Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Среди ненадежных годов, однажды перечисленных русским поэтом, нет 1888 или 1884. Что-то не то. В 1888 родился человек, ставший прообразом, одного из самых заметных персонажей романа о «Швейке» аптекарь из Кралуп Ян Ванек. Он прожил до смешного мало. Всего 39 лет. В 1884 родился Винценц Сагнер. Тот самый, что для романа собственное имя пожертвовал малосимпатичному капитану, а вот прекрасные черты характера и склонности, очень приятному поручику. И тоже прожил всего-то ничего. 43 года. Да и поручик, невольный наследник чужих сокровищ, Рудольф Люкас, 1886 года рождения, совсем немного радовался тому, что приукрасили его и в строй поставили навечно в художественной прозе. Поручика не стало 22 февраля 1938. Прожил он к этому времени на свете не слишком долгих 52 года.
Коротким был век и того, кто всех своих товарищей и командиров, из ненадежных 88-го и 84-го, обессмертил словом. Ярослав Матей Франтишек Гашек умер в 1923-м, в часы, что русский поэт все в том же удивительном и гениальном черновике назначил для рождения, «в ночь со второго на третье января». Неполных сорок лет. Неверным, выходит, был и его год. 1883. И очень ненадежным день. 30 апреля.
Но то, что русскому поэту, Осипу Эмильевичу Мандельштаму — неверность, ненадежность, несвоевременность зачатия — вдруг показалось чем-то отнимающим права и место в мире, то чешскому писателю Ярославу Гашеку показалось как раз полной противоположностью, тем, что дает все карты в руки. Прерогативу и привилегию не оставаться безымянным, как «манна» дождя. И не умереть. Ни в коем случае не умереть «холодным и хилым», поцеловав лишь на прощание «темноту».
Поскольку только оно, явление на свет не там, и не тогда, и, главное, не с теми, одно лишь и дает, гарантирует особую событийную плотность всего того, что далее последует. И будет пережито. Необычайный удельный вес «месива, и крошева, и света, размолотых в луч скоростей». Почему был год у этих всех, рожденных в восемьдесят восьмом, и восемьдесят четвертом? Ненадежных, поэтом зажатых в горсть, годов? И особенно у того, который увидел свет в восемьдесят третьем, 30-го апреля? Один за два, за три, за десять шел? Сколько обычных равномерных лет, растительной и тихой жизни, вместили эти сорок с небольшим лишком или же тридцать девять без копеек. Кому как вышло? Какой там множитель у пота, слез и крови? И в результате, какую степень правоты дает? И ясности? Ценою в сто или сто пятьдесят обычных лет?
Правоты и права, не умирать, «холодным и хилым», поцеловав лишь на прощание «темноту», а вправив прежде и сначала всем на прощание мозги, всем тем, кто родился в годы верные, как три семерки. Надежные, как туз червей. С чего вы взяли, что такие есть? Бывают? Надежность — лишь вопрос времени, верность — простая функция везения.
Хорошо умирает пехота
Как будто бы услышал Ярослава Матея Франтишека Осип Эмильевич. Очнулся вдруг на пятом стихе.
И поёт хорошо хор ночной
Над улыбкой приплюснутой Швейка,
И над птичьим копьем Дон-Кихота
Что не первый и не последний случай на этом свете взаимобогощающего и полезного общения живого с мертвым, оклика из настоящего в прошлое и обратно. Булат Шалвович Окуджава вот убеждал же и вполне даже успешно через годы и через расстояния Вольфганга Амадея Моцарта «не оставляйте стараний, маэстро, не убирайте ладони со лба».
Но, к сожалению, это освободило ненадолго. Шаман все же победил в поэте шутника. Может и в самом деле из-за того, что родился первый, в ночь, когда умер второй? И ненадежность потому для него приговор, а не право и обязанность?
Я шепчу обескровленным ртом:
— Я рождён в ночь с второго на третье
Января в девяносто одном.
Ненадёжном году, и столетья
Окружают меня огнём.
Ну, а нам надо помнить. Ни в коем случае не забывать. Несчастье — это лицензия без срока давности. Год из категории железных, и верных, как глаз алмаз, вдруг ставший штукой из дерьма и палок, должен делать живого не слабей, а крепче. И уверенней. Как писателя, родившегося ровно сто сорок лет тому назад, в ненадежном году и столетии, и в день какой-то кривой, 30-го апреля 1883-го. И от уверенности в своей правоте и силе, самой природой ненадежного и невезучего ему данной, писавшего без всяких черновиков. Набело. Всегда.
И солдату своему давшему имя. Сразу.