Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
В начале книги «Советское нижнее белье. Между идеологией и повседневностью» культуролог и социолог Ольга Гурова со всей торжественностью, необходимой для разговора о подобном событии, сообщает: «В первой половине XX века в повседневную жизнь и оборот входят трусы».
Но что конкретно имеется в виду под «трусами» — то ли, что мы, порой слегка стесняясь, называем этим словом сегодня? Далее у Гуровой читаем:
«В первой половине XX века трусы относились к классу спортивной одежды. Затем, к середине XX века, спортивные трусы получают название „шорты“ (от английского shorts), отделившееся от этого класса одежды нижнее женское белье именуется „трусиками“, а нижнее мужское белье — „семейными трусами“».
Последствия описанной трансформации были более значительными, чем может показаться на первый взгляд. Изменение значения слова «трусы» привело, помимо прочего, к тому, что все тексты, в которых оно появлялось прежде в значении «шорты», стали восприниматься иначе. Казалось бы, ну и что: много ли о шортах-трусах написали с 1900 по 1950 год? Оказывается, очень много. Снова обратимся к Гуровой, которая справедливо замечает, что «упоминания о „трусах“ и „трусиках“ часто встречаются в прессе 1920-х годов, прежде всего в пионерской прессе».
Советская власть мечтала приучить своих граждан носить трусы — в смысле, шорты. Не только в газетах и журналах, но и в книжках-однодневках писатели неустанно слагали оды их удобству и экономичности: ткани требуется мало, шить несложно, а служить будут долго. Конечно, практиковать и пропагандировать ношение трусов могли только положительные и прогрессивные персонажи. Герои, у которых шорты вызывали консервативную антипатию, изображались в виде злых и грубых «отсталых элементов», не вписывающихся в новую социалистическую реальность.
Прошло время, и агитационная значимость этих текстов себя исчерпала — к шортам в СССР понемногу привыкли. Быть бы трусоцентричным сочинениям напрочь забытыми, но чем реже слово «трусы» употреблялось в значении «шорты», становясь собственно трусами, тем страннее становился опыт чтения того, что было написано о шортах в 1920-е и 1930-е. Можно сказать, что благодаря утверждению «шорт» как шорт и «трусов» как трусов трусоцентричная литература первой половины XX века получила вторую жизнь, которая имеет мало общего с предыдущей.
Невольная комедия положений, вырастающая на этой почве, может показаться дурновкусной и требующей как минимум стыдливой бирки «guilty pleasure» — тут уж как кому удобнее. Но дело не только в том, что истории, в которых трусы вызывают ужас, гнев и другие негативные эмоции, сегодня действительно кажутся смешными: не менее важна возникающая при комплексном изучении этих сюжетов странная параллельная реальность, где все вертится вокруг трусов, которые раз за разом переживают трансформацию, превращаясь из безусловного зла в высочайшее благо.
Взаимодействие с трусоцентричными агитками вековой давности — не только эксперимент, но и удовольствие, поэтому дадим себе волю, прочтем подборку из пяти старых рассказов про трусики и посмотрим, что из этого получится.
«Как тетка Авдотья в трусах ходила», 1925
В 1925 году на последней странице 17-го номера женского журнала «Работница» появился юмористический рассказ, присланный авторкой с псевдонимом Отдыхающая. Главная его героиня — Авдотья, простая женщина средних лет, которая получила путевку в санаторий. Отправившись на отдых, она столкнулась с разнообразными проявлениями новой жизни и не на шутку перепугалась. Стресс пришлось испытать уже в первый день отпуска, на осмотре у врача:
«...он подвел меня к большому шесту, да и говорит: „выпрямись, да стань прямо!“
Взял это ленточку с цифрами, да и давай меня измерять. Я так и ужаснулась: „ну, думаю, никак меня на старости лет в солдаты забрали“».
Отметим, что комедия положений в текстах о трусах — не привнесенный нынешним «испорченным» восприятием инородный взгляд, а изначальный, сознательно выбранный жанр. Власть комического усиливается, когда тетка Авдотья, избежав армии, отправляется получать положенное отдыхающим белье:
«...меня там няня и спрашивает:
— Тетка, трусики возьмешь?
А я думала, трусики — это что кролики, да и говорю:
— Нет, не надо, куда мне их!»
Запомним, как Авдотья перепутала трусы с кроликами: к причинам этого мы еще вернемся. Тем временем Отдыхающая не щадит несчастную тетку. Не успела та выяснить, что трусики — это «штаны попросту», как случается новое наваждение:
«...встаю я поутру и диву дивлюсь — не наваждение ли бесовское? — думаю себе. Ложилась это я в женской палате, а очутилась в мужской.
— Да как же это ты, Авдотьюшка, попала в мужскую палату-то?
— Да нет, ты слушай; не в мужской я палате была, а это женщины превратились в мужчин. Взяли да все в трусы-то эти и нарядились...»
Перед Авдотьей встает нелегкий выбор: покориться современной моде и влиться в коллектив «мужеподобных» работниц в шортах или остаться верной себе белой ретроградной вороной. Тетка выбирает трусы и даже начинает получать от их ношения удовольствие — «легко, хорошо...», но затем случается досадный казус:
«Понадобилось мне пойти в уборную. Тут-то я, Пелагеюшка, и взвыла. Снять-то сняла трусы-то эти, а надеть-то никак и не надену. Тесемочка-то, значит, выдернулась у меня, трусы-то и растопырились, как аэроплан. Ну, думаю, улечу с ними. Прощай, завод, и прощайте, мои родные».
Вопреки нашим ожиданиям хэппи-энда не будет: после случившегося конфуза Авдотья отказалась от коротких штанов. Кто бы мог подумать, что преодолеть устоявшиеся привычки недостаточно — нужно еще и научиться управляться с новой одеждой, удерживая ее от превращения в крылатое транспортное средство.
Иллюстрация к рассказу «Как тетка Авдотья в трусах ходила». Журнал «Работница» (№ 17, 1925)
Но остаться несознательной антитрусисткой Авдотье не дали. В том же 1925 году, в «Работнице» № 19, появилось продолжение ее приключений под названием «Как тетка Авдотья с ума сошла». Повествование снова строится на диалоге, только теперь друг с другом беседуют Авдотьин муж Митрич и его друг Егорыч. Из жалоб Митрича мы узнаем, что, вернувшись из дома отдыха, его жена все-таки продолжила носить шорты, а еще полюбила каждый день заниматься физкультурой, что, по мнению Митрича, говорит о ее ненормальности.
Самое же страшное для мужчины происходит в тот момент, когда супруга и ему вручает трусы — с тем, чтобы делать зарядку вместе:
«— Да что же она сшила-то, Митрич?
— Да штаны, Егорыч, штаны коротенькие! Трусы, значит! И себе, и мне. Вместе, говорит, с тобой в них физхалтурой заниматься будем. Ахнул я, Егорыч. Уж если ты, говорю, с ума спятила, то я такой похабщиной заниматься не буду!»
Текст сопровождается иллюстрацией, на которой Авдотья с несколько жутковатой улыбкой протягивает трусы дрожащему от ужаса Митричу. Это должно напомнить нам о том, что будущее подобно смерти — в том смысле, что избежать его ни у кого не получится. Так что решайте: просовывать ли ноги в надвигающиеся со скоростью поезда штанины цивилизации, или готовиться к тому, что они, словно удавка, обхватят вашу хрупкую шею.
Иллюстрация к рассказу «Как тетка Авдотья с ума сошла». Журнал «Работница» (№ 19, 1925)
«Трусики беленькие усики», 1928
Помните, как Авдотья сперва отказалась от трусов, потому что перепутала их с кроликами? В наши дни это может показаться странным, но словари Ушакова, Даля и многие другие сходятся в том, что называть кроликов или зайцев «трусиками» (от слова «трусить» — трястись от страха) в иных регионах страны, во всяком случае раньше, было обычным делом. Под таким названием кролики встречаются, в частности, у Бунина в рассказе «Суходол»:
«...в прадедовской бане с провалившимся потолком, в той самой бане, где Наталья хранила украденное у Петра Петровича зеркальце, жили белые трусы. Как они мягко выпрыгивали на порог, как странно, шевеля усами и раздвоенными губами, косили они далеко расставленные, выпученные глаза на высокие татарки, кусты белены и заросли крапивы, глушившей терн и вишенник!»
Отказывать себе в удовольствии, представляя усатое антропоморфное белье (или шорты), или нет — дело добровольное. Тем, кто достаточно жаден до эндорфинов, чтобы получать их таким способом, рекомендуем прочесть стихотворную книжечку Владимира Воинова «Трусики беленькие усики». Сама по себе история, изложенная в ней, нехитрая: кролик отправляется на базар за продуктами для семьи, а там его обманом уговаривают взять на все деньги хрену; на «хреновой» диете у семьи трусиков расстраиваются животы, поэтому приходится просить сыча отправиться к врачам за таблетками.
Зато язык, которым это все описано, как сказал бы Андрей Тарковский, — просто сыр рокфор. Вот несколько строчек, которые точно заслужили право остаться в вечности:
«Глянул кролик в кошелёк
А сердечко ёк-ёк-ёк».
«Нужно перемену.
Покупай, брат, хрену!»
«Два заслуженных врача
Долго слушали сыча».
«Я всучил им хрену
И ушел за стену».
«Вот тебе пилюля
И лети, как пуля!»
«Больше мы не будем
Хрен навек забудем».
Более того, когда врачи сперва отказываются выполнить просьбу сыча и выписать для кроликов лекарство, следует впечатляющая ремарка: «Сыч от страха поседел». Старые тексты о трусах (во всех смыслах) стоит изучать хотя бы ради таких эффектных деталей, как поседевшая из-за недостаточной компетентности медработников птица семейства совиных.
«Ложка и трусики (Письмо из Туркестана)», 1928
Анонимная заметка «Ложка и трусики», опубликованная в апрельском номере журнала «Еж» за 1928 год, кажется абсурдистской небылицей: невозможно поверить, что меньше ста лет назад дети сражались из-за трусов с родителями, доводя последних до белого каления. И тем не менее среднеазиатский мальчик по имени Гассан повествует именно об этом. Впрочем, сперва его отца вывела из себя ложка:
«Мать поставила передо мной чашку с пловом и сказала:
— Ешь. <...>
Я посмотрел в чашку и не стал есть.
— Чего же ты ждешь? — спросила мать.
— Ложку, — сказал я.
Тут поднялся со своего места отец, схватил меня за плечи и тряхнул изо всех сил.
— А пальцы у тебя на что, — закричал он».
Но Гассан оказывается упрямым и отважным ребенком. Когда на детской площадке, где он и другие ребята проводят время под присмотром классной руководительницы, всех просят в связи с жарой переменить длинные штаны на трусики, он не помышляет о том, чтобы смастерить себе шорты самостоятельно и носить, таясь от родителей, то есть стать трусистом-подпольщиком. Вместо этого Гассан честно рассказывает обо всем матери.
«Я пришел домой и попросил мать сшить мне трусики. Мать испугалась и рассказала отцу.
Отец ничего не сказал, зверем посмотрел на меня и ушел из дому».
Оказывается, вот где нужно искать вдохновение авторам необычных ретро-триллеров — в старых детских журналах. Просто представьте себе эту сцену: по залитой солнцем улице, полной веселых весенних прохожих в футболках и шортах, одиноко бредет маленький мальчик, одетый в непроницаемый национальный костюм. В его глазах, горящих посреди залитого потом смуглого лица, видно затаенное отчаяние, перемешанное с дерзкой решимостью.
Гассан заходит в дом. По контрасту с улицей в нем темно — только редкие полоски света освещают две смуглые фигуры, закутанные в несколько слоев одежды. Подойдя к одной из них, женской, мальчик набирает в легкие побольше воздуха и произносит одно заветное слово: «Трусики».
Мать хватается за сердце. Отец в гневе воздевает руки к небу, будто призывает небеса покарать сына, и, кажется, вот-вот сам разорвет ребенка на куски, но сдерживается, выскакивает на улицу и куда-то бежит без оглядки.
Наступил вечер. Гассан смотрит в окно на медленный закат кроваво-красного солнца. Скрип двери. Гассан оглядывается. В дом входит отец. Он что-то несет в руке. Подходит к сыну. Заносит руку над головой. Гассан в страхе закрывает лицо руками. Отец опускает руку и... дает сыну деревянную ложку:
«Вот, Гассан, бери. Можешь есть плов ложкой. Можешь и губы после еды полотенцем вытирать. Но только не вздумай носить трусиков. Если увижу — убью».
Несмотря на угрозу убийством, от избытка чувств отец и сын обнимаются. На ложку падают слезы и лучик надежды. Продолжение следует.
«Трусики», 1930
В 1930 году увидела свет книжка Ивана Пронина «Пастуший учитель», состоящая из двух коротких рассказов: одноименного, в котором грамотный мальчишка научил двух взрослых пастухов читать и писать, и «Трусиков» — о появлении коротких штанов в деревне Ивановка.
Из экспозиции мы узнаем, что трусы в городской части СССР — теперь уже не редкость, но в отдаленных уголках страны многие о них до сих пор не слышали. Впервые в жизни выехав из Ивановки, мальчик Тимошка знакомится с пионерами, одетыми по новой моде:
«...некоторые без рубашек, только в одних коротеньких штанишках. А зовутся эти штанишки трусиками. Тимошке так и сказали: это не штаны, а трусики».
Вернувшись в деревню, он просит мать сшить ему обновку. Здесь автор обращает внимание читателя на то, что шорты — это не только модно-молодежно, но и экономически выгодно:
«Главное счастье — старые настоящие Тимошкины штаны расхудились, а новые справить было труднее, чем трусики. Мать у Тимошки вдова-беднячка, взять ей негде. Вот и сшила, как объяснил ей Тимошка».
На следующий день Тимошка появляется перед друзьями в трусах. Те сначала смеются, но затем, попросив примерить, узнают на собственном опыте, что носить их — истинное наслаждение:
«По очереди мы наряжались в трусики и бегали в них для пробы по лужайке. Теплый ветерок ластился к голому телу, поддувал в коротенькие трубочки снизу, и каждому просто не хотелось снимать их. <...> После трусиков наши рубахи и длинные штаны казались нам просто противными».
Но это только первая победа — теперь Тимошке предстоит переломить общественное мнение взрослых жителей деревни. Тут одной презентации будет мало, потребуется настоящая смелость и смекалка. К счастью, с этим у парня все в порядке. Вступив в спор с самой шумной селянкой, которая возмущалась, что «парнишка нагишом» и подзуживала остальных, Тимошка попросил ее успокоиться, а «ежели тебя завидка берет — надень и ты такие трусики». Рассердившись, женщина побежала за мальчиком, в пылу погони зацепилась за торчащий из земли кол и порвала сарафан.
«— Ай! — крикнул Тимошка. — Вот видишь, тетенька, как несподручно в твоем одеянии? Говорю тебе: носи трусики. А то гляди-ка, что сталось?»
Все смеются, а смех, как известно, эффективнейший инструмент идеологической борьбы. Теперь у ивановцев при виде трусов вместо негатива в памяти будет всплывать развеселивший их эпизод с порванным сарафаном. Не очень гуманно, конечно, но результат налицо.
Тимошка показывает друзьям трусы. Иллюстрация из книги «Пастуший учитель»
Начиная со следующего дня все больше деревенских ребят переодеваются в шорты. Здесь Пронин не упускает случая еще раз напомнить о финансовой выгодности трусов:
«Матери и сестры живо сообразили, что трусики им же на пользу — по крайности, заплат пришивать каждый день не надо. Ведь летом штаны и рубахи на нашем брате, как на огне: одних заплаток не напасешься. А теперь и горюшка мало...»
Осталась у Тимошки одна неосуществленная цель — приучить к коротким штанам девочек. В рамках рассказа сделать это не удается: все еще крепок консерватизм матерей, да и девочки стесняются. Но прогресс неумолим, а значит, «трусификация» всех возрастов и гендеров благодаря таким активистам, как Тимошка, не за горами.
«Ноги в веснушках», 1934
К середине 1930-х роль антитрусистов в стране снизилась до такой степени, что остаткам фракции, которая еще недавно громко заявляла о своих взглядах на мир, пришлось уйти в подполье. О таких засекреченных борцах с трусами повествуется в рассказе «Ноги в веснушках», опубликованном в № 82 газеты «Баклажка» за 1934 год.
Как и всякие подпольщики, антитрусисты начинают деятельность с собрания, где обозначают проблему и определяют своего непосредственного врага:
«Итак, мы тайно собрались сюда, чтобы организовать группу антитрусистов. Все понимают, что это значит? Я на всякий случай поясню. Учитель физкультуры упорно требует, чтобы мы приходили на физкультурные занятия в трусиках. А наша группа упорно отказывается. <...> Для того, чтобы дать учителю физкультуры достойный отпор, нам и надо объединиться в группу антитрусистов!»
Далее следует перекличка: каждый подпольщик должен объяснить, по какой причине не желает носить трусы. Выясняется, что все без исключения считают свои ноги недостаточно красивыми и переживают, что над ними будут смеяться. То есть автор подталкивает читателя к упрощению и даже бодишеймингу: кто против коротких штанов — тем просто показать нечего. Да и вообще, не дружить с физкультурой и не желать сильных стройных ног — это, товарищи, не по-советски.
Кроме того, нам дают понять, что антитрусисты — не просто группа недовольных новым фасоном, но зловещий религиозный культ. Собрание заканчивается страшной клятвой, а после каждый у себя дома проводит ритуальное сожжение трусов.
«— Так поклянемся же до смерти быть верными делу антитрусизма!
Все ребята подняли руки и сказали:
— Клянемся!
А потом разошлись по домам. И каждый антитрусист сжег свои трусики».
После такого автор может сколько угодно ерничать и хвастаться, что лично он ходит в своих фиолетовых трусах где вздумается, а прохожие восхищаются его мускулистыми ногами. Какое читателям до этого дело, если антитрусисткая организация, как следует из рассказа, не побеждена и до сих пор существует? Можно только гадать, во что она превратилась за минувшие восемьдесят с лишним лет.
Будьте бдительны. Присматривайтесь к прохожим: нет ли среди них людей в длинных не по сезону штанах? Если же в крохотном промежутке между штаниной и ботинком мелькнет скрытая от посторонних глаз веснушка — бегите без оглядки.
И не удивляйтесь, когда заглянув в скором времени на полку, где хранятся ваши любимые спортивные шорты, вы их там не обнаружите. Можете даже не искать: если что и найдется, то уже не шорты, но лишь горстка свежего теплого пепла.