220 лет назад родился Виктор Гюго — автор не только «Собора Парижской Богоматери» и «Отверженных», но и множества других произведений, определивших лицо французской — да и всей европейской — литературы XIX века. Читайте о великом романтике в материале Натальи Пахсарьян.

Писать о патриархе французской литературы XIX столетия, о классике мировой литературы трудно, поскольку практически невозможно охватить все стороны его дарования, рассказать обо всех плодах его деятельности — разносторонней и долгой. Он начал писать в юном возрасте, причем не только стихи (что достаточно часто бывает), но и прозу: первый роман «Ган Исландец» был опубликован, когда автору исполнился 21 год; он не оставлял сочинительства до самого конца — драма «Торквемада» появилась в 1882 г., новая редакция поэтической эпопеи «Легенда веков» — в 1883-м, и уже после смерти писателя была опубликована его поэма «Конец Сатаны» (1886). Гюго был одаренным рисовальщиком и оставил после себя более 4000 рисунков. Экспериментируя, он писал не только пером и тушью, но иногда — пальцами, порой даже — отвернувшись и не глядя на лист, так что, в конце концов, историки живописи говорят о нем не только как о романтике, но и как протоабстракционисте в рисунке.

Начав сочинять стихи, он стал реформатором французской поэзии, смело создавая новые ритмы, обогащая поэтическую лексику, придавая своим стихотворениям и поэмам динамику и живописность, соединяя лирическое, драматическое и эпическое начала, пронизывая — чем дальше, тем больше — свою поэзию философским содержанием. Пусть для французов Виктор Гюго прежде всего великий поэт — его стихотворения учат в школе, а сборники «Созерцания» и «Легенда веков» давно стали настольными книгами у любителей поэзии, — исследователи не случайно говорят о том, что «Гюго-поэт до конца не разгадан», поскольку глубина и многозначность образов в его поэтических произведениях неисчерпаемы.

Обратившись к драматургии в конце 1820-х годов, писатель создал знаменитое «Предисловие к драме „Кромвель“», превратившееся в общеевропейский манифест романтизма, и стал во главе «битвы за романтизм» в театре. Не соглашаясь быть эпигонами классицистов, стремясь преобразить не только драматургический репертуар, но и манеру игры актеров, традиционный облик спектаклей в целом, романтики — и Гюго в их числе — открывают собственные театры, театры бульваров. Но прежде драматург выигрывает «битву за „Эрнани“» (1830) на поле, некогда занятом классицистами, — поставив эту пьесу в «Комеди Франсез». Соратник Гюго в этом эстетическом сражении, Теофиль Готье запомнился эпатажным красным жилетом, который он надел на премьеру, но это лишь внешне подчеркивало дерзкое новаторство самой драмы. Как пишет биограф Грэм Робб, «битва за „Эрнани“» укрепила публичный образ Гюго, втянула в его орбиту многих молодых писателей и художников и породила столько мифов и легенд, что сейчас уже практически забыта точность, с какой он совершил «величайший переворот в культуре XIX столетия». За «Эрнани» последовали другие пьесы — «Король забавляется» (1832), «Лукреция Борджиа» (1833), «Мария Тюдор» (1833), «Рюи Блаз» (1838) и другие. В них царствовала эстетическая свобода, смелая революционность политических взглядов драматурга, и они до сих пор не сходят со сцен театров мира.

Свидетельство о рождении Виктора Гюго
 

В России Гюго известен прежде всего как романист, но романы Гюго любят и ценят и в самой Франции, и повсюду. Его дарование прозаика проявилось и в романной готике («Ган Исландец»), и в исторических романах («Собор Парижской Богоматери», «Человек, который смеется», «93 год»), и в социальных повестях («Один день приговоренного к смерти», «Клод Гё») и романах («Труженики моря», «Отверженные»). Причем художественная проза Гюго, как, впрочем, и поэзия, и драматургия, тесно связаны с его гражданской и политической деятельностью, с его публицистикой.

Довольно быстро расставшись с юношеским роялизмом, став убежденным республиканцем и либералом, Гюго печатал статьи на актуальные политические темы, получив звание пэра и войдя в Палату пэров, произносил речи в защиту Польши, основав газету «Эвенман», протестовал против смертной казни. В 1849 году, став депутатом Конституционного собрания, выступал против пересмотра Конституции, а затем, после государственного переворота Луи Наполеона в декабре 1852 года, объявил Наполеона III вне закона и отправился в изгнание, где выпустил памфлет «Наполеон Маленький». Вернувшись во Францию почти через двадцать лет, Гюго был избран в Национальное собрание, но добровольно вышел из него, не согласившись с политикой большинства депутатов. Не приняв Парижскую коммуну из-за того, что она предполагала гражданскую войну — самоубийство для народа, как считал Гюго, он, тем не менее, став в 1876 году сенатором, выступил за амнистию коммунаров, когда те после разгрома Коммуны оказались за решеткой.

Политические, гражданские темы неизменно находили свое место и непосредственно в художественном творчестве Гюго: он проявлял сочувствие к восставшим рабам на Гаити в романе «Бюг Жаргаль», выступал за отмену смертной казни в повестях «Последний день приговоренного к смерти» и «Клод Гё», протестовал против войны, начиная со сборника «Оды и баллады» (1826) и до сборника «Грозный год» (1872), отчетливо демонстрировал свой пацифизм в романе «Отверженные» (1862), прежде всего — в сценах битвы при Ватерлоо, разоблачал политику Наполеона III в сатирической поэме «Возмездие» и т. д. Словом, «он был планетой во всех его разнообразных проявлениях», как сказал о Гюго современный французский писатель Эрик Орсенна.

Гюго никогда не был сторонником «искусства для искусства», не чурался активно вмешиваться своим творчеством в общественную жизнь. Он говорил: «...Нам возражают: служить социальной поэзии, поэзии гуманной, поэзии для народа, бурчать на зло, защищая добро, громко говорить о гневе народном, попирать деспотов, доводить до отчаяния негодяев, освобождать бесправного человека, толкать вперед души и оттеснять тьму назад, помнить, что есть злодеи и тираны, чистить тюремные камеры, опорожнять помойки с общественными нечистотами — чтобы Полигимния, закатав рукава, занималась этой грязной работой? Фу! Как можно! — А почему бы и нет?» При этом его произведения не теряли своей художественной полноценности, мастерски демонстрируя лучшие стороны романтического стиля, динамичные и увлекательные сюжеты, напряженный конфликт добра и зла, яркие и живописные образы. Возможно, поэтому слава и популярность Гюго оказались столь долговечны.

В наше время, и особенно у российских читателей, наибольшей популярностью пользуются два шедевра Виктора Гюго — романы «Собор Парижской Богоматери» (1831) и «Отверженные». О них и стоит рассказать подробнее.

Известно, что, сочиняя «Собор Парижской Богоматери», Гюго одновременно следовал за Вальтером Скоттом и полемизировал с ним: автор «Собора» строил сюжет не вокруг некоего исторического события XV века, в которое вольно или невольно втягивался герой, но воссоздавал историческую повседневность и описывал ее поэтически. Причем, сочиняя романтический исторический роман, Гюго не скрывал своей не только чисто эстетической задачи: он стремился обратить внимание на средневековую архитектуру, открыть глаза на ее красоту, убедить в необходимости ее сохранения. Еще в 1825 году он опубликовал памфлет «О разрушении памятников во Франции», осуждая варварское обращение с древними постройками, камни которых растаскивались для новых сооружений, переиздал свой памфлет в 1829 году, а с дополнениями и под названием «Война разрушителям!» — в 1832 году. В 1835-м Гюго вошел в состав Комитета по сохранению памятников и работал в нем до 1848 года. Не без его помощи Совет по гражданскому строительству в 1842 году приступил к разработке проекта реставрации Собора Парижской Богоматери, а реставратор Виолле-ле Дюк в своей работе вдохновлялся романом писателя. Сохранностью Нотр-Дам, вплоть до печально известного события — пожара, случившегося 15 апреля 2019 году, — как и возможностью восстановить многие детали собора, мы, можно сказать, обязаны Гюго. Однако стоит вспомнить и мюзикл «Нотр-Дам», созданный в сентябре 1998 года: в нем на первый план выдвигается не образ Собора, а поэтическая любовная история, в которую втянуты основные персонажи романа: Эсмеральда, Пьер Гренгуар, Клод Фролло, Квазимодо, Феб де Шатопер. Сосредоточившись на любовной линии «Собора», композитор Риккардо Коччанте и либреттист Люк Пламондон, однако, не исказили замысел писателя, хотя и не воплотили его во всей глубине. Роман действительно включает в себя и историю любви, и картину нравов средневекового Парижа, и историю перелома в сознании человека на пороге Возрождения, и размышления о судьбе народа, частью символического образа которого становятся не только названные персонажи, но и сам Собор.

Виктор Гюго. Рукопись «Собора Парижской Богоматери»
 

Другой шедевр писателя — роман «Отверженные» — также создавался отнюдь не только как опыт художественного освоения французской истории XIX столетия через увлекательный сюжет о судьбах нескольких героев. Как заявил сам Виктор Гюго в предуведомлении к роману: «До тех пор, пока в силу законов общества и его нравов над человеком будет тяготеть проклятие, которое в эпоху расцвета цивилизации создает для него ад на земле и отягчает его судьбу, зависящую от Бога, пагубными усилиями людей; до тех пор, пока не будут разрешены три основные проблемы нашего века: угнетение мужчины, принадлежащего к классу пролетариата, падение женщины по причине голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества; до тех пор, пока в некоторых слоях общества будет существовать застой; иными словами и беря шире — до тех пор, пока на земле не перестанут царить нужда и невежество, — книги, подобные этой, будут, пожалуй, небесполезны».

А в письме другому писателю-романтику, Альфонсу де Ламартину, автор так заявлял по поводу реакции консервативной критики на «Отверженных»: «Если быть радикальным — значит служить идеалу, то я радикал... Да, общество, допускающее нищету, да, религия, допускающая ад, да, человечество, допускающее войну, представляются мне обществом, человечеством и религией низменного порядка, я же стремлюсь к обществу высшего порядка, к человечеству высшего порядка, к религии высшего порядка: к обществу — без монарха, человечеству — без границ, религии — без писаных догматов».

Демонстрируя в противостоянии персонажей романа борение Добра и Зла, Гюго не опасается ни риторики, ни контрастов, ни преувеличений. Это совершенно отвечает сути его романтической поэтики. Однако напрасно некоторые читатели видят в судьбах героев романа только игру воображения, не отвечающую реальности. Так, история Жана Вальжана, беглого каторжника, ставшего под влиянием епископа Мириэля, проявившего к нему милосердие, добродетельным человеком, опирается на истинное происшествие, описанное в тогдашней прессе, а у персонажа существует прототип. Другое дело, что, следуя представлению о современном ему искусстве как драме и представляя эту драму «концентрирующим зеркалом, зеркалом, которое не ослабляет цветных лучей, но, напротив, собирает и конденсирует их, превращая мерцание в свет, а свет — в пламя», Гюго расцвечивает и укрупняет обыденное, делая его символическим.

Притом писателю удивительным образом удается сочетать романтическую символичность со зрелищностью. Как в «Соборе» Эсмеральда и Квазимодо, так в «Отверженных» Жан Вальжан и Жавер, Фантина и Мариус, Гаврош и Козетта — имена не просто известных, но мгновенно зримо предстающих перед глазами читателей героев Гюго. Зримость, яркая живописность образов — то свойство языка писателя, которое не в последнюю очередь определило популярность романов Гюго у кинематографистов. Специалисты считают даже, что по количеству экранизаций роман «Отверженные» держит первое место в мире: первый фильм по этому произведению вышел в 1913 году, последний — в 2019-м. Но ведь совсем не за эту живописность Лев Толстой считал «Отверженных» лучшим романом ХIХ столетия, а Федор Достоевский был убежден в превосходстве этой книги даже над его собственным «Преступлением и наказанием». Произведение Гюго задевает за живое еще и потому, что увлекательные внешние события сочетаются в «Отверженных» с напряженными нравственными конфликтами, решать которые героям и читателям приходится вместе, и потому, что в этом романе, как и во всех других, автор поднимает важную общественную проблему, отстаивает социальную справедливость.

В 14 лет юный Виктор поставил перед собой, казалось, почти недостижимую цель, записав в своем дневнике «Быть Шатобрианом или ничем!». На деле Гюго в своем творчестве далеко превзошел Шатобриана, в свое время — «учителя всего пишущего поколения» (Пушкин). Он стал действительно великим писателем всего XIX столетия, универсальным гением — не только создавшим шедевры поэзии, прозы, драматургии, не только определившим дальнейшие пути развития художественной литературы разных жанров, но и выступившим в жестокий век, полный насилия, политических и социальных конфликтов, защитником гуманизма, вечных ценностей мира, добра и свободы, милосердия и справедливости, братства и солидарности со всем человечеством.