
И страшного нет у него хвоста,
Хвоста, чтоб разить и чтоб убивать, —
Но уши есть, чтоб речам внимать.
Приплыв на остров, женщина видит милейшую картину:
Там благостный, тихий, как старый монах,
Высиживал яйца почтенный монарх,
Бросая порой отеческий взгляд
На лежбище Принцев-крокодилят.
Король выслушивает женщину, но говорит, что у него есть зубы и что он ее съест. Женщина в гневе сбрасывает Короля с высиживаемых яиц и уплывает, прихватив трупы зверски убитых ею шестерых Принцев. Возвращается с прогулки по Нилу Королева крокодилов — и опять очаровательная зарисовка:
...И вот Королева глядит, возвратясь:
Все яйца разбиты и втоптаны в грязь,
И принцев-наследников нет шестерых —
На зов не ответил никто из них.
Беседа не слишком приятной потом
Была между нею и Королем:
«Отец нерадивый!» — кричала она,
А он: «Ты поменьше бы шлялась, жена!»
И все ж он решил помолчать — потому,
Что спорить невыгодно было ему:
Ведь были у дамы и хвост и язык,
Терпеть он и то и другое привык.
И он, рассудив, предпочел онеметь,
Чтоб дела с супружьим хвостом не иметь.
Но руганью — даже царей и цариц! —
Увы, не починишь разбитых яиц...
А женщина возвращается в свое селенье, довольная тем, что за одного ребенка убила шестерых крокодилят, и собирает соседей на поминальную трапезу:
«Аллах справедлив!» — так соседу сосед
Твердил, оценив поминальный обед,
И все соглашались, что месть — хоть куда:
Юные принцы — на славу еда!
В качестве заключения нашего очерка приведем еще одну, возможно, не всем известную информацию. Сказка «Три медведя» впервые опубликована как литературная (что не исключает ее фольклорного происхождения) под авторством Роберта Саути в 1837 году (по иным данным — в 1834-м). Нам она известна в пересказе Льва Толстого. Но Толстой пересказывал, похоже, не Саути, а появившийся вскоре после его смерти вариант с девочкой Златовлаской. У Саути же в дом трех ненадолго отлучившихся медведей — Огромного, Среднего и Малюсенького (a little small wee Bear — вспомним нашего «маленького Мишутку») — проникла противная вороватая старуха. И творит она в доме все нам с детства известное: пробует кашу из большой и средней мисок и съедает из маленькой, но, в отличие от нашей Маши, еще и ругает все подряд; пробует сидеть на всех стульях, опять же ругаясь, и продавливает сиденье самого маленького; пробует лежать на всех кроватях, но все-то ей неудобно, и в конце концов крепко засыпает в маленькой. Возвращаются добрые и благородные медведи, которые верили во всеобщее благородство всех и поэтому не запирали двери, — и затем происходит близкое к известному нам: «Кто ел из моей миски?» и т. д. Однако достоин упоминания слегка отличающийся от русского финал: от крика малюсенького Мишутки шкодливая бабка просыпается, видит трех медведей, скатывается кубарем с кровати и далее — в окно. Спальня, как водится у англичан, была на втором этаже, а окно в ней медведи, проснувшись, всегда держали открытым — все приличные англичане любят свежий воздух. Далее — финал (перевод наш. — И. П.): «Старушка выпрыгнула, а сломала ли она при падении шею, или убежала в лес и заблудилась, или же нашла дорогу из леса и ее задержал констебль и отправил в исправительный дом как бродяжку, кем она и была, — этого я сказать не могу. Но три медведя больше никогда ее не видели».
Когда этот веселый и талантливый энциклопедист умер, его личная библиотека составляла 14 000 книг. Собрание его сочинений насчитывает 109 томов. Знакомство с его творчеством позволяет погрузиться в литературную и интеллектуальную жизнь его эпохи и попросту доставляет большое удовольствие.