Смерть студентки и Ад в конференц-зале

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

На миф можно смотреть по-разному — с филологической одержимостью, любительским интересом или непреодолимым скептицизмом. Любая реакция лишь подтвердит извечную тенденцию — в неустойчивые и кризисные времена миф особенно завораживает и притягивает нас. Мы спорим, защищаем и осуждаем, но не остаемся равнодушны. 

Последние два десятилетия с их событийной и культурной турбулентностью породили особый литературный тренд на переоткрытие античных сюжетов. Писатели осуществляют своеобразное дарение голоса — мифический акт передачи слова второстепенным персонажам, которые тысячелетия находились в культурной тени. В рамках предисловий, драматических произведений и больших романов авторы стремятся опознать миф и очертить рамки его власти над человеком сегодня.  

Мы собрали подборку книг о том, как по-разному античное наследие живет в современной литературе — оформляет сюжетный план, мимикрирует под актуальную историю, возникает в виде мотива и отголоска или взаимодействует с самой техникой письма. 

Марк Принс. Латинист. М.: Поляндрия, 2025. Перевод с английского Александры Глебовской

О дебютном романе Принса можно сказать в несколько раз больше, чем о самом авторе. «Латинист» написан классиком-партизаном, человеком без филологического образования, но с безмерной тягой к университетским тайнам и мифам. Античные декорации и сюжеты здесь соседствуют с типичными интригами на кафедре: борьбой за преподавательское место, кражей тезисов к конференции и волокитой с распределением финансирования.  

Принс балансирует между крайностями, признаваясь, что пишет об одержимости и одержимых. Его герои шутят над великими классиками древности, пишут злобные записки, расследуют мистическую историю забытой римской поэтессы и в то же время хоронят близких, предают друг друга и плутают в человеческих и литературных лабиринтах.

Миф здесь становится ширмой, за которой главные персонажи прячут от читателей свою историю. Напряженные любовные и академические отношения аспирантки Тессы и ее руководителя Криса сперва и вправду развиваются по традиционному сюжету о боге Аполлоне, одержимом страстью к нимфе Дафне. Подобно античному божеству, профессор вожделеет студентку, стремится контролировать ее академическую судьбу, пишет для нее плохую рекомендацию и всячески заботливо-любовно отравляет ей жизнь.

Однако ко второй части романа миф словно встряхивают и переворачивают — жертва и охотник меняются местами. Очередная история о женском освобождении и перераспределении власти неожиданно превращается в жестокий и захватывающий триллер. Античная история сложным образом накладывается на жизнь ученых так, что читатель перестает четко различать их намерения и с недоверием возвращается к рассуждениям о судьбе несчастной нимфы: «глядите, до чего довела Дафну его любовь. Притом что Аполлон-то остался Аполлоном, без всяких последствий».

Sarah Ruhl. Eurydice. Concord Theatricals, 2009 

Пьесы американского драматурга Сары Руль одновременно поэтичны и крайне предметны. Ее произведения напоминают воды реки забвения, где мелодичные реплики перемещаются в пространстве плотной тягучей обстановки сцены, тут и там сворачиваясь до кратких точных восклицаний. 

В «Эвридике» Руль размышляет о природе человеческой речи — полной музыки и памяти. Неслучайно из названия стирается имя легендарного Орфея — это пьеса не о полубогах, а о людях. Здесь мало от мифа о трагически разлученных влюбленных и много от хрупкости человеческих связей. Когда мы «немного слишком юны и немного слишком влюблены», есть ли нам дело, на каком языке говорят в царстве мертвых? Исчезнут ли наши воспоминания, когда мы перестанем находить для них слова? 

Во время свадебного торжества несчастную Эвридику похищают из мира живых и отправляют в подземный мир к давно погибшему отцу, где они пытаются восстановить семейную память через забытые фразы и образы. Их диалоги звучат как попытка заново возвести дом из слов: «Я построю тебе комнату из букв, чтобы ты не забыла, кто ты есть».  

Руль представляет читателю знакомый миф об Орфее и Эвридике в задорной постмодернистской манере — с абсурдистскими рассуждениями о природе языка, смешением эмоциональных регистров и шутливой подачей. Вместо античного хора у нее — поющие камни, которые напоминают то Безумного шляпника, то Чеширского кота. На троне в Подземном мире — ребенок с запретительной бумажкой на любые желания со стороны новоприбывших душ. А самые интересные люди из (не)умерших обязательно «мертвы или говорят на французском». 

Rebecca F. Kuang. Katabasis. Harper Voyager, 2025 

Ребекка Куанг — выходец из академической среды, свежая кровь и плоть нескольких университетов Лиги Плюща. Имя писательницы уже давно гремит в заголовках литературных премий, а читатели делятся на безумных поклонников и недовольных критиков ее интеллектуальной прозы. Одни читают ее романы с карандашом и закладками, другие — с гневом и ощущением, что их снова заставили сдавать выпускные экзамены.

В последнем романе Куанг мифологическая структура сворачивается до ритуального события — схождения в загробный мир (katabasis). В шутливой завязке студенты отправляются за рекомендательными письмами научного руководителя в Ад. Спуск в царство мертвых неожиданно соотносится с постижением героями глубин собственной души и с попыткой разобраться в устройстве академического мира, где каждый шаг вниз — это экзамен, защита, конкурс, грант. В этом аду нет огня, только PowerPoint и кофе из автомата.

Произведение не обходится без характерной для стиля Куанг жанровой неоднородности: это одновременно и авантюрный роман с опасными приключениями, и интеллектуальное состязание с шедеврами мировой литературы, и овидиевская любовная игра. Безумное количество отсылок к культурным явлениям в постоянных перепалках героев создает ощущение, что они спорят не столько друг с другом, сколько с программой курса «Античность и постструктурализм». 

В одном из эпизодов два аспиранта оказываются в круге, где души навечно застряли в бесконечной защите диссертаций. Участники повторяют свои тезисы, нападают на воображаемых оппонентов, теряют голос, забывают тему. Пространство Ада превращается в конференц-зал, где время остановилось. И если у Данте в шестом круге мучаются еретики и лжеучителя, то Куанг с усмешкой помещает к ним тех, кто не сдал вовремя аннотацию к главе.

Клэр Норт. Пряжа Пенелопы. М.: МИФ, 2022. Перевод с английского Евгении Семенюк 

Роман Клэр Норт встраивается в линию произведений, переоткрывающих женские фигуры в античной мифологии. Если Мадлен Миллер в «Песни Ахилла» и «Цирцее» возвращает голос забытым фигурам, то Норт идет дальше: она не только передает Пенелопе право говорить, но и вручает ей стратегический план, бюджет и доступ к архиву. 

В истории странствий Одиссея, бесконечного возвращения домой, фокус смещается — Пенелопа из верной жены превращается в сильного и хитрого правителя. Атрибуты быта и убранства — пряжа, ткацкий станок, женские разговоры — становятся орудиями сопротивления и защиты. События на Итаке в романе равнозначны битве под Троей, только вместо мечей здесь — остроумие, а вместо щитов — дипломатия. 

Сюжет идет по следам гомеровского эпоса: семнадцать лет прошло с тех пор, как Одиссей отплыл к Трое, прихватив с собой всех, кто умел держать копье. На острове остались женщины — Пенелопа, ее служанки и богини, которым приходится управлять Итакой в условиях постоянной угрозы. Женихи один за другим стучатся в двери дворца, и каждый выбор Пенелопы может обернуться кровавой войной или хотя бы неловким ужином: «Ты что, строишь заговор, уточка? — Если у женщины нет ни золота, ни воинов, ни имени, ни чести, что еще ей остается делать?».

В роли повествователя выступает язвительная богиня Гера, которая комментирует происходящее в формате подкаста «Мифы без прикрас» и не упускает случая высмеять мужскую часть пантеона. Прием очеловечивания богов создает необычную перспективу — Норт в «Пряже Пенелопы» спорит не столько с Гомером, сколько с тысячелетней традицией изображения женщины как пассивной хранительницы очага. 

Алекс Михаэлидес. Девы. М.: Эксмо, 2021. Перевод с английского Елены Пальвановой  

Страсти и страдания юных дев под оберткой мрачного триллера и священнодействия — все в стиле Алекса Михаэлидеса. Британец с греческими корнями, психолог по образованию и сценарист по призванию, он знает, как превратить античную трагедию в бестселлер. После успеха «Молчаливой пациентки» Михаэлидес решает перенести «Вакханок» Еврипида в мрачный сеттинг Кембриджа: убийства, тайные общества, лекции, которые звучат как заклинания, и кампус, где каждый уголок — потенциальный алтарь.

Главная героиня, психотерапевт Мариана Андрос, приезжает в Кембридж после убийства студентки и моментально распознает виновного. Все подозрения ложатся на харизматичного профессора Эдварда Фоску. Могут ли быть сомнения, если его лекции о трагедиях Еврипида больше напоминают театрализованные мистерии, а тайное научное сообщество «Девы» — религиозный культ? 

Писатель разбрасывает по всему роману мозаику из античных сюжетов и реалий туманного британского городка. Смерть студентки с перерезанным горлом и выколотыми глазами напоминает воплощение мифа о нисхождении Персефоны в подземный мир. Мариана попадает в комнату одной из «дев» и находит там алтарь с изображениями античных богинь, свечами и цитатами из трагедий — бытовая реальность окончательно срастается с мифологическим ритуалом. Даже чашка чая в этом романе выглядит как часть обряда.

Двойственность происходящего заставляет читателя усомниться в достоверности реального мира: то ли перед нами психологический триллер о харизматичном манипуляторе, то ли современная вакханалия, где буквально оживает античный миф. Михаэлидес сознательно играет с традицией: его роман исследует скрытые явления человеческой души — зависть, ненависть, почитание — и показывает, что мифологическая логика может быть не менее убедительной, чем рациональные объяснения. Особенно если ее произносит обаятельный профессор с бархатным голосом, по памяти цитирующий Еврипида.