1. В «Афише» Егор Михайлов интервьюирует Илью Бернштейна — владельца издательства «А и Б», которое заново выпускает важные детские книги прошлого — с текстологической подготовкой и авторитетными, но не сугубо академическими комментариями. В начале года много отзывов вызвало переиздание повестей Юрия Коваля о Васе Куролесове; в прошлом серии — Кассиль, Белых и Пантелеев, Леонид Соловьев, Аркадий Неверов. Бернштейн, человек по-настоящему увлеченный, участвует в комментировании; только что в соавторстве с Олегом Лекмановым и Романом Лейбовым он подготовил новое издание «Приключений капитана Врунгеля», на очереди — «Денискины рассказы» и трилогия Александры Бруштейн «Дорога уходит в даль…»; впрочем, сама объемная трилогия напечатана не будет: выйдут только комментарии.
Бернштейн подчеркивает междисциплинарность своего подхода: «Например, в комментировании повести Леонида Соловьева „Очарованный принц” о Ходже Насреддине было несколько важных и парадоксальных тем: суфизм в советской литературе, поведение Соловьева на следствии с точки зрения традиций плутовского романа (писатель был осужден по 58-й статье в 1946 году, „Принц” — один из двух-трех больших прозаических текстов в русской литературе, от начала до конца написанных в лагере), персидская классическая литература сегодня. Последнее исследование я не довел до конца, но был взят цикл интервью (с фотографиями собеседников, их рабочих мест и жилья), у московских таджиков — ученых и дворников, белых воротничков и поваров — о том, какое место персидская классика и исламский мистицизм занимают в их жизни, в их сознании». Кроме того, в интервью — соображения о недостатках советской редактуры детских произведений («редактор настаивает, вычесывает необычность, странность, корявость, особенно если автор уже не в состоянии постоять за свой текст») и история классического орнамента ЛФЗ «кобальтовая сетка».
2. В «Коммерсанте» Игорь Гулин пишет о новой книге русских стихов эстонского поэта Яна Каплинского. Каплинский — в числе самых значительных современных поэтов Европы, и вышедший в 2014 году сборник «Белые бабочки ночи» (полностью из стихов, написанных по-русски) сразу подарил нам исключительный опыт; с одной стороны, появился очень мощный, пусть и очень спокойный, голос (и сразу стало ясно, как его не хватало); с другой — мы будто услышали поэта из книги об альтернативной истории о другом «русском мире» (это впечатление усиливалось решением Каплинского использовать дореволюционную орфографию). Гулин точно описывает тогдашнее впечатление: «Каплинский моментально оказался своего рода новорожденным патриархом — своим и одновременно чужим, принадлежащим какому-то совершенно иному пространству». Новую книгу «Улыбка Вегенера» Гулин называет более откровенной, чем предыдущая: «отчасти потому, что Каплинский гораздо больше пишет здесь в настоящем времени, почти на злобу дня… Отчасти потому, что большую часть книги составляют переводы» (Ли Юй, Пессоа, Гуннар Экелеф). Второй текст Гулина в «Коммерсанте» — о книге итальянского философа Маурицио Лаццарато «Марсель Дюшан и отказ трудиться».
3. Полина Барскова составила для нового курса «Арзамаса» антологию блокадной поэзии. Принципиально здесь решение снять разделение между поэзией официальной и неофициальной: блокадная травма пронизывает все слои, и в результате мы видим многоплановую картину, где признанные классикой еще в СССР тексты Ольги Берггольц и Веры Инбер соседствуют с открытыми лишь недавно стихами близких к кругу обэриутов Владимира Стерлигова, Павла Зальцмана и Геннадия Гора: «Красная капля в снегу. И мальчик / С зеленым лицом, как кошка. / Прохожие идут ему по ногам, по глазам / Им некогда. Вывески лезут / Масло Булки Пиво, / Как будто на свете есть булки».
4. Вышел новый номер сетевого журнала TextOnly. Обратите внимание на короткую прозу Дмитрия Аверьянова, Андрея Урицкого, Ильи Данишевского, «рассказ в стихах» Андрея Рябого, стихи Сергея Соловьева, Александра Бараша, Ирины Машинской, Ирины Мироновой:
мне
анемия
а мне
амнемония
тонкие раковины цветов
их костяные рты
тёмные гло́тки
белые анемоны
обращены
к неприсутствию солнца
поют:
«Мы отдали ещё слишком мало крови,
чтобы пришла весна»
незамеченный голод
бескровная жатва
за ней — онемение
Другие материалы выпуска тоже заслуживают внимания — в частности, статьи о Викторе Кривулине и Кирилле Корчагине, очень интересный переводной раздел (здесь есть, кстати, последний рассказ Рэя Брэдбери) и стихи поэтической группы «Иоза» с предисловием Дмитрия Кузьмина: он размышляет о том, почему в современной поэзии групповая манифестация находится в упадке и как «Иоза» хочет эту ситуацию перевернуть.
5. На официальном русском сайте Швеции три литературных критика — Галина Юзефович, Александра Баженова-Сорокина и Лев Данилкин — пишут об Астрид Линдгрен и выбирают ее главные книги. Юзефович говорит, что Линдгрен — «самая русская из всех зарубежных детских писателей», рассказывает о заслуге в этом переводчицы Лилианны Лунгиной, хотя еще важнее близкое русскому сердцу свойство волшебства Линдгрен: «способность к счастью, несмотря ни на что и вопреки всему»; притом атмосфера ее текстов — дефицитный «коктейль из свободы и защищенности». Баженова-Сорокина объясняет, чем Линдгрен отличается от многих детских писателей: «у Линдгрен получалось, что быть ребенком — ценно само по себе, и что когда ребенок вынужден быть взрослым — это как раз признак того, что с миром что-то не так». «Что-то не так» в мире Линдгрен появляется довольно часто, но ощутить это можно, лишь перечитывая ее книги во взрослом возрасте (подтверждаю). Юзефович и Баженовой-Сорокиной вторит (с поправками на политичность восприятия) и Данилкин: «Что тексты Астрид Линдгрен по силе воздействия на массы были настоящей когнитивной революцией, хотя бы и мирной и совершенной неполитическими инструментами, сложно усомниться. Автор „Пеппи” и „Карлсона”, по сути, не столько сломала канон детской книжки, сколько создала новую матрицу — и для самоидентификации ребенка, и для представления о его роли в обществе».
6. «Сигма» публикует начало и конец новой книги Александра Ливерганта — биографии Вирджинии Вулф; мы узнаем о семье писательницы, о судьбе ее отца — историка Лесли Стивена; о том, как Вулф переселилась с Гайд-парк-гейт в Блумсбери («из викторианской эпохи в эдвардианскую»); наконец, о самоубийстве Вулф и предшествовавших ему обстоятельствах.
7. The Guardian взяла интервью у Джезмин Уорд; вскоре после этого писательница была удостоена Национальной книжной награды США (параллельно эту награду получила Маша Гессен за книгу о Путине и новом русском тоталитаризме). Уорд — автор романа «Пой, непогребенный, пой». В последние месяцы критики поют этой книге славу, сравнивают с Фолкнером, Тони Моррисон и Джорджем Сондерсом. В основе сюжета — трудное путешествие матери-наркоманки с двумя детьми к тюрьме, откуда освобождают отца этих детей. Уорд рассказывает Ванессе Торп о том, как важно для нее описывать семью и дом, его запахи и звуки; о борьбе с наркотиками; о своем будущем романе, действие которого разворачивается в Новом Орлеане во времена работорговли; наконец, о своем пессимизме: «Огромная часть жизни — боль, горе, злостное невежество, насилие. Сопротивляться этому потоку так трудно, это требует такой упорной борьбы. От этого устаешь».
8. Донна Тартт ушла от своего литературного агента, сообщает издание Page Six. Агент не кто-нибудь, а Аманда Урбан, в числе клиентов которой Кадзуо Исигуро, Тони Моррисон, Кормак Маккарти, Харуки Мураками, Бретт Истон Эллис, Ричард Форд и еще с десяток авторов первого ряда (по крайней мере, в коммерческом отношении). Самое занятное, что непосредственно перед разрывом деловых отношений Урбан помогла Тартт заключить трехмиллионную сделку на экранизацию романа «Щегол». Сделка, однако, Тартт очень не понравилась: ей не позволили написать сценарий к фильму и даже не включили в число продюсеров. Расставание, как сообщают неназванные источники, прошло мирно. Новым агентом Тартт стала Николь Араги; под ее эгидой тоже собралась неплохая и, кажется, более подходящая для Тартт компания: Джуно Диас, Колсон Уайтхед, Джонатан Сафран Фоер и Эдвидж Дантика, только что получившая Нейштадтскую премию.
9. В Los Angeles Review of Books — рецензия Джоша Биллингса на книгу Оливера Реди «Persisting in Folly: Russian Writers in Search of Wisdom, 1963–2013». Как перевести это название, не очень понятно. «Упорствующие в дурости»? (дурачестве? юродстве? шутовстве?) Оливер Реди выделяет в современной русской литературе, начиная с Венедикта Ерофеева, типаж «дурака»: то ли шута, то ли идиота, более близкого к истинной мудрости¸ чем обычные люди. В пример приводятся герои Саши Соколова и Юза Алешковского. Самое важное в книге Реди, по мнению Биллингса, попытка вывести «русского дурака» из изоляции и вписать его в контекст мировой литературы, сделать продолжателем той линии, которая соединяет тексты Эразма Роттердамского и Джойса; при этом Реди понимает, «как опасно воспевать дурака в мире, где дураки то и дело оказываются у власти». Постсоветские писатели, в первую очередь Пелевин, в связи с этим приходят к дилемме: длить эту линию или взбунтоваться против нее. Пелевину мешает его сатиричность, а до серьезных физиономий «новых реалистов» Биллингс и Реди, видимо, не добрались: последние названные в рецензии авторы — Юрий Буйда и Владимир Шаров. Перед русской литературой, по мнению Биллингса, стоит задача отойти от оригинальной, но исчерпаемой культурологемы и предложить миру что-нибудь еще. Неплохой пример того, «как они там нас читают».
10. К публикации готовится дневник снов Набокова — 64 записи, которые Набоков вел в 1964 году. Среди прочего — эротические сновидения о сестре писателя Ольге; в другой раз Набокову снилось, что он танцует с женой, ее целует незнакомец, Набоков свирепеет и впечатывает противника лицом в стену. У всего этого — эзотерическая подоплека. Составитель дневника Геннадий Барабтарло (переводчик «Лауры и ее оригинала») рассказывает, что целью набоковского проекта было проверить теорию британского философа Джона Данна. В книге «Эксперимент со временем» Данн утверждал, что во сне человеку доступно прошлое, настоящее и будущее; что время во сне может течь в обратном направлении. Барабтарло не находит лучшей иллюстрации, чем такая: «Вот грубый пример: вечером вы читаете в газете, что в Нью-Йорке мусульманин въехал на грузовике в толпу. Вы смутно вспоминаете свой сон и сверяетесь с записями: действительно, вам снилось, что вы катитесь с холма на трехколесном велосипеде и безуспешно пытаетесь не сбить девушку, с которой дружили в колледже. По теории Данна, это не ваш сон был предсказанием действительного события, а наоборот: это ужасное событие заставило вас предыдущей ночью увидеть такой сон». Набокова в 1964-м все это страшно интересовало, и он исписал снами 118 карточек. Иногда ему казалось, что Данн прав: например, он видел сон о посещении музея, а через три дня посмотрел фильм со схожим сюжетом. Впрочем, комментирует Барабтарло, Набоков позабыл, что такой сюжет развивался в его рассказе 1938 года. Как бы то ни было, философу Данну нужно сказать спасибо за новую книгу Набокова, работа над которой, возможно, привела его к написанию «Ады». Стоит добавить, что всю жизнь Набоков страдал от бессонницы.