«Горький» продолжает рассказывать о лауреате Нобелевской премии по литературе Кадзуо Исигуро. Литературный критик и культуртрегер Александр Гаврилов объясняет, почему Исигуро можно считать учеником Достоевского, Толстого и Чехова.

Главным событием нынешнего нобелевского сезона стало то, что премию по литературе дали литератору. Человеку, который не борется за свободу малых народов, не противостоит тоталитаризму или капитализму, но просто работает писателем.

Да еще таким писателем, разговор о достоинствах которого может обернуться обвинениями. «Погребенный великан» очень плохое фэнтези. «Не отпускай меня» очень плохой научно-фантастический роман. Сюжеты не слишком увлекательны, персонажи неяркие, развитие романного мира — оттенки серенького. Это коллекция всего, за что люди вообще не любят высокую литературу. И это книги, которые ты читаешь ворча, а потом вспоминаешь снова и снова долгие годы.

Даже приманивая читателя приметами увлекательной литературы, Исигуро немедленно их дезавуирует. На мой взгляд, главное, что его интересует, — тоска смертного человека, беспричинная, не имеющая источника и конца, сопровождающая любое жизненное событие, включая самые радостные. Все его герои слегка напоминают Стинга, который поет «Oh, I'm an alien, I'm a little alien, I'm an Englishman in New York». Все в мире вроде бы понятно, но герой все равно ему чужд. Вот эта тоска непричастности, неотсюдности, организует все его творчество. Я много раз слышал, как читатели списывали эту тоску на какую-то особую британскость Исигуро. Но на самом деле английскость его своего рода вытопленная эссенция. Das Parfum, который Жан Батист Гренуй выделял из очаровательных девственниц. Именно потому, что Исигуро козыряет своей британскостью, мы не должны верить, что она настоящая.

Настырной работе с тоской мировую литературу учила именно русская. Я помню, как однажды разговаривал с Уэльбеком и спросил его, чего не хватает русской литературе сейчас. Он отвечает: «Бальзака не хватает. Чтобы кто-нибудь интересовался тем, как новая социальная реальность, как новое наступление капитализма и буржуазности меняет человека». Таков вклад французской литературы в мировую. А английская литература научила писателей работать с сословной тематикой и урбаниной, тем, что город делает с человеком. Русская литература в лице Достоевского, Толстого с его «арзамасским ужасом» и «Смертью Ивана Ильича», и более всех других Чехова, объяснила, как иметь дело с неотсюдностью человека. Человек, как его ни крути, не встраивается шестерней в мировую машину. И в этом смысле Исигуро совершенно русский писатель, младший товарищ Чехова и Кржижановского.

Чтобы тоска и чужеродность не торчали поперек романного мира, Исигуро снова и снова изобретает метафоры: клоны, слуги слуг, волшебный туман. Надо бы поверх Нобеля выдать ему какой-нибудь отечественный литературный грант, чтобы он смог написать роман про Афанасия Никитина — вот кто для него идеальный персонаж. Человек, отважно пустившийся искать счастья на край света за три моря, а нашедший там только предельное одиночество и свою предельную неотсюдность. Это не исключительно современный типаж, но сегодня все мы немножко таковы, и поэтому Исигуро — писатель для (или про) каждого.

Читайте также

Отличник мировой литературы
За что Кадзуо Исигуро дали Нобелевскую премию
5 октября
Контекст
Садовник Макьюэн
Почему писателю не нужна симметрия
2 июня
Контекст
«Война и мир» как сериал
Как спорили о патриотизме, мечтали о подвиге и ждали перемен читатели Толстого
16 ноября
Контекст