Умер Анатолий Найман, Линор Горалик (признана в России иностранным агентом) закончила книгу стихов, а у Дмитрия Данилова выходит новый роман. Как обычно по воскресеньям, Лев Оборин рассказывает о самом важном в литературном интернете.

1. Скончался Анатолий Найман. За несколько дней до смерти у него случился обширный инсульт — во время выступления на конференции, посвященной Мандельштаму и Ахматовой. Последняя поэтическая публикация Анатолия Генриховича — в декабрьском номере «Интерпоэзии».

Дмитрий Воденников опубликовал в «Новой газете»*СМИ, признанное в России иностранным агентом эссе «Тень итогов»: он вспоминает о страшных снах, которые рассказывали друг другу Найман и Ахматова, и пишет: «Найман, конечно, рыцарь. Мы как-то подзабыли первоначальное значение этого слова, упоминаем только иронически. Но он простоял на своем рыцарском посту всю жизнь, не уронив знамя. Даже не прислонил его ни на минуту»; Воденников отсылает здесь к одному из лучших поздних стихотворений поэта:

Брось невидящий взгляд,
рыцарь, на жизнь и смерть
и езжай наугад
дальше. Спасая треть,
четверть, осьмушку, дробь
предназначенья. Жар
скачки. Как я, угробь
опыт и путь. Езжай.

На сайте Высшей школы экономики — именно там должно было состояться последнее выступление Наймана — Майя Кучерская вспоминает о знакомстве с поэтом и о своих впечатлениях от «Рассказов о Анне Ахматовой»: «Помню ощущение счастья — от плотности текста, его легкости, ироничности, изящества языка, от новизны материала, от выступившей вдруг такой живой Анны Андреевны Ахматовой и от бесконечной деликатности автора по отношению к его героине». А в «Коммерсанте» Григорий Ревзин пишет о Наймане — поэте «в очень высоком смысле слова», который «всю жизнь определял для себя и всех, кому важно, что это значит — поэзия, зачем это»; Ревзин говорит здесь и о той фильтрации времени, которую производят стихи Наймана, и о том, насколько точна выбранная им стратегия: «он никогда никем не становился, с презрением относился к любым постам и синекурам, он был в стороне — поэтом».

2. На «Кольте» Максим Мамлыга подводит литературные антиитоги 2021-го: «с одной стороны, ощущение наступающего золотого века (новые переводы, новые издательские программы, фестивальное движение, прекрасная новая литература и проч.), с другой — ощущение наступающей тьмы за пределами книжного мира». С золотым веком как-то непонятно (indeed?), а вот наступающая тьма в 2021-м вполне себе вползла в эти самые пределы. Цензура, «иноагенты», отмена фестивалей, травля Дарьи Серенко*Признана в России иностранным агентом, атака на «Мемориал»*Признан в России иностранным агентом и нежелательной организацией, расследование об отравлении Дмитрия Быкова*Признан в России иностранным агентом — «любой из этих новостей хватило бы на год, но какое впечатление они производят, собранные вместе?» Ну вот такое и производят. А еще — монополизм на книжном рынке, «культура отмены» и множество некрологов.

3. Prosodia публикует интервью с Марией Малиновской, прошлогодней лауреаткой премии «Поэзия». Сергей Медведев расспрашивает Малиновскую, как устроены ее стихи и как она их пишет (вплоть до способа записи и времени суток). Поэтесса дает понять, что разделяет тексты, написанные в традиции language school и в традиции документальной поэзии — известность ей принесли именно тексты в последней манере. «В языковой поэзии меня интересует в первую очередь невыразимое — то, до чего логически дойти невозможно, оно между словами, в их соединении, которое, если повезет, меняет их значения и создает новые на ходу», — рассказывает Малиновская.

4. Три поэтических публикации. Линор Горалик*Признана в России иностранным агентом закончила книгу стихов «Свет над Меггидо», она должна выйти в издательстве Literature Without Borders в этом году. Полный текст книги выложен в фейсбуке Горалик.

Свод над Меггидо, свет над Меггидо
догорает;
демон молодой, демон молодой
помирает.
Дай на память я, дай на память я
да с копытцев
черные сниму, черные сниму
черевицы:
нам еще бежать, нам еще бежать
до Шеола;
нам еще лежать, нам еще визжать
у Престола.

«Греза» публикует большую синтетическую поэму Никиты Сунгатова [a modern poem]; Горалик в ней, кстати, упоминается и пародируется. Как замечает в предисловии Иван Соколов, современный литературный быт у Сунгатова — частный случай «большого движения Нового времени в сторону переопределения границ художественного и политического». Лавирующему между этими границами герою (он обозначен как «it») приходится становиться слушателем, а иногда и автором компилятивных текстовых фрагментов — отображающих, скажем так, гетеротопическую стилистику современности, которая позволяет, в том числе, избегать решающих ответов: «Чтобы избежать неудобного вопроса, нужно заставить повторить его несколько раз, а потом объявить банальностью и штампом».

Здесь же — стихи Исаака Стэкхауса Уилера, американского поэта и переводчика с русского и украинского (он работал, в частности, над прозой Сергея Жадана). На русский Уилера перевел Алексей Порвин (которого Уилер, в свою очередь, переводил; при явных интонационных и синтаксических различиях двух поэтов между ними ощутимо и сходство, в первую очередь на формальном уровне.

5. Выходит новый роман Дмитрия Данилова «Саша, привет!»; в «Афише» о нем пишет Андрей Мягков. «Саша, привет!» — история о недалеком будущем, в котором молодого профессора за секс со студенткой ожидает смертная казнь, но неизвестно, когда именно приговор будет приведен в исполнение. Несмотря на сеттинг, Данилов, кажется, не ставил перед собой сатирической задачи — по крайней мере, в рамках критики современной культуры: скорее в тексте ощущается «вайб российской антиутопии». «Саша, привет!» для Мягкова — «самый дружелюбный к читателю» роман Данилова, построенный вроде бы с помощью знакомых средств — но их совокупность «так и не превращается в прием», а от Данилова мы привыкли ожидать именно приема. «И театр, и кино, пробравшиеся в его прозу, кажутся какими‑то обаятельными безбилетниками. Иногда, конечно, они заставляют переливаться „великое делание“ Данилова новыми бензиновыми оттенками, но чаще лишь отъедают от его прозы ощущение, которое она исподволь внушала раньше: что у каждого действия и предмета есть метафизическая изнанка».

6. 22 января отмечалось столетие Юрия Левитанского. Издательство «Вита Нова» выпустило к юбилею собрание его стихотворений в «Новой библиотеке поэта»; полный список юбилейных событий можно увидеть на официальном сайте, посвященном Левитанскому.

В «Российской газете» о поэте пишет телеведущий Андрей Максимов, в детстве знакомый с Левитанским: «Когда вышел его „Кинематограф“, мы обомлели. Это было невероятно. Поэтический сборник, который надо было читать от начала к концу, как прозу. И налаживать дыхание. Конечно! Дело, необходимое в любую эпоху». В «Фоме» несколько стихотворений Левитанского публикует со своим комментарием Павел Крючков; журнал «Родина» рассказывает о послевоенной жизни Левитанского в Иркутске. Наконец, в январском номере «Знамени» напечатана переписка Левитанского с Семеном Гудзенко и его матерью Ольгой: Левитанский и один из самых известных поэтов Великой Отечественной Семен Гудзенко вместе воевали и даже вместе сочиняли фронтовые песни.

7. В первом за этот год номере «Волги» — стихи Григория Стариковского, Андрея Таврова и Любы Макаревской: «Хочется речь / вывести / на веревочке / погулять // Слабую нежную / в своем трепете // Равную нам / в снежный / день»; среди прозаических публикаций — новеллы Каринэ Арутюновой и рассказ Вячеслава Харченко. Татьяна Грауз публикует статью о стихотворении Елизаветы Мнацакановой «Посвящение», которое позволяет продемонстрировать мнацакановский синтетический, поэтико-музыкально-визуальный метод; Борис Кутенков рецензирует сборник эссе Льва Рубинштейна, Алексей Масалов — дебютную книгу стихов Кати Сим, показывающую актуальность руинированного нарратива как метода.

8. «Новая газета» опубликовала большой спецпроект о катастрофе Бабьего Яра и ее отображении в культуре, куратором выступил Сергей Сдобнов. Олег Лекманов рассказывает здесь об истории создания стихотворения Евтушенко, когда-то прервавшего молчание о катастрофе; Дмитрий Быков — о том, как создавался и цензурировался роман Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». В разделе «Тексты» можно прочесть свидетельства выживших, в собранном Егором Сенниковым киноразделе — прочитать о фильмах, посвященных Бабьему Яру, от Михаила Ромма до Сергея Лозницы. В фейсбуке можно было встретить претензии к проекту: к разговору о киевской трагедии не пригласили ни одного участника из Украины.

9. На сайте Bookmate Journal — ликбез Юрия Куликова о том, как печатались и распространялись книги в Европе XVIII века: система гонораров (Гёте платили по высшему разряду, а «немецкому Крылову» Христиану Геллерту — гроши), типографские технологии и извечные проблемы с корректурой: «Жалобами на бесконечные ошибки наборщиков и необходимость вновь и вновь вносить исправления наполнены письма буквально всех литераторов того (да и позднейшего) времени от Свифта до Шиллера», книжные ярмарки, на которых постепенно сокращалась доля религиозной литературы, и пиратство, которое писатели XVIII века скорее поощряли, чем порицали. Материал сопровождает подборка книг, которые можно прочитать на Bookmate.

10. В The New Statesman — статья Эндрю Хасси «Мишель Уэльбек и душа Франции». Хасси называет Уэльбека великим писателем и замечает, что в англоязычном литературном мире сопоставить с ним некого: Уэльбек — вечный ерник и провокатор, превратившийся с годами в национальное достояние, редкий пример современного писателя, чьи слова напрямую влияют на происходящее в его родной стране: «То, что он говорит, имеет вес». Хасси откликается на новый роман Уэльбека «Уничтожить», очередную политическую фантазию о будущем Франции, изданную огромным тиражом в расчете на полнейший читательский успех. У критиков, по крайней мере, писатель в любимцах: «Уничтожить» хвалят и правая Le Figaro, и левая Libération — и почти никто не ругает. Но Хасси находит за что поругать — кажется даже, что все предыдущие дифирамбы были с фигой в кармане. В длинном романе, пишет он, легко увязнуть, действие разворачивается слишком медленно, в какой-то момент чудится, что читаешь не одну книгу, а сразу три. Но ближе к концу, когда политологический экзерсис превращается в семейную сагу и размышление о человеческой хрупкости, читателя должно «накрыть». Нежность, в которой критики усматривают знак писательской зрелости, в понимании Хасси — скорее возвращение к корням, к тону ранних уэльбековских стихов.

11. Electric Literature советует 12 писательниц с Маврикия. Именно женщины, по словам составительницы списка Ариэль Сараманди, задают тон в современной маврикийской литературе — но в список она включает и писательниц прошлого, в том числе, вероятно, первую маврикийскую писательницу и поэтессу Раймон де Керверн, о жизни которой, несмотря на книги и литературные почести, мало что известно. Среди наших современниц — Наташа Аппана, чей роман «Последний брат» — история о жизни на Маврикии во время Второй мировой войны и о дружбе маврикийского мальчика с еврейским беженцем. А «Похищение Ситы», феминистский роман Линдси Коллен, запрещен в стране — но экземпляр книги все же хранится в национальной библиотеке.