Помимо традиционных обвинений в советскости и идеологизированности, которым подвергаются едва ли не все авторы детских (и не только) книг о дружбе, на Крапивина обрушивают прозрачно завуалированные подозрения в педофилии — этакое как-бы-понимающее сальное подмигивание по поводу «трепещущих жилок» и прочих телесных деталей в его романах.
Что ж, подозрения эти неоригинальны, и Крапивин уже давно ответил на них сам в своих поздних романах «Сказки о рыбаках и рыбках» и «Прохождение Венеры по диску Солнца». Но ведь и «Маленького принца» Экзюпери можно прочесть в таком духе: что это за странные отношения между златокудрым инопланетным мальчиком и взрослым дядей-летчиком?
Да, отношение Крапивина к своим юным героям эротическое — как и всякого хорошего писателя к своим героям вообще. Верх пошлости сводить понятие эроса к озабоченности: куда воткнуть свой, прости господи, нефритовый жезл. Это симптом полного непонимания природы художественного текста.
Любое художественное произведение принадлежит к определенной традиции. В случае Крапивина достаточно очевидно, что его книги наследуют именно «Маленькому принцу», ставшему литературной сенсацией в СССР рубежа 1950–60-х годов — как раз тогда, когда Крапивин начинал свою писательскую карьеру. В позднем творчестве Крапивина мальчики будут все чаще оказываться, как и герой Экзюпери, настоящими пришельцами из космоса («Белый шарик матроса Вильсона», «Серебристое дерево с поющим котом»). Но что такое сам «Маленький принц»? Откуда у Экзюпери столь загадочный сюжет о мальчике, живущем на астероиде и непонятным путем попадающем на Землю? И почему Маленький принц должен умереть, чтобы вернуться домой?
Все это перестает быть загадочным, если вспомнить философию Платона. В диалогах «Тимей» и «Федр» Платон разработал собственную теорию души, согласно которой человеческие души принадлежат вечному совершенному миру идей и обитают на звездах. На землю они попадают в результате грехопадения, и вернуться туда непросто (согласно «Федру», процесс занимает от трех до десяти тысяч лет, однако в «Тимее» Платон допускает возвращение сразу после смерти). Но если душе в земной жизни встречается что-то прекрасное, то душа вспоминает о прекрасном мире идей и тоскует по нему. Оглядываясь на Платона, легко понять, кто такие Роза, Король, Фонарщик — это не что иное, как идеи розы, короля и фонарщика вообще. Поэтому рассказчик сообщает о численности королей и фонарщиков на Земле, а Маленький принц впадает в шок, увидев сад из тысяч роз. Множественное лишь тень единства, земные розы лишь тени той самой Розы.
Экзюпери внес поправку на современное астрономическое знание и заменил звезды астероидами; слово «астероид», впрочем, и значит «звездоподобный объект», а змея так и говорит, что Маленький принц «пришел со звезды». В бесхитростную внешне сказку уложилось целое пособие по платоновской философии.
Здесь читатель, наслышанный о Платоне, усмехнется, памятуя о том, что Платон известен и как теоретик гомосексуальной любви. Но не спешите усмехаться. Между Платоном и Экзюпери — две тысячи лет развития европейской литературы. Уже сам Платон писал о возвышенной разновидности любви, чуждой вожделению. В последующей традиции неоплатонизма, тесно взаимодействовавшей с христианской, платоновский взгляд на любовь оторвался не только от гомосексуальности, но и от сексуальности как таковой. Величайшая в европейской литературе история любви — Петрарки к Лауре — не имеет отношения к «традиционной ориентации», как ее понимают некоторые чиновники. Лаура для Петрарки — отражение небесного мира совершенства и стимул к саморазвитию. Наиболее законченное выражение неоплатоническая теория любви как личностного роста получит в трактате Джордано Бруно, известном у нас под заглавием «О героическом энтузиазме» (в оригинале, конечно, не энтузиазм, а страсть — furore). Кстати, Бруно полагал, что платоновские души на звездах — это и есть инопланетяне, обитающие в других мирах.
Да, Маленький принц — идея, идея всего лучшего, что есть в наивном неиспорченном человеке. Вот и разгадка, почему его тело бесследно исчезло: он все-таки не имел по-настоящему материальной природы. Пресловутые крапивинские мальчики тоже, конечно, не настоящие мальчики, а платоновские идеи. В «Белом шарике матроса Вильсона» Крапивин признается в этом открыто. Герой этого романа Яшка — разумная мыслящая звезда в буквальном смысле слова. В какой-то момент он воплощается на Земле в мальчика, причем его физический облик скопирован с античной статуи (еще один привет Платону). Прожив свою земную жизнь, после смерти Яшка вновь становится звездой. Но Крапивин и спорит с Платоном: на Землю Яшку сбрасывают не низменные помышления, а сострадание. Из космоса он чувствует одиночество и отчаяние обычного мальчишки Стасика Скицына — и сначала посещает его, а потом решает остаться с другом насовсем. Притом поначалу Яшка на Земле обладает магическими способностями, когда же решение остаться принято, он их теряет, окончательно превратившись в человека. Зато он становится астрономом — созерцателем звезд.
Природа звезд в «Белом шарике» особенно интересна: «Работать — означало улавливать и посылать другим шарам импульсы разного напряжения и частоты. Импульсы эти причудливо сплетались и пересекались, образовывали живую струнную сеть, дрожание которой определяло жизнь данной кристаллической грани. Если удачный импульс приближал это дрожание, эту музыку, к Всеобщей Изначально Заданной Частоте Великого Кристалла, возникал долгожданный Резонанс».
Крапивинская концепция Вселенной как Великого Кристалла не что иное, как художественное переосмысление астрономических взглядов Иоганна Кеплера, который, как всякий уважающий себя ренессансный мыслитель, был неоплатоником. Ключевой труд Кеплера «Гармония мира», где развивается тема кристаллических граней Вселенной и небесной музыки, на русский язык до сих пор не переведен, однако Крапивину было доступно огромное количество научно-популярных статей о Кеплере, вышедших в 1970-е гг., в которых можно найти все основные положения этой теории. Канонический мир крапивинской фантастики складывается после 400-летнего юбилея Кеплера (1971). И если в доперестроечную эпоху прямо говорить о бессмертии души было рискованно, то с конца 1980-х Крапивин декларирует свои убеждения открыто — не только в художественной прозе, но и в публицистике.
Своеобразный эксперимент на платоновскую тему — повесть «Серебристое дерево с поющим котом», где герой на этот раз приходит не из макромира звезд, а из микромира разумных капель, живущих на линиях магнитного поля. Здесь, наоборот, одинокую заблудившуюся капельку спасает компания ребят. Побыв человеком, Антошка-капелька возвращается на свою планету, но продолжает навещать друзей. На его собственной планете люди еще не доэволюционировали — они представляют из себя нечто вроде свифтовских йеху. Поначалу кажется, что капли — высшая раса по отношению к людям: каплям неведом эгоизм, их жизнь подчинена задаче творить добро и гармонию. Но оказывается, что и каплям есть чему научиться у людей, и две планеты налаживают «обмен» визитами. Иерархия высшего и низшего в этой повести не столь очевидна. Впрочем, еще в «Голубятне на желтой поляне» сказано: «Некоторые ученые считают, будто бесконечно большое и бесконечно маленькое — это одно и то же. Что они где-то в бесконечности сливаются». Миры Крапивина, в отличие от миров Платона, изначально не иерархичны.
В написанной уже в нулевые годы повести «Прохождение Венеры по диску Солнца» Крапивин отказывается от языка научной фантастики, бесхитростно заявляя: персонаж по имени Вовка — ангел. Самый настоящий ангел-хранитель, появившийся по зову рассказчика — взрослого, попавшего в затруднительное положение. Но одновременно с этим Вовка — душа реального ребенка, безвременно погибшего. Ему надоели небеса — он хочет побыть живым и вырасти. Неоплатонизм здесь скрещивается с народным поверьем, по которому умершие дети становятся ангелами. Как и в «Белом шарике матроса Вильсона», человеческая привязанность помогает герою воплотиться: в финале Вовка воскресает из мертвых по-настоящему. И тоже, как Яшка, теряет магические способности при окончательном воплощении — это плата за разрыв с небесным миром. Крапивин продолжает спорить не только с Платоном, но и с Экзюпери, поторопившимся отправить Маленького принца назад с грешной Земли: вечность никуда не убежит, мы все рано или поздно окажемся там, а любовь нужна здесь, в этой вселенной. От Платона остается только тождество истины, добра и красоты, а от неоплатонизма — космическое значение любви к отдельной личности.
Так что — нет, это не «розовые сопли». А двухтысячелетняя интеллектуальная традиция европейской культуры. Которую Крапивин освоил глубже, чем кто-либо из русских писателей, в основном остававшихся на уровне игры в культ Прекрасной Дамы. Вероятно, Крапивин чуть ли не единственный настоящий русский неоплатоник.
«Синий краб» — альманах пресс-центра и парусной флотилии «Каравелла», созданной 2 июля 1961 года Владиславом Крапивиным и группой детей в Екатеринбурге
Фото: пресс-центр отряда «Каравелла» / carabela.ru / rusf.ru / vk.com/club4468110