В прошлом году на русском вышли две манги, рассказывающие производственные и педагогические истории — «Бакуман» и «Я — Сакамото, а что?». Этому жанру свойственно немало других сюжетов, излагающихся в формате slice of life, «среза жизни». «Горький» рассказывает, как японская манга относится к социалистическому реализму и какие приемы один из отцов жанра Осаму Тэдзука заимствовал из советского опыта.

Все чаще на отечественном рынке манги случаются громкие лицензионные приобретения. Среди последних новинок — долгожданная серия «Бакуман» Цугуми Ообы и Такэси Обаты. Дуэт авторов прославился мангой «Тетрадь смерти», лицензию на которую в России несколько лет назад приобрело издательство «Эксмо». Говорят, первый тираж, вышедший прямо перед принятием закона о запрете пропаганды суицида, чуть не отправили под нож. «Бакуман» — про другое: для главного героя, Моритаки Масиро, тяжелой утратой становится смерть его знаменитого дяди. Сам он не видит в будущем ничего интересного, жизнь его скучна и однообразна, и даже с девушкой, к которой неравнодушен, Моритака не может найти общих тем для разговора. Все меняется, когда одноклассник Масиро предлагает стать соратником на поприще, прославившем и погубившем дядю, — они решают делать мангу. Ооба и Обата берут классическую завязку боевого фэнтези и перекладывают ее на совершенно будничный лад, чтобы рассказать, как работает индустрия графических произведений в Японии. Еще один новый японский хит, дошедший до наших книжных, — это «Я — Сакамото, а что?» от Нами Сано. Герой манги не обыкновенный японский школьник — Сакамото служит примером для подражания и одноклассникам, и учителям. Выдающийся вундеркинд не может не найти злопыхателей — и легкость, с которой Сакамото обходит козни соперников, лежит в основе сюжетов Сано.

Чтение манги вызывает подспудные ассоциации, в которых есть что-то крайне знакомое, но позабытое — лежащая на поверхности тайна, не распознаваемая ни читателями, ни исследователями. Чтобы разгадать ее, нужно обратиться к истории манги. Специалисты по-прежнему спорят об истоках этого искусства — свою «мангу» писал и Хокусай. Но настоящую революцию произвел Осаму Тэдзука. Благодаря его нововведениям, касающимся техники, принципов изображения, повествования и работы мангаки, мы знаем мангу такой, как она выглядит сегодня. На родине мангу не считают просто местным изводом комикса. И причина даже не столько в ином графическом языке, не похожем на американский и европейский, сколько в способе распространения и чтения. В Японии нет таких видов изданий, как посвященная одному герою периодика. Манга печатается в толстых журналах и издается отдельными произведениями — танкобонами. Иногда они могут достигать сотен томов.

Тэдзука был ярым поклонником Диснея и стремился воспроизвести правила работы его студии в Японии. Куда менее известно, что он столь же внимательно следил за советским опытом культурного производства. С немалым интересом он наблюдал за успехами советской мультипликации, изучал историю нашей иллюстрации и многое из увиденного брал на вооружение. Например, Тэдзука создал манга-адаптацию «Преступления и наказания». Старуха-процентщица в его переложении напоминает ведьму из «Белоснежки» Диснея, а среди атрибутов Раскольникова не только топор, но и шляпа с колпаком. Другие художественные влияния — взятый из мультфильма «Конек-горбунок» образ для фантастической истории «Жар-птица 2772» и подражание технике Билибина. Процесс создания манги был для Тэдзуки фабричным — ее производство должно быть станочным и беспрерывным. На этой фабрике мангака входил в команду журнала и к каждому номеру обязан был предоставлять необходимое количество страниц графической истории. Таким образом, с одной стороны, манга сохраняет авторский стиль, с другой — выступает в качестве утилитарной, штампованной вещи. Роль автора в этой машине напоминает некоторые случаи, свойственные отечественной культуре после Великой Октябрьской революции, куда так упорно всматривался Тэдзука.

С 1920-х годов в Советском Союзе происходили ожесточенные дискуссии по поводу того, что получило название «социалистического реализма». Этот художественный метод существовал и до статьи Горького в первом номере «Литературной учебы» за 1933 год, но в статье он постарался дать явлению первое конкретное определение. Возникшее вместе с революцией авангардное течение искусства взялось за перековку человека для нового мира. Горький обозначил две противоположные функции, которые требуется исполнять писателю: «роль акушерки и могильщика». Работающий в рамках соцреализма автор не должен отдаляться от нужд общества. Социальные конфликты должны быть осмыслены и диалектически переосмыслены, чтобы открыть путь к новым решениям. Задача социалистического реализма не критика порядков, а дидактика. Соцреалистический автор не описывает нравы и не занимается буржуазной критикой, но смотрит из своего настоящего в долгожданное будущее. Эта перспектива определяет содержание произведения — соцреализм утопичен по определению. Критика «исчезающих фигур» с картин художников-соцреалистов неполна, пока не учитывается эта деталь. К постоянной корректировке произведения прибегали для большего соответствия новой реальности.

Например, знаменитый роман Федора Гладкова «Цемент», изданный в 1926 году, постоянно перерабатывался и шлифовался автором. Роман о восстановлении цементного завода практически сразу получил культовый статус — для Гладкова было неприемлемо оставлять след старого мира в стилистике и художественных приемах произведения, на котором росло молодое поколение. Интересно сравнить главный роман Гладкова с его блокадной повестью «Клятва». Они вышли под одной обложкой в серии «Библиотека избранных произведений советской литературы», выпускавшейся с 1947 года в честь тридцатилетия Октябрьской революции (сама серия представляет не меньший интерес, поскольку пытается зафиксировать эталон литературного соцреализма). «Клятва» рассказывает о судьбах блокадников, самоотверженно продолжающих работать на заводах, несмотря на голод и лишения. Только из-за приверженности героев работе, ради которой они готовы претерпевать любые невзгоды, можно предположить, что автор этих произведений — один и тот же человек. Казалось бы, герои второй повести настолько нереалистичны, что ее включение в серию могло состояться только благодаря личным договоренностям автора с редакторами. Однако в рамках внутренней логики соцреализма дело обстоит ровно наоборот — повесть «Клятва» заслуженно включена в книгу, показывающую этапы развития Гладкова на соцреалистическом поприще. В книге «Gesamtkunstwerk Сталин» Борис Гройс раскрывает эту логику: «Соцреализм <…> не пытается понравиться массам: его задача — создать такие массы, которым он будет нравиться. Обычно публика получает такое искусство, какое она заслуживает. Но социалистический реализм стремится сформировать публику, которая его заслуживает».

Для сюжетов соцреализма характерен определенный набор приемов. Нередко во главе угла — возможность перевоспитания и духовного перерождения персонажей. Если люди ошибались, то в коллективе они могут исправиться и прийти к верным решениям. Только труд способствует облагораживанию как отдельных людей, так и общества в целом. Ради него можно и нужно пренебрегать личными интересами.

Не об этом ли мы читаем в манге? С такой интерпретацией выступали и японские исследователи. В 1960-х социолог Сюнсукэ Цуруми с коллегами стал изучать мангу, отвергнув недоверчивый подход к ней как чтиву для детей. Исследователи пришли к выводу, что взрослые тоже ищут в манге ответы на тревожащие их вопросы. Особенно это свойственно тем, кто принадлежит к таким традиционным трудовым организациям, как профсоюзы (см. «Манга в Японии и России: Субкультура отаку, история и анатомия японского комикса», 2015). Таким образом, уже в 1960-е годы намечалось классовое родство манги и соцреалистических произведений. В рамках этой перспективы «Бакуман» раскрывается по-новому — перед нами классический производственный роман, знакомящий читателя с принципами работы индустрии. Соперники главных героев оказываются соратниками по цеху. Зазнайки и индивидуалисты получают по заслугам. И даже девушка, в которую влюблен Масиро, согласна выйти за него лишь при условии, что сначала они добьются того, о чем мечтают, — успеха в профессии. Первым делом, первым делом самолеты…

Это не единственный образец «производственного» жанра манги. Можно вспомнить множество спортивных, кулинарных, педагогических историй, крайне популярных у читателей. Даже в рамках боевой манги, с которой у «Бакумана» много общего, действуют те же правила: вплоть до подруг, которые в первую очередь выступают для героев в качестве боевых. Взгляд на мангу Нами Сано «Я — Сакамото, а что?» через призму соцреализма позволяет увидеть, что встречающиеся на пути Сакамото школьные хулиганы — самовлюбленные гедонисты и эгоистичные собственницы — это те самые образы, которые Горький определяет как мещанские. В общении с Сакамото они понимают глубину своих заблуждений и исправляются, стремясь стать прилежными учениками, как и он.

Манга не просто отличается от комикса — она авангардна по своей сути и служит для читателя пособием. В ее задачи входит не только развлечение, но и воспитание молодого поколения. Труд мангаки должен понравиться публике, но его конечная цель — сформировать публику, которая по достоинству оценит посыл произведения. И в этом смысле социалистический реализм жив — и воплощен в манге.

Читайте также

Графическая интифада
Комикс «Палестина» журналиста Джо Сакко об арабо-израильском конфликте
7 сентября
Рецензии