1. Стал целиком доступен апрельский номер «Нового мира». В поэтической части — Марина Бородицкая, Григорий Петухов, Виталий Пуханов:
Все хотят писать хорошие стихи,
Никто не хочет писать плохие.
Бедные плохие стихи,
Я буду вас писать, не оставлю
Во мраке безмолвия.
Вместе мы соберем урожай
Презрения и недоумения,
Но будем живы.
В прозаической отметим микропрозу Аллы Горбуновой, повесть Евгении Емельяновой об Алма-Ате. Здесь же опубликованы главы из готовящейся книги Станислава Аристова о повседневной жизни нацистских концлагерей; книга выстроена логично, научно-добросовестно, чтение это обязательное — но почти невыносимое.
В критической части обратите внимание на статью Владимира Березина о «гибридной литературе» — экспериментальных книгах, предлагающих читать себя нелинейно: от Кортасара и Павича до Марка Данилевского. Кирилл Корчагин рецензирует «Аппендикс» Александры Петровой, Мария Нестеренко — книгу Ильи Виницкого о графе Хвостове, главном в истории русской словесности поэте-графомане: «Винницкий показывает, что литературный проект Хвостова был утопическим, поскольку неотступное следование классицистическим пиитикам и есть попытка утопии. Литературная биография Хвостова — это бесконечная череда неудач и недоразумений». О своем коллеге Марке Альтшуллере Виницкий пишет, что он не только «историк блестящих литературных неудач, но и адвокат дерзких литературных неудачников»; те же слова, по мнению Нестеренко, можно применить к самому Виницкому. Это не единственная недавняя публикация, посвященная его книге: хвалебная рецензия вышла в газете «Троицкий вариант»*Признана властями РФ иноагентом., а большой разговор с Виницким — на «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией.
2. В свежем номере «НЛО» — несколько блоков, заслуживающих особого внимания. В разделе «Советские практики и идеологии: литература, периодика, драма» — четыре статьи о советском культурном космосе и его восприятии по ту сторону границы. Илья Кукулин рассматривает феномен советских научно-популярных и научно-технических журналов, в значительной степени формировавших мировоззрение «ИТРов»: эти журналы были уникальны в своем эклектизме, совмещая статьи по фундаментальной физике с оккультными штудиями, переводной фантастикой и нью-эйджевскими теориями. Виолетта Гудкова посвящает работу Второму съезду советских писателей в 1954 году: позади не только террор 1930-х и война, но и последние сталинские годы. Хотя Второй съезд «продемонстрировал прочность положения номенклатурных сочинителей и разъединенность „просто писателей”», хотя уже чувствовались признаки оттепели, задача официальных литераторов «отнюдь не стала проще. Скорее наоборот: с одной стороны, требовалась все большая виртуозность балансирования, ускоряющегося скольжения в этом идеологическом слаломе, с другой — нарастала неуверенность в устойчивости ситуации. Буквально каждая статья (пьеса, роман, стихотворение) грозила нарушить равновесие, недавно казавшееся столь прочным, а сегодня вдруг обнаружившее свою хрупкость». В качестве примера текста, нарушающего баланс и возмущающего спокойствие, Гудкова приводит пьесу Леонида Зорина «Гости». Татьяна Шишкова пытается ответить на вопрос, почему ждановское постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» оказало такое влияние на культурную жизнь в СССР: исследовательница вписывает это в контекст антисоветских выступлений в западной прессе. Евгений Пономарев пишет об идеологизированном преподавании литературы в советской школе, черты которого унаследовала постсоветская («Учитель — передаточное звено в процессе трансляции революционной энергии. Рассказывая ученикам биографию Чернышевского, он должен весь гореть, взволнованно и увлекательно „заражая” детей <…> идеями и чувствами великого человека. Иными словами, учитель должен показать ученикам образцы ораторской речи и научить детей продуцировать такую же „зараженную” речь. Нельзя говорить о великих людях без волнения, — хором утверждают методисты»).
Мемориальный раздел журнала посвящен историку и филологу Леониду Баткину. Коллеги вспоминают о его научном методе — и его маргинальности: «Его кредо — увы, все еще не оцененное по достоинству и в должной мере не востребованное — неразрывная связь естествознания и гуманитаристики. Будучи обособленными сферами знания, они дополняют друг друга в целом единой науки. В области же собственно исторического познания точно так же едины и невозможны друг без друга исследование многообразных „смысловых миров” и изучение того, что Л.М. именовал „соматикой истории”».
В разделе о перформативной поэзии — статья Марка Липовецкого о Романе Осминкине; рядом — радикально-демократическая статья самого Осминкина о том, как сегодня меняется авторская функция поэзии: «социальные сети, снимая автономию литературы как института и устраняя разделение на писателей и читателей в фигуре блогера-просьюмера (productor + consumer), впервые высвобождают место для письма любому и создают „питательную” среду для сборки синкретической „литературно-бытовой личности”. Причем прагматика такого коллективного писателя-читателя очень далека от сугубо коммуникативной и представляет собой во многом „зону удовольствия”, наслаждения самой практикой письма и потребностью постоянного повторения одних и тех же сюжетов и приемов без всякой боязни тривиализации и эпигонства».
Наконец, целый раздел занимают отзывы на роман Александры Петровой «Аппендикс»: о нем пишут Алексей Порвин, Ольга Балла и лингвист Максим Кронгауз, которого занимает устройство прозаической речи книги. Кронгауз выделяет один из главных приемов романа — «лингвистический конфликт», сформулированный в признаниях героини романа, которая ссылается на свое особое, поэтическое, зависящее от звука и буквального смысла слов мышление. 
3. После рассказа о двух интересных номерах толстых журналов — самое время поговорить о гибели толстых журналов вообще. Эта болезненная дискуссия обострилась две недели назад, когда стало известно, что журнал «Октябрь» потерял помещение. Главный редактор «Октября» Ирина Барметова дала интервью «Русскому репортеру» — и о конкретной ситуации с выселением, и о способах существования/выживания «толстяков». Кризис толстых журналов обсуждают и на «Ленте» — с Николаем Александровым и Натальей Кочетковой беседует главред «Знамени» Сергей Чупринин: «Начиная с прошлого года сознательная установка Министерства культуры, Департамента культуры Москвы сводится к тому, что необязательно давать книги и журналы людям, которые приходят в библиотеки».
4. Умер Баян Ширянов. Post mortem, насколько я понимаю, о нем написали всего два текста, помимо биографических справок и дежурных списков произведений. Ситуация дикая, но и демонстрирующая, насколько эти произведения далеки от нас сегодняшних. Первый текст — некролог в «Коммерсанте» Василия Лепских; здесь делается попытка анализа и слышна прямая речь героя: «Быт бытом, но сам Ширянов, по обыкновению швыряясь обсценной лексикой, в самом деле запальчиво говорил о своей первитиновой вселенной: „Это ирреальное существование, параллельный мир. Кто осмелится в него заглянуть? А жить там? Только те, кто боится этого, нынешнего своего окружения, газет, войн…” И признавая, что «расплата за концентрированную радость тоже концентрированная», кричал добропорядочной аудитории: „И вы тоже правы. Но это именно вы создали мир, из которого хочется уйти навсегда и как можно скорее!”».
Второй текст — запись в блоге Константина Крылова на националистическом ресурсе «Спутник и Погром». О Ширянове Крылов говорит исключительно потому, что биография писателя кажется ему поучительной: якобы он «точно знает, почему Ширянов подсел»; дальше следует hate speech и конспирология — «разрешение» в 1990-е чернухи было спланированной нравственной диверсией, а Баяна цинично использовали люди, поставленные («кем — ну, подумайте») следить за литературой.
Словом, напишите, пожалуйста, еще статей о Ширянове — он заслуживает лучшего.
5. Началась пора рекомендаций летнего чтения; из многих списков хочется назвать что-то специализированное. «Афиша» выбрала семь вышедших в этом году книг по истории, философии и антропологии. Здесь остроумное исследование Анны Лёвенхаупт Цзин, которая на примере индустрии японского гриба мацутакэ разворачивает глобальную картину капиталистической эксплуатации, сборник статей «Вторжение жизни» о связи философских и культурных теорий с автобиографиями их авторов, и посмертное собрание работ Бориса Дубина.
6. Издание «Солома» публикует интервью с критиком, кинорежиссером и прозаиком Мартой Антоничевой. Речь идет о том, как сегодня возможно прозаическое письмо, скрещенное с современными технологиями и медиа. Антоничева противопоставляет массовую литературу, имеющую постоянного читателя, текстам, «абсолютно и как будто намеренно несовременным». И то, и другое — симптомы неразрешенного кризиса, «непреодоленного модернизма»: «Легче не будет, будет труднее — разобщенность растет, все меньше людей интересуются литературой, потому что просто не находят там для себя ничего, на что отозвалось бы их сердце. Дистанция только увеличивается. Мы живем в медиапространстве, и пока не поймем, как интегрировать в него литературу, будет только хуже».
7. Детективный сюжет на «Дискурсе»: филолог Надежда Тархова рассказывает, почему Александр Грибоедов скрывал свой возраст. Статья была впервые опубликована четыре года назад в «Вопросах литературы», но в «Журнальном зале» отсутствует. Биография Грибоедова, пишет Тархова, полна лакун: «С июня 1817 года, т.е. с момента поступления на службу в Коллегию иностранных дел, писатель обретает некую жизненно-биографическую определенность, подтвержденную документами, — возраст, звание, службу, чин, местопребывание. Что же касается первой половины его жизни, то интерпретация ее событий продолжает в значительной степени оставаться столь же легендарной, как и много десятилетий назад».
8. В «Новой газете» — Анна Наринская*Признана властями РФ иноагентом. о «Рассказе служанки» Маргарет Этвуд. Критик проводит параллели с классическими антиутопиями Замятина и Хаксли, замечая, что для тоталитаризма (и литературного, и реального) характерно стремление залезть в постель к гражданам: «Секс — таинственная вещь, проявляющая закоулки нашей души и часто делающая нас непредсказуемыми. Тоталитарной власти не нужны непредсказуемые подчиненные, и именно поэтому она всегда пытается управлять сексом. И в этом смысле нет разницы между предписанным развратом, как у Хаксли, и предписанной верностью оплодотворителю, как у Этвуд».
9. Немецкая газета Handelsblatt пишет, почему в век возрождения национализма люди снова читают Стефана Цвейга. 75 лет назад Цвейг и его жена Лотте, бежавшие от нацистов, покончили с собой в Бразилии. Писатель посмертно представлен к Национальному ордену Южного Креста — высшей бразильской награде. Но не одни бразильцы питают к австрийскому прозаику почтение: «Цвейга, некогда почти забытого, теперь читает поколение, вновь убеждающееся в опасности популизма и громогласных лидеров, которые не заботятся о правде, но обещают вернуть своим нациям величие». Только во Франции, где в финал президентских выборов вышла Марин Ле Пен, за десять лет продано больше 3 200 000 экземпляров книг Цвейга.
10. Умерла американская поэтесса Эдит Шифферт. Эй был 101 год, половину этой долгой жизни она прожила в Японии — и Япония стала ее главной темой. В середине XX века ее стихи печатались в The New Yorker и в The New York Times — и теперь последнее издание отдает ей дань памяти. «Шифферт была тихим сенсуалистом, ее стихи характеризовала экономная простота и глубокое, неизменное чувство родства с окружающей природой. Ее стихи обычно были короткими (на нее оказал большое влияние жанр хайку) и часто строились на ненавязчивой — и оттого более эффектной — рифме или консонансе».
11. Журнал Rolling Stone, отмечающий свое пятидесятилетие, вспоминает годы сотрудничества с Томом Вулфом, одним из создателей «новой журналистики». Дэвид Брауни называет книгу Вулфа «Электропрохладительный кислотный тест» — большой репортаж о жизни Кена Кизи и его друзей «Веселых проказников» — «первым выдающимся повествованием о контркультуре шестидесятых». Основатель Rolling Stone Ян Веннер, как и многие, воспринимал тексты Вулфа не как журналистику, а как захватывающую прозу. В 1969-м он предложил Вулфу писать для своего журнала. Дебют состоялся только через три года: это был репортаж о запуске «Аполлона-17» — последней пилотируемой миссии на Луну. Астронавты от серии статей Вулфа пришли в восторг.
12. Сайт Academia of New Zealand Literature представляет список лучших книг маорийских, полинезийских, меланезийских и микронезийских авторов. За исключением Австралии и Новой Зеландии, литература Океании для российского книжного рынка и читателя остается terra incognita (вернее, mare incognitum), хотя тексты, например, Вити Ихимаэры перевели на русский еще в советское время. Короткие аннотации, конечно, не могут дать о перечисленных книгах верного представления — но по ним можно понять, что спектр проблем, волнующих современных прозаиков и поэтов Океании, не радикально отличается от европейского или американского: семейные саги, истории войн, вопросы национальной идентичности. Особенно интригуют две больших поэтических антологии.