Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Алексей Конаков. Убывающий мир: история «невероятного» в позднем СССР. М.: Музей современного искусства «Гараж», 2022. Содержание. Фрагмент
— Разговор о книге Алексея Конакова «Убывающий мир: история „невероятного“ в позднем СССР» хочется начать с личного опыта. Я, например, хорошо помню то странное всепоглощающее чувство, которое испытывал в ранней юности, когда ночью выходил на улицу, смотрел на звездное небо и думал, что прямо сейчас меня украдут инопланетяне. Причем я не читал тогда никаких книг и не смотрел никаких фильмов об инопланетных похищениях — просто знал, что существует такая угроза, и многие вокруг наверняка тоже отдавали себе в этом отчет. Ваша книга отчасти состоит как раз из подобных сюжетов.
— Так и есть. Я родился в 1985 году и поэтому застал всего шесть лет Советского Союза. Но я жил в маленьком северном городке, где все социальные процессы происходили с большим опозданием: когда в столицах был уже настоящий постсоветский мир, в небольших городах атмосфера позднего социализма еще сохранялась. Так что меня можно отнести к тем советским мальчикам, которые влюблялись в Алису Селезневу.
Во многом мою книгу можно оценивать как ностальгическую. В детстве я тоже много думал об инопланетянах и сплетничал с соседями о полтергейсте. У меня даже был знакомый, который примагничивал к себе ложки. Думаю, у многих наших сверстников есть масса подобных историй из 1980–1990-х, и эти истории было бы интересно отдельно собрать.
Спустя много лет я решил разобраться в своих детских воспоминаниях и, шире, в теме позднесоветского «невероятного» как такового. Ведь с возрастом начинает казаться, что только ребенком ты мог верить в странные вещи и серьезно воспринимать их. Но выясняется, что многие взрослые люди в советское время всерьез воспринимали подобные истории и небылицы. Мне захотелось понять, как так получилось и что послужило тому причиной. Стоить отметить, что «невероятное» — не только советский феномен. В знаменитом американском сериале «Очень странные дела», повествующем о всевозможных фантастических событиях, действие тоже происходит в 1980-е. Но по мере углубления в тему я понял, что дело не только в 1980-х, с которыми все связывают веру в чудеса. На самом деле возникновение «невероятных» сюжетов в СССР отсчитывается с конца 1940-х — начала 1950-х годов.
— Мне кажется, одним из наивысших проявлений интереса к «невероятному» стала книга братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», написанная и опубликованная в середине 1960-х.
— Да, это хороший пример. Книга Стругацких — квинтэссенция оттепельного оптимизма. Здесь стоит обратить внимание на еще один важный момент: на то, как поменялось восприятие науки в общественном сознании. Мне очень не нравится, как воспринимают науку сейчас. Она превратилась в набор догм, когда любое слово ученого или просветителя считается истиной в последней инстанции. Такое восприятие науки вполне естественно для современного обывателя — городского буржуа в условиях позднего капитализма: ничто не надежно, на дворе перманентные кризисы и катаклизмы, и в таких условиях именно наука кажется островком стабильности. Скорость света — 299 792 458 м/с, и никак иначе, а если кто-то поставит под сомнение эти цифры, то, скорее всего, подвергнется обструкции: «Как ты смеешь выбивать у нас из-под ног единственную оставшуюся опору?». Однако изначально наука учила человека относиться к миру пытливо, и советские люди воспринимали ее именно в этом ключе. Для них Вселенная была не набором научных догм, но многообещающей загадкой: казалось, что в любой момент может выясниться нечто совершенно новое, небывалое, неожиданное.
Хороший пример дают воспоминания академика Юрия Кобзарева, основоположника советской радиолокации, в которых он описывает встречу с Нинель Кулагиной, девушкой из Ленинграда, владевшей искусством телекинеза. После того как Кулагина продемонстрировала ему свои способности, Кобзарев позвонил товарищу и сказал: «Наверное, она меняет метрики пространства-времени». То есть выдающийся ученый, наблюдая телекинез, не думает о фокусах вроде спрятанных под ногтями магнитов, но уверен, что «феномен Кулагиной» можно объяснить научным путем. Наука для него пластична и открыта к ревизии. Наши современники, как мне кажется, такой открытости к миру лишены.
— Безусловно. Думаю, стоит добавить в наше обсуждение конкретики: расскажите, пожалуйста, о советских практиках наблюдения за НЛО — на мой взгляд, это один из самых ярких сюжетов «Убывающего мира».
— Содержание моей книги делится на три основных «меридиана». Первый из них связан с пространством: к нему относятся истории о космосе, НЛО и т.д. Второй меридиан составляют различные практики оздоровления, а третий связан с парапсихологией — телепатией, телекинезом и т. п.
Уфологическая тематика любопытна тем, что она была, по сути дела, порождением советского милитаризма. В конце 1950-х, когда началась космическая гонка, люди не знали толком, где находится Байконур, но замечали в небе какую-то странную активность: так начали появляться сообщения о неопознанных летающих объектах. Любопытно, что впоследствии к наблюдениям присоединились военные, которые обнаруживали в небе странные объекты, даже не подозревая, что это результат деятельности других военных. Просто огромный советский военно-промышленный комплекс был устроен таким образом, что одна его часть зачастую не знала, чем занимается другая, и поэтому ВПК наблюдал, в сущности, сам за собой.
К подобным сюжетам можно относиться двояко. С одной стороны, они выстраиваются в повествование о том, как менялось советское общество от 1950-х к 1980-м, а с другой стороны, их можно читать как собрание анекдотов или просто странных историей. В рассказах Василия Шукшина встречается понятие «чудик», и многие советские энтузиасты, совсем неглупые, хорошо образованные, относились именно к этой категории. «Убывающий мир» — коллекция идей, которые выдвигались такими «чудиками».
— Среди официальных ученых хватало эксцентриков, занимавшихся поиском йети, и в то же время на советском телевидении регулярно транслировалась передача «Очевидное — невероятное», которую вел доктор наук Сергей Капица: в ней совершенно серьезно пересказывались подобные «невероятные» сюжеты, включая самые безумные. На память приходит выпуск, снятый в 1989 году, когда градус безумия в обществе стремительно нарастал, и посвященный барабашке — так члены одной обычной советской семьи называли обитающий в их доме полтергейст, с которым они общались, перестукиваясь через пол, а вся страна сидела и смотрела на это. Люди воспринимали подобные телепередачи непредвзято и неизбежно попадали под их воздействие. Сегодня по телевизору тоже легко можно увидеть нечто странное вроде программы о гибельных курганах энергетического вампиризма в Переделкине, но теперь такое производится строго в развлекательных целях. Очевидно, что после съемок этой передачи ее создатели поспешили заняться чем угодно, кроме научного изучения гибельных курганов. Налицо качественное различие и разрыв между поколениями.
— Безусловно. В Советском Союзе добраться до истины пытались академики, кандидаты и доктора наук. Они действительно считали, что во Вселенной есть множество загадочных феноменов, и совершенно серьезно вкладывались в их изучение. При этом в их исканиях было мало оппортунизма, желания обмануть или заработать — их действительно интересовал поиск истины.
Мне кажется важным подчеркнуть, что тема «невероятного», которая сегодня может показаться неким заповедным гетто, куда лучше не заходить, довольно тесно соприкасалась с советской культурой того времени. Чтобы не быть голословным, расскажу о нескольких характерных сюжетах такого рода.
Справа на скриншоте вы видите подводного офицера Владимира Ажажу в выпуске передачи «Очевидное — невероятное» (1976) про Бермудский треугольник: именно с нее он начал свою «невероятную» карьеру, переквалифицировавшись затем в специалиста по НЛО. Именно Ажажа упоминается в песне Владимира Высоцкого, написанной в 1978 году:
Говорил, ломая руки,
Краснобай и баламут
Про бессилие науки
Перед тайною Бермуд.
Все мозги разбил на части,
Все извилины заплел —
И канатчиковы власти
Колют нам второй укол.
Другой пример — фильм «Карнавальная ночь» (1956) Эльдара Рязанова, в одной из сцен которого лектор рассуждает о том, что наука пока не может подтвердить или опровергнуть наличие жизни на Марсе, а потом и вовсе начинает ассоциировать звездочки в небе со звездами на коньяке.
Рядом со скриншотом из фильма вы видите фотографии двух людей. Посередине находится ученый Гавриил Тихов, доказывавший, что жизнь на Марсе есть, — правда, сугубо растительная. Он утверждал, что на красной планете существует полноценная фауна с листьями фиолетового цвета, лучше использующими солнечное тепло. В начале 1950-х, незадолго до выхода «Карнавальной ночи», вокруг гипотезы Тихова (и выросшей из нее науки — астроботаники) велись громкие дискуссии. А на фотографии справа можно увидеть фантаста Александра Казанцева, который не раз обращался к гипотезе Тихова в своих фантастических рассказах. Неясно, специально ли Рязанов сделал профессора в своем фильме похожим на Тихова и Казанцева (возможно, дело просто в том, что так выглядел в то время типичный представитель интеллигенции), но, зная об этом, мы начинаем понимать, насколько тесно могли соприкасаться тогда научные искания и массовая культура.
Еще один пример — выпуск киножурнала «Ералаш» конца 1980-х под названием «Индийские йоги — кто они?». Сюжет вертится вокруг школьника, который вернулся с родителями из Индии, где проходил обучение у индийских йогов. Местные хулиганы сразу насыпают ему на стул кнопок, но, когда мальчик на них садится, он ничего не чувствует (как потом выяснилось, он просто засунул себе в брюки сковородку).
Нас здесь больше всего интересует то, что мальчик этот внешне поразительно похож на Анатолия Зубкова — главного апологета индийской йоги в СССР. Зубков тоже жил в Индии, учился там и даже получил диплом йога, а затем много выступал в Советском Союзе с лекциями о йоге, публиковал статьи и книги. С учетом карнавального духа конца 1980-х и зарождавшегося в то время молодого советского постмодернизма, можно предположить, что авторы «Ералаша» совершенно сознательно сделали мальчика похожим на Зубкова. В то время телезрители наверняка считывали это сходство, а мы сегодня — уже нет.
Следующий фильм, к которому мы обратимся, — «Большая перемена» (1972). В нем мужчина, обучающийся в вечерней школе (его играет Евгений Леонов), перед сном включает магнитофон с записью материалов для завтрашнего занятия. Однако из-за того, что его дочка меняет пленку, на следующий день персонаж рассказывает на занятии совсем не то, что ему задали. Может показаться, что это просто выдумка режиссера, но на самом деле в СССР в начале 1970-х была большая шумиха вокруг так называемой гипнопедии. Основное развитие эта идея получила в украинском контексте: в Киеве психологи Леонид Близниченко и Абрам Свядощ организовали целую школу, в которой людям включали на ночь магнитофоны с записями английских слов. По словам ученых, за ночь человеку удавалось выучить двадцать слов. На эту тему велась большая дискуссия, и мы находим ее отражение в кинематографе. Внизу, под скриншотом из фильма, — картинка из научно-популярного журнала, в котором также обсуждалась «гипнопедия».
Кстати, в 1990-х годах эта история удивительным образом всплыла, когда появились курсы английского языка Илоны Давыдовой. Она выпускала пленки с аудиоуроками и в определенный момент придумала довольно сомнительный метод борьбы с пиратством: стала объяснять людям, что в результате переписывания ее кассет аудиоуроки лишаются своих магических свойств.
Еще один фильм, хорошо всем известный, — новелла «Наваждение» из «Операции „Ы“». В этом эпизоде герой Александра Демьяненко демонстрирует в пародийном ключе телепатию, а героиня Натальи Селезневой сравнивает его с известным тогда артистом Вольфом Мессингом («Шурик, да вы ж телепат! Как Вольф Мессинг!»). Кстати, на счет Мессинга часто относят рост популярности телепатии в советском обществе, хотя это не совсем верно: вклад психофизиолога Леонида Васильева был гораздо значительнее. Так вот, Шурик вместе с девушкой решают провести эксперимент (как поступили бы любые нормальные советские студенты): он начинает делать некие пассы руками, смотрит на девушку и пытается угадать ее мысли. И это действительно напоминает мессинговский метод идеомоторных актов, который заключался в считывании исполнителем почти незаметных движений другого человека и, таким образом, его мыслей. Шурик действует ровно по Мессингу, хотя и в карикатурном виде.
Следующий пример: первым исполнителем телекинеза в советской культуре стала Нинель Кулагина, которую мы уже упоминали выше. Это была женщина из Ленинграда, обретшая известность благодаря демонстрации своих якобы экстрасенсорных способностей. Именно к ее образу отсылает известная сцена из фильма «Сталкер», в которой девочка двигает банку по столу силой мысли. Еще два года назад мы могли только гадать, знал ли Тарковский о существовании Кулагиной или нет, но в начале 2022 года в издательстве «НЛО» вышла книга Евгения Цымбала «Рождение „Сталкера“», которая приоткрывает завесу тайны. В ней приводятся документальные свидетельства того, что режиссер действительно видел записи с сеансом телекинеза в исполнении Кулагиной и после их просмотра сказал: «Теперь я знаю, как будет заканчиваться „Сталкер“».
Кулагина вдохновляла не только представителей высокой культуры. Еще в одном выпуске «Ералаша», названном «Очевидное — невероятное», мальчик поднимает перед учителем дневник с помощью силы мысли. Шутка заключается в том, что, когда учитель ставит ему двойку, мальчик уже не в состоянии поднять дневник — против двойки телекинез бессилен.
Последний пример связан со знаменитой Алисой Селезневой и ее миелофоном. В 1960-е годы советский инженер и радиотехник Бернард Кажинский выпустил книгу «Биологическая радиосвязь», где доказывалось, что человек внутри устроен как радиоколебательный контур: одни клетки работают как конденсаторы, другие — как катушки-соленоиды. Иными словами, мы можем излучать радиосигналы, а значит, телепатия существует. Сама по себе эта книжка — довольно увлекательное чтиво с интересными картинками: Кажинский описывает в ней память как электрический гистерезис, а шишковидную железу считает приемником радиоволн. Глаза, по мнению автора, излучатели волн, из чего следует, что понятие сглаза имеет под собой реальную основу. Кажинский считал, что перспективы использования телекинеза относятся к сфере педагогики: по его мнению, в ближайшем будущем учителя смогут передавать ученикам информацию непосредственно в мозг с помощью особого прибора «мыслефона». Кир Булычев, как всякий настоящий писатель, был чуток к словам и наверняка следил за дискуссиями о телепатии в советской печати — в миелофоне Алисы Селезневой угадывается «мыслефон» Кажинского.
Одним словом, мы часто этого не осознаем, однако культура «невероятного» растворена во множестве сюжетов, текстов и фильмов, которые окружают нас по сей день.
— Изучение подобных сюжетов — весьма нетривиальное развлечение, позволяющее нам лучше понять позднесоветскую культуру, однако со временем «невероятное», как мне кажется, также должно стать предметом эстетического переосмысления для дальнейшего использования в культуре, особенно в массовой, в духе все тех же «Очень странных дел». Как вы думаете, что стоит почитать по этой теме тому, кто захочет в нее углубиться?
— Очевидного ответа у меня нет — исследований на тему «невероятного» довольно мало. Лучше всего, наверное, обратиться к самим этим «чудаковатым» книгам и журналам. Сам я начинал изучать их в литературоведческом русле с определенным методологическим уклоном. Дело в том, что изучение литературы — это, как правило, изучение отдельных творцов и их шедевров. С одной стороны, читать классиков хорошо, с другой — такой подход ограничивает нас, когда мы пытаемся говорить о культуре в целом. Это как если бы социологи занимались только тем, что говорят публичные интеллектуалы и лидеры общественного мнения, а не рядовые граждане. Отсюда вытекает следующая идея: что, если мы будем рассматривать не отдельные выдающиеся тексты, а множество текстов помельче — не Солженицына, но все произведения, опубликованные в журнале «Новый мир» в том же году, что и «Один день Ивана Денисовича»? Однако «Новый мир» — тоже элитарное издание, поэтому давайте лучше посмотрим журналы «Техника молодежи», «Знание — сила» и все в таком роде. Что мы там обнаружим? Странные статьи о летающих тарелках, снежном человеке, «легкой воде» и Бермудском треугольнике. У Жиля Делеза есть понятие «малая литература», которое он применял к Францу Кафке. Но если Кафка — это «малая литература», то как назвать заметку о летающей тарелке, опубликованную младшим научным сотрудником в журнале «Знание — сила»? Видимо, это уже «сверхмалая» литература, и, когда начинаешь собирать и читать эти тексты, они неожиданно выстраиваются в цельную историю. Может быть, именно череда подобных текстов и есть самое великое литературное произведение, созданное в Советском Союзе.
История советского «невероятного» — это удивительный theory fiction со своим сюжетом и своей эстетикой. Несколько лет назад в издательстве «Носорог» вышел перевод знаменитой «Циклонопедии» Резы Негарестани — яркий образец данного жанра. Мне кажется, что антология советского «невероятного» могла бы стать нашей «советской Циклонопедией»; только если у Негарестани за теорию отвечает условное «темное делезианство», то теорией «советского невероятного» будут марксизм-ленинизм и фундаментальная физика. И если «Циклонопедию» писала Группа исследований киберкультуры, то «советскую Циклонопедию» создала прослойка советских ученых, у которых было свободное время и желание заниматься исследованиями «невероятного». Если бы кто-нибудь действительно взялся за составление подборки советских «невероятных» текстов, получилась бы удивительно веселая, почти панковская книга, раскрывающая позднесоветскую эпоху с совершенно новой стороны.
— Вы бы предпочли одну антологию, составленную из разноплановых «невероятных» текстов, или несколько антологий, посвященных отдельным сюжетам ?
Алексей Конаков
— Это уже вопрос продюсирования книги. Не исключено, что интереснее будет читать именно разнородные тексты, выявляя между ними неожиданные переклички и рифмы. Возможно, такая антология должна существовать просто в интернете, поскольку все тексты могут попросту не поместиться в одну бумажную книгу.
Вообще мне бы хотелось, чтобы люди относились к этой теме с некоторой долей юмора. Чем обычно грешат те, кто занимается «невероятными» сюжетами? Они воспринимают их слишком серьезно. Любой просветитель с убийственной серьезностью станет доказывать вам, что НЛО не существует, но не менее серьезен и любой адепт уфологии, хватающий слушателя за пуговицу со словами: «Сейчас я объясню, как все устроено на самом деле». Необходима ироническая дистанция, которая, с одной стороны, дает нам материал для эстетического осмысления, а с другой, уберегает нас от падения в мистику.
Существует странное слепое пятно: мы вроде бы знаем, что не следует верить на слово людям, жившим в эпоху позднего социализма, в эпоху брежневского застоя. И мы не верим ни партийным функционерам (говорившим об успехах развитого социализма), ни комсомольским работникам (призывавшим бескорыстно строить новые города), ни инженерам, якобы работавшим над чем-то важным в своих НИИ (а на самом деле пившим там водку и игравшим в шахматы), ни рядовым гражданам, которые единодушно голосовали за что-то отвлеченно-политическое на разнообразных собраниях. Но — парадокс! — мы почему-то верим советским уфологам, уверявшим, что целью их экспедиций были поиски НЛО. Но что если на самом деле здесь происходило то же самое, что и с остальными позднесоветскими людьми? Что если и эти декларации не имели никакого отношения к реальности — просто обычный советский мужчина среднего возраста хотел отдохнуть от работы, жены и детей, а уфология была всего лишь отличным поводом «собраться с мужиками» и провести вечер-другой на природе. В этом есть некоторая респектабельность — благодаря космической тематике; есть и некоторая фронда — мол, я найду то, что от нас скрывают; есть научный азарт; и в то же время это давало удобную возможность поехать за город вместе с друзьями. То есть в позднесоветском контексте уфология вполне может оказаться практикой, напоминающей, например, рыбалку, — только если рыбаки вдохновенно врут, какого огромного размера рыбу они выловили, то уфологи не менее вдохновенно рассказывают о том, какие они видели летающие объекты.
Вопросы из зала:
— Скажите, пожалуйста, во время работы над книгой вы разделяли для себя то, что связано с магическим мышлением, и ошибочные научные гипотезы?
— Одной из моих главных задач было подвергнуть критике использование термина «нью-эйдж» применительно к описываемым мной сюжетам. Мне кажется, «нью-эйдж» — все же несколько иное, это действительно «новая религия», Блаватская, Рерихи, эра Водолея, и, когда данный термин применяют к «невероятному», он вводит нас в заблуждение. То же самое относится и к терминам вроде «неомистицизма» или «оккультуры»; конечно, в Советском Союзе были люди, которые искали Шамбалу, читали «Тайную доктрину» и занимались агни-йогой, но их было не очень много, и я намеренно ничего не говорил о них. А вот советские исследователи телекинеза и НЛО были вовсе не мистиками, но строгими позитивистами: они выдвигали ту или иную гипотезу и пытались ее доказать или опровергнуть. То есть речь идет именно о научном мышлении, хотя кому-то может показаться, что это скорее некое его искажение или ответвление от него, однако суть описываемого мной явления заключается в том, что исследователи пытались изучать «невероятные» явления строго научно, используя эксперименты, статистическую обработку данных и проч. Именно поэтому я ввел термин «невероятное» — чтобы отделить подобные поиски и эксперименты от любых религиозных и мистических практик.
— Что означает метафора «убывающий мир» в названии вашего исследования?
— В книге, помимо частных сюжетов вроде поиска НЛО или снежного человека, присутствует сюжет общий. Он заключается в попытке понять, почему советское «невероятное» развивалось именно так, а не иначе: почему в 1950-х все говорили о Тунгусском метеорите, в 1960-х — о летающих тарелках, в 1970-х — о йоге, а в 1980-х об экстрасенсах? Основной вывод, к которому я пришел, заключается в том, что изменение интересов в области советского «невероятного» коррелирует с изменением самого советского общества. Если сначала речь шла об энтузиазме, экспансии и покорении планет, то постепенно общество становилось все более буржуазным — люди хотели тихой комфортной жизни. Именно поэтому в какой-то момент становится популярной йога с ее установкой «исцели себя сам» и обливающийся ледяной водой старец Порфирий Иванов, а заканчивается все тем, что Кашпировский лечит всю страну через телевизор. То есть мы видим именно уменьшающийся, убывающий мир советского человека: люди 1950-х по-настоящему стремились полететь на Марс, а уже в 1980-е обывателя занимал только его личный комфорт. Интересы людей к концу существования СССР сузились до заботы о собственном здоровье, квартирах и дачах.
И в завершение нужно сказать, что «Убывающий мир» — все-таки просветительская книжка, как бы странно это ни звучало, учитывая то, что она посвящена историям о летающих тарелках, снежном человеке и Бермудском треугольнике. Просветительская она, во-первых, потому, что в ней развенчиваются некоторые расхожие заблуждения. Например, после одной моей лекции про «советское невероятное здоровье» меня спросили, почему я ничего не рассказал об уринотерапии. Но все дело в том, что в 1970-е уринотерапию почти никто не практиковал! Ледяной водой обливались, мумие ели, а вот мочу не пили. Уринотерапия существовала в 1930-е и возродилась уже в 1990-е годы. Во-вторых, я попытался развенчать стереотип о невежестве советских людей: дескать, они хвастались лучшим в мире образованием, а сами заряжали воду через телевизор. Мне очень не нравятся такие разговоры, потому что именно под их аккомпанемент в 1990-е началась неолиберальная «оптимизация» образования, урезание бюджетов, коммерциализация школ и вузов и т. д. На самом деле советские люди были достаточно образованными, и если они ставили банку с водой перед телевизором, то не по причине незнания физики или химии, но, наоборот, из-за научной пытливости: а давайте проверим, действительно ли Алан Чумак может зарядить воду, станет ли она целебной или нет? Советское общество было достаточно просвещенным, а столь широкий интерес к «невероятному» возник именно благодаря любви к науке, вере в ее всесилие и способность распутать любые загадки, нас окружающие.