Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Я слабый человек, но в моей слабости кроется моя сила; моя печаль не ранит меня; мое одиночество будит во мне размышления; моя отрешенность — это моя чистота.
Карел Чапек. О людях
Карел Чапек был худощавым мужчиной среднего роста, с длинным мальчишеским лицом и горящими темными глазами, редкие прямые волосы гладко зачесаны вправо, по моде времени. Он и одевался по моде времени, но, пока жил бобылем, не слишком-то элегантно. Его мужское обаяние и его мужская сила крылись не в спортивном сложении и не в брутальной манере держаться, а в другом — Чапек был публичным интеллектуалом с развитыми связями в творческих кругах, признанным политическим философом, умнейшим собеседником с широким кругозором, а главное — писателем с «государственным» статусом. Первым писателем Первой Чехословацкой республики.
Из-за болезни позвоночника Чапек часто пользовался тростью, ходил сутулясь, с негнущейся спиной, с чуть склоненной головой. Он любил крепкий кофе, много курил, иногда трубку или сигару, но чаще сигарету, заломленный кончик которой в уголке рта считался чапековским фирменным знаком. Друзья над ним подтрунивали: он носил шляпы и кепки разных фасонов, то и дело забывал или терял их, так что едва ли не постоянно находился в поиске головного убора. Ни в коем случае не герой-любовник, скорее субтильный чудаковатый интеллигент, не слишком уверенный в себе, иногда стеснительный, но всегда с прекрасным, мягким чувством юмора. Непрактичный в быту: невероятно любил и ценил книги, прекрасно разбирался в живописи и фотографии, неплохо рисовал, собирал грампластинки с этнической музыкой, был тщательным садовником и заботливым воспитателем домашних питомцев, собачником и кошатником, но к предметам роскоши, дорогой мебели и аксессуарам относился пренебрежительно. Деньги не умел считать вовсе.
Карел Чапек. Фото: Památník Karla Čapka
Когда-то на меня, юного поклонника американской и советской социальной фантастики, произвела сильное впечатление написанная чехословацким автором «Война с саламандрами». Теперь эта антиутопия Чапека о глобальной битве за превосходство между людьми и разумными злыми земноводными стала поучительной вообще для всех. Другое дело, что, исходя из нынешних представлений о политкорректности, Чапеку не поздоровилось бы. Антиколониальные активисты точно не дали бы ему проходу, но столетие назад шутки о туземцах крамольными не казались. Вообще Чапек — такой многостаночник, умелец чуть ли не эпохи Ренессанса: одинаково сильны и фикшн, и нонфик, и публицистика, и драматургия, и произведения для детей. Чапек не пользовался пишущей машинкой, и его беглого почерка испещренные поправками и пометками рукописи дают свидетельство отменного трудолюбия и прекрасной мелкой моторики. Он сочинял много, быстро и почти всегда качественно, смыслы и стили не сталкивались и не мешали друг другу. Интересно, сколько бы он успел написать, пользуйся компьютером? Понятно, что, помимо вложенного в успех старания, в Чапеке немало дарованного Богом и природой: он родом из глухой по чешским меркам провинции, из обычной семьи интеллигентов в первом поколении. Эта судьба подтверждает теорию о том, что обретение независимости способствует высвобождению народного творческого потенциала: Чапека, которому в год образования на руинах Австро-Венгрии новой страны исполнилось 28, не зря считают символом Первой республики. Писатель, драматург, журналист Карел Чапек был самым ярким светилом культурного созвездия первой Чехословакии и безусловной всемирной знаменитостью.
Он родился 9 января 1890 года под Трутновом, это шахтерский северо-северо-восток Богемии, в семье врача горного рудника и дочери мельника, любительницы и собирательницы фольклорных текстов. Старшие сестра и брат, Гелена и Йозеф, оказывали на Карела заметное влияние, но особым воздействием на него обладала властная, принципиальная в продвижении своего взгляда на окружающий мир мама Божена. В детстве Чапек перенес тяжелую скарлатину, и к двадцатилетию у него обнаружилась болезнь Бехтерева, специфический недуг: потеря гибкости позвоночника, это еще называется «ревматизм позвоночных суставов». Иными словами, у парня часто (или постоянно?) болела и плохо разгибалась «деревянная спина». У биографов есть подозрение, что Чапек, особенно по настоянию доктора-отца, годами лелеял эту свою болезнь, относился к ней, опасаясь инвалидного кресла, слишком уж серьезно. Именно заболевание спины стало формальной причиной, по которой он отказывался от женитьбы, хотя немощь не мешала путешествовать по миру и заниматься садовыми работами. По состоянию здоровья Чапек не был призван в австро-венгерскую армию. В 1930-е развитие болезни, судя по медицинским документам, остановилось; решение наконец вступить в брак он обосновывал и тем, что опасность инвалидности отступила.
Талантливый Карел начал писать рассказы с 14 лет, в творческом содружестве с братом Йозефом, впоследствии известным художником. Братьев связывала тесная дружба (они много лет в шутку общались на своем особом «таинственном языке детства», напоминавшем заумь русских футуристов и дадаистические ассонансы). Чапек-мл. учился в гимназии в Градце-Кралове, откуда его отчислили за организацию антиавстрийского кружка, так что аттестат о среднем образовании получил в Брно. Оттуда переехал в Прагу слушать курс эстетики и философии в университете Карла-Фердинанда, а в 1915 году получил степень доктора философии. Но работа по диплому не задалась, первые годы рабочей практики скорее позволяли Чапеку собирать идеи и материал для будущих литературных произведений, чем совершенствоваться в избранной профессии.
Осенью того же 1917-го Чапек вернулся в Прагу, уже бурлившую от ожидания независимости, и вместе с братом устроился редактором в «Национальную газету» (Národní listy). Молодые люди, понятное дело, далеко не все свое время посвящали работе и творчеству. Постоянной партнершей Карела Чапека на вечерах в танцевальной школе была дочь известного в городе кондитера Эрмина (Минка) Бергерова, но еще «более важной знакомой», как выразился один из биографов, считается некая Либуше Солперова. Об этих девушках известно немного, в отличие от объекта суперраннего романтического увлечения Чапека, градцекраловской гимназистки по имени Анна Непержена (забавная фамилия, Nepeřená можно перевести как «неоперенная»). Высокой златокудрой красавице Анелке 15-летний подросток адресовал десятки писем, заполненных медитативными рассуждениями о своем внутреннем мире и планах на будущее жизнеустройство. Анна, дочка регента церковного хора, держалась строго, на письма не отвечала, но предусмотрительно сохранила часть корреспонденции, которая в конце 1970-х годов была опубликована.
Когда через пару лет после возникновения ЧСР чехословацкая пресса пережила первое серьезное идеологическое размежевание, братья Чапеки перешли в «Народную газету» (Lidové noviny), престижную, как сказали бы сейчас, медиаплатформу социал-демократического толка. С редакцией LN охотно сотрудничали лучшие перья либеральной чешской журналистики. В «лидовках» Чапек и проработал до конца своей жизни. А к началу 1920-х он, соавтор нескольких сборников рассказов и пары пьес, активный общественно-политический публицист, литературный и театральный критик, уже был звездой. Громкую международную славу Карелу Чапеку принесла научно-фантастическая пьеса R. U. R. (Rossum’s’ Universal Robots, 1920), история о том, как изобретенные группой ученых и смонтированные из запчастей на средства алчных бизнесменов механические создания восстали против человечества. Роботы в пьесе Чапека — не роботы в нашем понимании, а франкенштейны, биологические сущности, перенявшие у своих создателей все их отрицательные черты, но не перенявшие никаких положительных. Благодаря стараниям братьев Чапеков (считается, что термин придумал Йозеф) в мировом лексиконе появилось хотя бы одно чешское слово — robot. R. U. R. быстро перевели на тридцать главных иностранных языков и представили на главных драматических сценах мира. В 1921 году Чапек сам стал театральным режиссером Городского театра в Виноградах, это и теперь почтенное учреждение культуры.
Карел и Йозеф Чапеки. Фото: Památník Karla Čapka
Так распорядилась судьба, что без театра Карел Чапек, вероятно, не встретился бы с главной любовью своей жизни. Летним вечером 1920 года у служебного входа в театр Павла Шванды после окончания спектакля он поджидал 17-летнюю актрису Ольгу Шайнпфлюгову, чтобы предложить ей роль в своей постановке «Разбойник». Драматург в мягкой шляпе искал молоденькую исполнительницу с писклявым голосом (Чапек деликатно говорил: «с голосом синицы»). Ольгу он прежде видел только на сцене, но, поскольку работал в редакции Národní listy вместе с ее отцом, решил отрекомендоваться без посредников. Девушка немедленно попала под интеллигентское обаяние: «А какие у него глаза, у дивного человека, у него полное лицо глаз, темных и огромных, умных и горящих бесконечной радостью и наивностью, бесконечными умом и грустью!»
Это цитата из написанного в 1940-е годы художественного мемуара «Чешский роман», в котором вдова Чапека Ольга Шайнпфлюгова раскрыла секреты своей личной жизни. Это откровенно пристрастная книга, шестикратно переизданная, вызывавшая заметный читательский интерес, да и теперь провоцирующая противоречивые отклики. Почти 600-страничный текст в жанре «рядом с гением и героем» (первая часть названа «Быть человеком», вторая «Быть чехом») называют принципиально важным для национальной литературы XX века произведением, но с этим согласны не все, кое-кто из моих чешских друзей вообще о такой книге не слышал. Критики вменяют Шайнпфлюговой в вину публицистическую избыточность и то обстоятельство, что автор частенько ставит стиль и пафос выше смысла. Частично и я с такими оценками соглашусь, книжка интересная, прежде всего жанрово, но местами и впрямь экзальтированная, и вовсе не обязательно правдивая. С другой стороны, достоверности повествованию придает обильное использование интимной чапековской корреспонденции («Письма к Ольге», Listy Olze, были целиком опубликованы много позже, в 1971 году, отдельным изданием).
Юная Ольга, в равной степени испытывавшая интерес к сцене и к литературе, тут же посвятила избраннику свою «первую тоненькую книжечку стихов». Вообще она оказалась человеком ярких дарований: не только сыграла две сотни театральных ролей, но и сочинила (помимо различных мемуаров) 12 сценариев, десяток пьес, выпустила семь сборников стихов и 16 романов. Однако (и в этом, подозреваю, заключалась трагедия Шайнпфлюговой), она неизменно оставалась в творческой тени гениального спутника, хотя и умела привлекать к себе внимание и обладала неповторимым обаянием.
Чапек вскоре приготовил новой подруге чисто писательское объяснение в любви, невероятно романтическое, заявил якобы, помимо прочего: «Хочу быть зеркалом, перед которым вы распрямились бы в полный рост», «Хочу быть ступенькой, по которой вы подниметесь». Девушка от умиления расплакалась: «Они не прикоснулись друг к другу, но оба знали, что пережили тогда свой самый любовный вечер». Жизнь показала: впереди таких вечеров было не счесть. Последовала романтическая поездка в Крконоше, где молодые люди стали любовниками. Шайнпфлюгова моментально почувствовала в Чапеке самого близкого ей человека, но не порвала отношений с другими обожателями. Последствием горного отпуска стала неожиданная беременность. Ольга не была готова к материнству, планировала карьеру — и самостоятельно решила проблему с помощью аборта. Пражский культуролог Мария Зинделова утверждает, что причиной неприятности мог быть и не Чапек. Талантливая актриса и привлекательная женщина, любившая развлечения, Шайнпфлюгова увлекалась разными мужчинами, среди ее удачливых поклонников числят сына первого президента ЧСР Яна Масарика и яркую звезду чехословацкого межвоенного кино Гуго Гааса. В позднем мемуаре «Жила я на свете» (Byla jsem na světě), посвященном в основном воспоминаниям о театральной жизни и Праге военного времени, Шайнпфлюгова тепло отзывается о многих, но не позволяет себе даже намека на то, что ее отношения с кем-то, кроме Чапека, могли продвинуться дальше дружеских.
Развитие этих отношений между тем натолкнулось на препятствие: Карел сильно зависел от мнения родственников, а они отнеслись к Ольге критически. Настроения в семье по-прежнему определяла доминантная мать: Божена Чапкова ни в коем случае не хотела видеть спутницей своего сына «актрису или цыганку». Обнаружилась и другая причина не жениться. Бескомпромиссно честный Чапек написал откровенное письмо отцу девушки, в котором сообщил, что состояние здоровья делает невозможным не только брак с Ольгой, но даже общение между ними. Чапек опасался, что станет в тягость темпераментной молодой особе (разница в возрасте составляла 12 лет) и ссылался на рекомендацию — точнее, «не-рекомендацию» — своего отца-врача. Называя себя «старым серым волком», он принимал любовь Ольги, но взамен, если верить ее запискам, предлагал профессиональную и человеческую «дружбу и доверие»: «Вручите мне свой молодой голос и свое веселое щебетание, свое любопытство и свои заботы, доверьте мне заботы о вашем творческом росте... Ничего иного между нами не должно и не может быть». Чапек действительно протежировал Ольгу, много сделав для того, чтобы несомненные способности этой актрисы стали заметны не только ему одному. В 1922 году Ольга исполнила роль Кристины в «Средстве Макрополуса» — большой театральный дебют открыл большую карьеру.
Ольга Шайнпфлюгова, 1920-е гг. Фото: Památník Karla Čapka
Чапек параллельно серьезно интересовался студенткой торговой академии, дочерью профессора-ветеринара Верой (Богуверой) Грузовой — высокой синеглазой красоткой внешне куда интереснее Ольги, покорявшей окружающих прежде всего шармом и энергетикой. Шайнпфлюгова была невысокой круглолицей блондинкой с маленькими серыми глазами, полной внутренней энергии, азарта и эмоций. Чапек говорил, что Ольга «сидит на громоотводе и притягивает к себе молнии», но какое-то время сам он сильнее зависел от другого электрического притяжения.
Вера проживала в Брно, где располагалась главная редакция Lidové noviny, и Карел, бывавший в городе наездами, тут же завязал с девушкой интенсивную и полную «тайной любви» переписку, вылившуюся и в нечто большее. Корреспонденция свидетельствует о том, что в Брно Чапек встречался с Грузовой, а остававшуюся в Праге Шайнпфлюгову в то же самое время уверял, что по горло занят работой. Мечтавшая побыстрее построить семью Вера ждала от ухажера быстрых решительных действий, но Чапек не отличался смелостью. Блондинка и шатенка быстро загнали его в капкан, он колебался и в конце концов сбежал в творческую командировку в Италию. Выбор за него сделала Вера, роковой этап романтических отношений с которой («от первого очарования до подавленной страсти») окончился в середине 1923 года свадьбой Грузовой и владельца деревенской мельницы Йозефа Скоупила.
Чапек, регулярно сообщавший О. Ш. о том, что не готов к женитьбе, узнал о браке Веры едва ли не постфактум и отреагировал с ледяной обидой: «Теперь мне не остается ничего другого, как только призывать небесное благословение на Вашу голову и на голову Вашего избранника, о которым Вы мне забыли написать». Для Веры союз с мельником, может, и был мезальянсом, но удобным и на всю жизнь. В браке родились трое детей, их потомки сейчас живут во Франции. А Чапек поддерживал эпистолярные отношения со Скоупиловой-Грузовой до 1925 (по другим сведениям, до 1931) года, почтительно называя адресата своих писем на «Вы». Эти послания не переходят границы обычного для ловко пишущего человека безобидного флирта, разве что содержат намеки на упущенные возможности. Чапек откровенно использовал литературные способности для продвижения абстрактного любовного интереса, но в его чувстве к оставшейся недоступной красавице нежность смешивалась с горечью. Как-то он назвал Веру «черной чародейницей», а в романе «Кракатит» воплотил ее образ в фигуре принцессы Вилемины. Может, не случайно эту книгу называют «самым эротичным романом» Чапека.
Последние десятилетия Веры Скоупиловой сложились непросто: в 1950 году коммунисты конфисковали семейную собственность, бывший владелец мельничного производства вынужденно работал кассиром на ж/д станции. Всплеск интереса к Вере, о существовании которой в жизни Чапека подозревали немногие, случился только в 1980 году, после публикации сборника «Письма из ящика» (Dopisy ze zásuvky). Эту книгу-сенсацию подготовил литературовед Йиржи Опелик, встретившийся с Грузовой незадолго до ее смерти в 1979 году и получивший разрешение на публикацию личных бумаг. Шайнпфлюгова в мемуарах не упоминает о сопернице и словом. На самом деле она не только знала о случившемся, но еще и устроила Чапеку сцену. Проступок, однако, был прощен.
Ни в 1924-м (когда скончалась мама Божена Чапкова), ни в 1925-м, ни в 1928 году свадьбы Карела и Ольги не последовало, они продолжали поддерживать свободную от формальных обязательств связь. Со временем, как полагают биографы, эти отношения стали чисто интеллектуальными, чувственные узы ослабли или вовсе были отброшены. Внимательное чтение мемуара Шайнпфлюговой позволяет даже задаться вопросом, а были ли такие узы вообще: «Там, где тело не может стать высшим проявлением любви, должны существовать слова, чтобы тот, кто любит, не страдал от чувственной беды». Актриса по-прежнему находилась под сильнейшим творческим и человеческим влиянием знаменитого писателя и в полной мере ознакомилась со странностями и тяготами «жизни вблизи гения». Чапек неимоверно много давал в плане духовного развития, по-прежнему заботился о ее профессиональном росте. Но о своей семье он почти ничего не рассказывал, в его квартире и его вилле в районе Вршовице она не жила и даже не имела возможности там бывать.
Многое свидетельствует о том, что собственную семью Чапек создавать и не намеревался: дом построил на двоих с братом, собирал мужские компании, путешествовал в одиночестве, активно увлекался разными хобби. Места для супруги такая схема не предусматривает. Ольга тщательно приспосабливалась к интересам своего спутника — иногда, что называется, «базовым» (по собственному почину изучала философию, чтобы не «краснеть из-за незнания и неуверенности»), иногда модным (фотография, современное искусство), иногда забавным (садоводство, дававшее Чапеку и отдохновение, и темы для творчества, но еще и собаководство, и ботаника, и орнитология, и лепидотерология, это наука о бабочках, и почвоведение), иногда весьма своеобразным (различение тонкостей восточных ковров, например). «Она читает все, что нравится ему, интересуется всем, что интересует его... она следует по его стопам», но на все чапековские увлечения Шайнпфлюговой не хватало. А он умел устанавливать личные границы. В гости к Ольге Чапек наведывался по нескольку раз в неделю, они часами беседовали об искусстве, философии, жизни; потом он возвращался ночевать домой.
Союз Чапека и Шайнпфлюговой в творческих кругах иронично называли «любовным романом имени Первой республики», а бульварная пресса перемывала подробности сторонних интрижек Ольги. Один биограф Чапека метко назвал его образ жизни той поры «свободой целибата», которая, однако, открывала дорогу к разнообразным личным приключениям и его эмансипированной обожательнице. Отношения с одним из поклонников, известным в Праге гинекологом Карелом Стейнбахом, привели к драме: из-за опереточной случайности, замены писем, Чапек узнал о связи Шайнпфлюговой, и после разыгравшейся ссоры она попыталась покончить с собой. Жизнь Ольги вообще проходила тогда через множественный кризис: в 1927 году у нее обнаружились проблемы с голосовыми связками, поставившие под угрозу артистическую карьеру, в течение нескольких месяцев потребовались четыре операции. Все, к счастью, обошлось. Вскоре (как считается, не без протекции Чапека) Шайнпфлюгова перешла в труппу Национального театра, на сцене которого сыграла 130 ролей, из них семь — в собственных пьесах.
Карел Чапек (справа) с родственниками и друзьями, 1935 г. Ольга Шайнпфлюгова — вторая справа. Фото: Památník Karla Čapka
Состояние здоровья Чапека постепенно улучшалось, болезнь позвоночника перестала прогрессировать. Вероятно, он решил отказаться от целибата, а заодно положить конец притязаниям на Ольгу со стороны соперников. В 1935 году, во время второго в истории их отношений горного путешествия, на сей раз в австрийские Альпы, Чапек вдруг сделал уставшей ждать подруге брачное предложение, причем из-за стеснения и робости разбудил любимую в 5 часов утра, при этом говорил по-английски: Would you like to marry me?.. Свадьбу сыграли тихо, своих родственников Карел едва поставил в известность. Биографы Чапека до сих пор гадают, какими могли быть условия этого семейного союза. Все сходятся в выводе о том, что дружба оказалась важнее чувственности (кто-то язвительно пошутил, что возвращение к драматургии, а Чапек вновь начал писать пьесы, заменило ему любовную страсть). По словам другого исследователя, для Шайнпфлюговой Чапек «был не принцем на белом коне, а мудрым советчиком». Впрочем, нежность в их отношениях — и тому есть множество свидетельств — существовала всегда, сохранялась на протяжении всех лет знакомства. Чапек придумывал для своей спутницы ласковые имена, называя ее то Олинкой, то Оласеком.
Политическая ситуация в Европе, постепенно ухудшалась — нацистские и фашистские настроения росли, Первая чехословацкая республика вступала в терминальную фазу своего существования. Карел Чапек был признанным демократическим авторитетом, последовательным противником любой диктатуры, пацифистом и гуманистом. Он с молодых лет не отказывался от левых политических убеждений, но критически относился к марксизму, особенно к московскому коммунистическому эксперименту. Неприятие левого радикализма он сформулировал еще в 1924 году в эссе «Почему я не коммунист»: «...Потому что коммунист не знает морали помощи и сочувствия страждущим; потому что он проповедует устранение социального порядка, а не того ужасающего беспорядка, каким является нищета. Если он соглашается помочь несчастным, то лишь на одном условии: сначала мы захватим власть, а потом (возможно) дело дойдет и до вас». В другом тексте Чапек писал: «Я в Москву не поеду. Что нового я там увижу? Люди и после революции вернутся на круги своя. Огульная индустриализация направо и налево — вещь опасная. Это ведет к войнам».
В середине 1920-х годов Чапек организовал в Праге национальное отделение ПЕН-клуба и, будучи самым тиражным и авторитетным чехословацким писателем, на десятилетие стал его председателем. С 1932 по 1938 год Чапека регулярно номинировали на Нобелевскую премию, но лауреатом престижной литературной награды он так и не стал. В политике прямо не участвовал, но активно поддерживал Томаша Масарика, горячо продвигал идею чехословацкой независимости и концепцию чехословакизма. С создателем «страны двух братских народов» Чапека связывала многолетняя дружба младшего почитателя со старшим мудрецом. Итоги их философских бесед (в широком смысле, на темы разумного общественного устройства и разных аспектов миропознания) изложены в трехтомнике «Разговоры с Т. Г. Масариком» («Возраст молодости», «Жизнь и деятельность», «Мышление и жизнь», 1926–1935), за которыми последовал еще один том с оригинальным заголовком «Молчание с Т. Г. Масариком». Сейчас, столетие спустя, очарованность Чапека идеями ТГМ может показаться наивной, но нам легко судить: мы-то знаем, чем обернулись последствия политических событий, свидетелями которых ни скончавшемуся в 1937 году президенту Чехословакии, ни пережившему Масарика всего на год Чапеку не суждено было стать.
Не вызывает, впрочем, сомнений, что Карел Чапек был из числа тех людей, которые пытались в позитивном смысле влиять на общественную атмосферу межвоенной Чехословакии и всей Европы. Шайнпфлюгова выразилась об этом так: «Мир жил в постоянном политическом напряжении, и автору Роботов и Саламандр было что этому миру сказать». С середины 1920-х вокруг братьев Чапеков образовалась интеллектуальная группа, получившая известность как «клуб пятничников». Вечером последнего дня рабочей недели в гостиной (а в летнюю погоду — в саду) виллы во Вршовице собирались на бокал вина литераторы, журналисты, юристы, актеры, преимущественно умеренно левых или центристских настроений. Руководствуясь сексистскими правилами английских мужских клубов, которым во многом и подражали, Чапеки не допускали в компанию прекрасных дам, объясняя это нехваткой помещений. Обсуждали прежде всего политические вопросы. Главной звездой пятничных собраний был президент Масарик, восседавший в особом кресле, занимать которое никто иной был не вправе. Из пражских знаменитостей чаще других у Чапеков бывали журналисты и писатели круга газеты Lidové noviny. Встречи по пятницам, заменявшие нынешнее общение в социальных сетях, пользовались популярностью, попасть к Чапеком считалось престижным.
Три последних лета своей жизни Карел Чапек провел на вилле Strž («Овраг) в поселке Стара-Гуть, в 30 километрах к западу от Праги, неподалеку от города Пршибрам. Это старый край рудного промысла, но к концу 1920-х годов сталелитейное производство пришло здесь в упадок. Один из хозяйственных объектов приобрел зять Чапека и поклонник его творчества, предприниматель Вацлав Паливец. В качестве свадебного подарка он предоставил Карелу и Ольге в пожизненное пользование просторный трехэтажный дом, прежде административное здание, и просторную зеленую лужайку на берегу ручья. Здесь, в дачных условиях, Чапек написал «Войну с саламандрами», роман «Первая спасательная», театральную драму «Мать». Временами он отвлекался от литературного творчества, уделяя внимание садовым работам, ремонту помещений и приему многочисленных пражских гостей. Друзья вспоминали, что брак и семейная жизнь благотворно повлияли на Чапека: у него прибавилось уверенности в себе, он расширил гардероб, стал ярче, даже изысканно одеваться. А Ольга всегда выглядела изысканно, она продолжала демонстрировать легкомыслие, в театральных кругах судачили о ее близких отношениях с актером Ладиславом Богачем.
Карел Чапек и Ольга Шайнпфлюгова. 1930-е гг. Фото: Památník Karla Čapka
Чапек был слишком заметной личностью для того, чтобы все вокруг испытывали к нему симпатию. Многие восхищались его творчеством и общественной позицией, но хватало и завистников, и противников. По мере наступления из Германии нацизма Чапека все яростнее критиковали в правой прессе и фашистских кругах как «защитника старых порядков», он получал анонимные послания с угрозами, иногда десятками в день. В 1937 году вышел фильм по новой пьесе Чапека «Белая болезнь». Это абсолютно цельное антивоенное художественное высказывание, и из России 2020-х годов легко понять, что авторам такой киноленты нужно было немалое мужество, чтобы решиться на постановку. Кстати, «правые патриоты» потом упрекали Чапека в том, что своей отважной драмой он вызвал недовольство фюрера и тем самым навлек на Чехословакию нацистское нашествие. Об опасности диктатуры Чапек не боялся говорить открыто, вот, например, цитата из его радиовыступления 19 сентября 1938 года: «Наша национальная вера, вера гуситов... вера Масарика — это вера в справедливость. Не верьте злу, хотя бы оно временно и восторжествовало. Мы доживем до того дня, когда вавилонская башня лжи и насилия рухнет». Решивший судьбу независимости страны Мюнхенский договор означал для Чапека крушение мира, в будущее которого он верил и в создании которого деятельно участвовал. Как ни цинично звучит, умер Чапек вовремя (об этом писал и его брат Йозеф): в нацистском и коммунистическом будущем его определенно ждал концлагерь, а уезжать из страны он отказывался, считая это капитуляцией перед политическими противниками.
В начале декабря 1938 года, после необычно дождливых осенних недель (дом в Стара-Гути подтопило: плотина не удержала соседний пруд, Сихровский ручей вышел из берегов, вода залила сад, повалила старую вербу, так что потребовались обширные восстановительные работы) и нескольких морозных дней в Праге Чапек простудился. Рядовая в общем-то болезнь, наложившаяся на общую ослабленность организма и регулярное курение, привела к двустороннему воспалению легких. Политическая ситуация, в которой оказалась преданная западными союзниками и лишенная нацистами пограничья Чехословакия, оказывала на Чапека столь гнетущее влияние, что он, по слухам, отказывался лечиться. В те дни больного посетил британский журналист, вновь предложивший писателю эмигрировать. «Я ничего не хочу и ни в чем не нуждаюсь, — гневно ответил Чапек. — Того, что я хотел, больше нет. Того, в чем я нуждался, меня лишили». Он был в отчаянии.
Писатель скончался рано утром в день Рождества, в последнюю минуту жена держала его за руку. На похоронах на Вышеградском кладбище в Праге собралось несколько тысяч человек; испуганное нацистами правительство воздержалось от государственных почестей. Луи Арагон цветисто написал в некрологе: «Чапек ненадолго пережил разгром Чехословакии. Он умер в гористой европейской стране, где всегда звучали песни свободы. От средних веков и до наших дней чужеземные тираны один за другим царили в Праге, но ее жители сохранили, несмотря на преследования и пытки, тот язык, на котором писал и Карел Чапек». Вдову постиг нервный срыв, она оказалась в психиатрическом санатории.
Ольга Шайнпфлюгова на похоронах Карела Чапека. Фото: Památník Karla Čapka
В годы войны, в основном в своем подпражском доме, Ольга украдкой писала «Чешский роман», страницы которого закапывала в саду, чтобы рукопись не обнаружили нацисты. Из театра ее вытеснили, с властями Протектората Богемии и Моравии Шайнпфлюгова категорически отказалась сотрудничать и вернулась на большую сцену только в 1946 году. Список ее ролей отличался разнообразием, но все же по большей части был классическим: и леди Макбет, и Джульетта, и Жанна д’Арк, и Анна Каренина, и Эмма Бовари, и Ольга в «Трех сестрах», и Соня Мармеладова, и Антигона, и Кассандра, и в пьесах Стриндберга, Ростана, Гоголя. В кино Шайнпфлюгова снималась редко, полагая себя предназначенной прежде всего для сцены, так что о масштабе ее дарования можно теперь судить преимущественно по телеспектаклям. Театроведы уверены, что талант Шайнпфлюговой совершенствовался с возрастом, ей особенно удавались роли опытных женщин трудной судьбы.
После окончания войны ближайшим другом и спутником вдовы Чапека стал ее давний поклонник юрист Франтишек Крчма. Вместе они участвовали в работе основанного в 1947 году и умеренно активно функционирующего до сих пор Общества братьев Чапеков. Шайнпфлюгова заранее поручила непрофессионалу Крчме дописать свои воспоминания после ее смерти (мемуар «Жила я на свете» завершается событиями 1945 года). Когда пришло время, Крчма, как смог, выполнил наказ, он же составлял послесловия к издававшимся в 1970-е и 1980-е годы книгам Шайнпфлюговой. Понятно, что главным лекарством от жизненных неприятностей для нее оставалось творчество: «Я переживала многочисленные чувственные кризисы, но искала спасение в бегстве на сцену. То, что мне не удавалось передавать на сцене, я сказала в своей лирике и своей прозе, а личная жизнь поставляла материал для этих двух вымышленных жизней, столь же реальных, как действительность». В 1968 году Шайнпфлюгова и умерла фактически на сцене Виноградского театра, исполняя главную роль в спектакле «Мать». Легенда гласит, что, оскорбленная невниманием юной публики (в зале сидели озорничавшие школьники), актриса чрезмерно разволновалась и через два дня перенесла инфаркт, от последствий которого так и не оправилась. Звание народной артистки республики Ольге Шайнпфлюговой присвоили посмертно.
Наследие ее мужа власти коммунистической Чехословакии использовали выборочно, как велела политическая целесообразность.
В конце 1940-х память о братьях Чапеках притушили, сочтя их деятелями буржуазной культуры, Карелу припомнили прежде всего дружбу с Масариком. К счастью для истории литературы и общественной памяти, как раз в это время творчеством автора «Средства Макропулоса» и «Войны с саламандрами» занялся маститый советский литературовед Сергей Никольский. В Праге расшифровали сигнал, Чапека стали вновь активно издавать и у него на родине. В застойном СССР Чапека публиковали огромными тиражами, но не все подряд, а тщательно выскабливая крамолу. Он был уже мертв, потому не мог ничего возразить против купирования и извращения части его идеологии. Цензоры поворачивали Чапека выгодным боком, представляя непримиримым борцом исключительно против капитализма. А он на самом деле боролся против любой несправедливости, сохраняя веру в завет гуситов о том, что правда и разум одержат верх над ложью и злом: «Я не верю в совершенство ни сегодняшнего, ни завтрашнего человека; мир не превратит в рай ни мирное развитие, ни революция, ни даже полное уничтожение рода людского. Но если бы каким-то способом удалось собрать все то доброе, что имеется в каждом из нас, грешных созданий, то на этом, я верю, можно было бы основать мир куда более симпатичный, чем тот, который существовал до сих пор».