Казенный дом и другие детские впечатления (сборник). М.: Время, 2019
Под «казенным домом» здесь понимается не то, что вы подумали. Составители предлагают более широкое понимание: любое место типа больницы или дома престарелых, детсада или пионерского лагеря, в котором человек находится длительное время; бюджетное учреждение, где можно жить. Вспомнить о своем пребывании в таких местах попросили писателей и поэтов, в том числе Людмилу Улицкую, Алексея Цветкова, Марию Галину, Бориса Минаева, Льва Рубинштейна, Линор Горалик. Собственно, если взглянуть лишь на содержание, покажется, что это сборник ужастиков, которые нужно рассказывать ночью в лагере — «Клапмютценталер», «В белых халатах», «Сирота» и даже «Подлива». Ну да, герои в своих рассказах плохо скрывают, что называется, «тихий ужас», который вызывают эти воспоминания. И все же гораздо больше здесь юмора и иронии — и над самими собой, и над тем жизненным устройством, которое могло породить «серовато-розовое нечто такое, что суровой поварихой плюхалось поверх котлеты и картофельного пюре» (это о подливе).
С одной стороны, получается такой небольшой, но разносторонний обзор на довольно популярную сегодня тему советской повседневности — в строго заданных рамках одной проблематики. Различные уловки воспитательниц, которым нужно было уложить детей в тихий час; молочная каша на завтрак («память не хранит ее вкус, хранит лишь запах, но и его достаточно»); танцы в пионерлагере; мучительное ожидание выписки из больницы, где в палате с тобой обязательно лежит кто-то, кто отсюда еще долго не выпишется.
Однако, это не всё. То ли для контраста, то ли в чисто познавательных целях здесь и заметки художника Маши Сумниной, которая вспоминает, как ей с семьей пришлось с нуля обустраивать быт после переезда в США. Да и это не всё — вот воспоминания еще одной художницы Ирины Наховой, признающейся в сиротстве из-за отсутствия и живых родителей, и постоянного дома (она живет между двумя странами). Таким образом, тема становится шире и главным оказывается не наличие того самого казенного дома, а нехватка дома своего, о котором мы так тоскуем и в больнице, и в школе, и в детском лагере.
Гаральд Леш, Клаус Кампхаузен. Самоликвидация человечества. Минск: Дискурс, 2018. Перевод с немецкого Полины Щекиной
Леш и Кампхаузен — ученые и популяризаторы науки, пишущие книги и выступающие на немецком телевидении. Возможно, этим объясняются встречающиеся порой сильные скачки от информации, которая покажется излишней более или менее образованному читателю (а может даже не относящейся напрямую к теме), до фактов и размышлений совсем непроходных. И еще одно обязательное предупреждение об авторах: как несложно догадаться, они относятся к тем теоретикам, которые смотрят на землян с большим укором и большим же пессимизмом — людям надо браться за ум прямо сейчас, иначе последствия могут быть покруче, чем в голливудских фильмах-катастрофах.
Перед нами хрестоматия по всем негативным последствиям человеческой деятельности и, соответственно, всем угрозам, которые перед нами стоят. Люди уже что-то делают для их решения, но пока наши достижения — например, в робототехнике — выглядят гораздо внушительнее. А еще это справочник для тех, кто путает, когда на Земле появилась вода, когда человек стал пользоваться огнем, когда он изобрел колесо, — эта часть занимает примерно треть всей книги. И вдобавок это неплохая энциклопедия с различными (зачастую курьезными, но оттого еще более страшными) данными о современном человеке: сколько воды нужно потратить на выращивание 1 килограмма хлопка; какой процент всей рыбы Средиземного моря уже выловлен; какое количество денег страны тратят на производство искусственного снега. Главы, в которых подробно рассказывается, как добываются уголь, золото, уран и другие полезные ископаемые, — в самом деле тяжело читать.
Но если все же взяться за чтение «Самоликвидации» с холодной головой — это весьма занимательная книга. Здесь можно найти несколько относительно простых рецептов, как помочь планете: например, подробнейшим образом рассказано, на что средний немец тратит воду (только 5 литров из 121 в день идет на питье) и как этот средний немец ее экономит — с помощью водосберегающих стиральных и посудомоечных машин.
Павел Крусанов. Яснослышащий. М.: ФлюидФриФлай, 2019
Крусанов — непростой и неоднозначный питерский писатель, однако любой сюжет, каким бы провокационным он ни был, расписан писателем всегда на столь высоком художественном уровне, что придраться не к чему. Великолепен сам язык: Крусанов — безупречный стилист и порой к середине главы сложно вспомнить, как ты в этой точке повествования очутился.
Вот так примерно происходит и в «Яснослышащем». Язык тут такой, что по нему буквально то ли бежишь, то ли плывешь, но вот некий элементарно сформулированный вопрос, который ты обязательно встретишь через страницу-две, останавливает тебя и заставляет отвлечься на какие-то совершенно посторонние мысли. Цель Крусанова всегда — не рассказать историю, а сделать видимой «невидимую часть айсберга истины», как бы громко это ни звучало. Замыслы у него всегда громкие, география происходящего — широкая, а мотивы, двигающие героями, — если не великие, то грандиозные. И, как ни странно, ему удается представить эту мотивацию так, что начинаешь в нее верить.
Главный герой «имеет веские мотивы, чтобы толковать истинное бытие не как незримое, а как неслышимое». Другими словами, в начале было не Слово, а Звук. Царствие Небесное — «не вернисаж, а филармония». То ли от какой-то патологии, то ли от беспрецедентного дара герой считает, что окружающая действительность выстраивается по законам музыки, которую он, впрочем, тоже интерпретирует довольно широко и способен услышать где угодно и в чем угодно.
Роберт ван Гулик. Лаковая ширма. СПб.: Аркадия, 2019. Перевод с английского Елены Бросалиной
Гулик — нидерландский дипломат, всю жизнь устанавливающий деловые и культурные контакты на чужих землях; больше всего времени он провел в Юго-Восточной Азии, и это, видимо, стало решающим фактором в определении его увлечений. Гулика интересовала повседневная жизнь китайцев в Средние века, а также устройство некоторых из их институтов: суды, публичные дома, приемные чиновников.
Так, изучая литературу того времени, Гулик и нашел своего будущего героя. Он наткнулся на роман о Судье Ди, реально существовавшем в VII столетии человеке, деятельность которого обросла легендами и стала основой для легенд, а затем — написанных восемь столетий спустя романов, которые можно с некоторой натяжкой отнести к детективному жанру. Гулик сначала перевел китайский текст, а потом решил написать нечто вроде продолжения, тем более что его знания китайской действительности и истории позволяли ему это сделать. В итоге получилась целая серия из двух десятков книг, в которой в целом описаны примерно 15 лет жизни главного героя.
Это самый настоящий ретродетектив, хотя неизвестно. Особенность романа в том, что он помещает читателя в атмосферу сразу двух времен: той эпохи, в которой живет герой, и той — в которой этот текст мог бы быть написан. То есть стилизация происходит не только сюжетная, но и структурная: например, для средневекового детектива было свойственно, что одна книга вмещает в себя сразу несколько запутанных историй, с которыми приходится разбираться параллельно. В «Лаковой ширме» у героя формально отпуск, но находить себе детективные приключения у него, как и у Пуаро или миссис Марпл, видимо, в крови. Шумные улицы с попрошайками, проститутки с выдуманными именами, тихие сады с журчащей речкой позади — сам состав преступлений мы пересказывать не будем.