Медведь, бегущий за Татьяной, демон из ночных кошмаров (Александр Пушкин, «Евгений Онегин», 1833)
Безымянный медведь стал главным героем самого, наверное, известного ночного кошмара среди описанных в русской литературе. Сперва он гонится за Татьяной, затем хватает ее и уносит в шалаш, где собрались самые диковинные босхианские создания, включая ведьму с козьей бородой, полужуравля и полукота. И в самый неожиданный момент обретает дар речи и произносит кажущуюся на первый взгляд загадочной фразу: «Здесь мой кум».
Трактовки этого эпизода варьируются от школьного психологического параллелизма до апокалиптических трактовок в духе того, что сон Татьяны — это сатанинская антисвадьба (и это вовсе не курьез, такого мнения придерживался, например, Юрий Михайлович Лотман).
Впрочем, любим мы пушкинского медведя не только за его несомненную инфернальную сущность. Как и положено гению, Александр Сергеевич кошмар вымышленный невольно перенес в реальность. Кого из студентов-филологов не мучили синтаксическим разбором этого фрагмента из «Евгения Онегина»?
«Упала в снег; медведь проворно
Ее хватает и несет;
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет;
Он мчит ее лесной дорогой;
Вдруг меж дерев шалаш убогой;
Кругом все глушь; отвсюду он
Пустынным снегом занесен,
И ярко светится окошко,
И в шалаше и крик, и шум;
Медведь промолвил: „Здесь мой кум:
Погрейся у него немножко!”
И в сени прямо он идет,
И на порог ее кладет».
А мучить студентов-филологов — дело правильное и общественно полезное.
Старый Бен, медведь-гуманист (Уильям Фолкнер, «Медведь», 1942)
Разумеется, в «Медведе» Фолкнера, как и принято в американском модернизме, речь идет не совсем о медведе. Но мы не могли не вспомнить Старого Бена — израненного капканами зверя, которого уважают даже самые жестокосердные из охотников.
Будем откровенны: в наши дни редкий издатель отважился бы издать эту повесть. У «Медведя» проблемы не только с политкорректностью, но и с общим ультраконсервативным месседжем. Бен становится проводником в излюбленный Фолкнером утопический мир прошлого, который мы потеряли. Но даже самый ярый поборник либеральных ценностей вряд ли будет отрицать, что поэтический дар Фолкнера делает Старого Бена самым человечным из медведей.
Впрочем, о консерватизме Фолкнера можно долго спорить. Например, американский исследователь Олден Вуд увидел в «Медведе» следы анархо-примитивистксих воззрений — тех политических взглядов, где крайняя реакционность настолько радикальна, что становится революционной.
«Еще ни разу не был мальчик в той не тронутой топором глухомани, где оставляла двупалый след медвежья лапа, а медведь уже маячил, нависал над ним во снах, косматый, громадный, багряноглазый, не злобный — просто непомерный: слишком велик был он для собак, которыми его пытались травить, для лошадей, на которых его догоняли, для охотников и посылаемых ими пуль, слишком велик для самой местности, его в себе заключавшей. Мальчику словно виделось уже то, что ни чувством, ни разумом он еще не мог постигнуть: обреченная гибели глушь — с краешков обгрызают ее, непрестанно обкрамсывают плугами и топорами люди, страшащиеся ее потому, что она глушь, дичь, — людишки бесчисленные и безымянные даже друг для друга в лесном краю, где заслужил себе имя старый медведь, не простым смертным зверем рыщущий по лесу, а неодолимым, неукротимым анахронизмом из былых и мертвых времен, символом, сгустком, апофеозом старой дикой жизни, вокруг которой кишат, в бешеном отвращенье и страхе машут топориками люди — пигмеи у подошв дремлющего слона; неукротимым и как перст одиноким виделся старый медведь, вдовцом бездетным и неподвластным смерти, старцем Приамом, потерявшим царицу и пережившим всех своих сыновей». (Перевод О. Сороки)
Паддингтон, умилительный медведь (Майкл Бонд, серия книг; первое появление — 1958 г.)
Детские книги мы тоже иногда читаем и порой даже любим. А как можно не полюбить медвежонка Паддингтона, придуманного Майклом Бондом? В одной из лучших серии книг для самых юных читателей, подкрепленной удачными экранизациями, мы знакомимся с медведем, которым хотел бы стать каждый из нас — веселым, добрым, на любые невзгоды смотрящим с высоты своей глуповатости, граничащей с многовековой мудростью.
Паддингтон прибыл в Англию из «дремучего Перу», как он сам называет свою родину, будучи при этом ее настоящим патриотом. (Оставим за скобками постколониальный дискурс, с которым явно переборщил отец Паддингтона). Его приключения незамысловаты и зачастую исчерпываются походом в ванную или в зоопарк. Если честно, это вообще не приключения, а что-то, мягко говоря, невнятное. Тем они и подкупают.
Книги Бонда, коих автор настрочил под три десятка, могут показаться слащавыми и чрезмерно инфантильными даже по меркам британского детлита. But we don’t care.
«— О господи! — так и ахнула миссис Берд. — Что это ты притащила?
— Это не что, — поправила Джуди. — Это медведь. Его зовут Паддингтон, он пока поживет у нас.
— Медведь, — повторила миссис Берд, а Паддингтон тем временем приподнял шляпу. — Что ж, во всяком случае, вести себя он умеет.
— Я просто влип в одну пирожную историю, — пояснил Паддингтон.
— Это я вижу, — кивнула миссис Берд. — Тебя надо срочно отмыть. Попрошу-ка я Джуди наполнить ванну. А еще ты, наверное, не откажешься от мармелада!
— Кажется, ты ей понравился, — прошептала Джуди.
Паддингтон никогда не бывал в настоящей ванной, и ему там очень понравилось. Сначала он попытался написать свое имя на запотевшем зеркале.
Потом выдавил из тюбика крем для бритья и стал рисовать карту Перу». (Перевод А. Глебовской)
Беорн, медведь-социопат (Дж. Р. Р. Толкин, «Хоббит, или Туда и обратно», 1937)
Бестиарий Толкина — тема для отдельного разговора. Но раз уж сегодня речь зашла о медведях, то грех не вспомнить Беорна. На самом деле он не совсем медведь, а оборотень-лактовегетарианец, не лишенный при этом известной доли кровожадности.
В самой детской книжке от создателя «Властелина колец» Беорну отведена пусть и эпизодическая, но очень важная роль. И дело даже не столько в сюжете, двигателем которого он выступает по воле автора, сколько в том, что через Беорна Толкин наиболее красочно проецирует свое специфическое чувство юмора. Забавно, что в детстве мы не замечали, насколько жутковат этот персонаж и что ничему хорошему он явно не научит.
«Беорн пребывал в чудесном настроении, много смеялся и шутил. Гадать, где он пропадал, пришлось недолго — хозяин сам обо всем рассказал. Выйдя вечером из дома, он уже к ночи успел перебраться через реку и углубиться в горы (по чему можно судить, сколь быстро он передвигался в медвежьем обличье). Вскоре ноги — или лапы? — вынесли Беорна на выгоревшую поляну, а чуть позже он получил и другое подтверждение правдивости истории, рассказанной Гэндальфом, — из уст волка и гоблина, которых изловил неподалеку. <...>
— Ваш рассказ был просто замечательный, — сказал Беорн, — но когда я убедился в его достоверности, он понравился мне больше прежнего. Простите мое недоверие. На рубежах Лихолесья верить можно только тому, кого знаешь как свои пять пальцев, иначе рано или поздно угодишь в западню. В общем, узнав все, что требовалось, я поспешил домой — проверить, как вы тут, и предложить вам любую посильную помощь. Скажу честно, с этих пор я стану лучше относиться к гномам. Надо же — убить Верховного Гоблина! — он свирепо захохотал.
— А того гоблина с варгом вы отпустили? — спросил Бильбо.
— Они во дворе, — ответил Беорн. — Иди полюбуйся.
Голова гоблина, насаженная на кол, торчала над воротами, а чуть поодаль висела на дереве волчья шкура». (Перевод К. Королева)
Медведь, русская ярость (Корней Чуковский, «Краденое солнце», 1927)
Сюжет, известный с детства каждому жителю России и постсоветского пространства: крокодил проглотил солнце, на Земле наступила великая тьма. Звери боятся воевать с крокодилом сами и обращаются к медведю, но его больше волнует загадочное исчезновение его родственников-медвежат. Зайчиха стыдит медведя, и тот выходит на бой. Крокодил побежден, солнце возвращено на место, родственники-медвежата вернулись домой.
В короткой стихотворной сказке тем не менее зафиксированы несколько ролевых моделей, которые касаются медведя и не только его. Во-первых, медведь — могучий защитник всех слабых и вообще родного края от врагов. Во-вторых, медведь ленив (его прямо называют лодырем) и не торопится выполнять свои функции. В-третьих, медведь — тугодум, начинает действовать, только когда беда приходит к нему в дом, когда враг нападает лично на него. В-четвертых, в гневе он страшен, медведь — это джаггернаут, слепая и непобедимая ярость. Учитывая, что среди пострадавших исключительно отечественные животные (сороки, журавли, зайчики и белочки), а в качестве персонифицированного зла выступает зверь безусловно иностранный (крокодил), то медведь у Чуковского оказывается метафорическим воплощением России — такой, какой ее видят собственные граждане, которая тоже не торопится, долго запрягает, но если едет, то быстро, а в своем гневе страшна.
«И бегут они к Медведю в берлогу:
„Выходи-ка ты, Медведь, на подмогу.
Полно лапу тебе, лодырю, сосать.
Надо солнышко идти выручать!”
Но Медведю воевать неохота:
Ходит-ходит он, Медведь, круг болота,
Он и плачет, Медведь, и ревет,
Медвежат он из болота зовет:
„Ой, куда вы, толстопятые, сгинули?
На кого вы меня, старого, кинули?”
<…>
Не стерпел
Медведь,
Заревел
Медведь,
И на злого врага
Налетел
Медведь.
Уж он мял его
И ломал его:
„Подавай сюда
Наше солнышко!”»
Йорек Бирнисон, благородный дикарь (Филип Пулман «Северное сияние», 1995)
В мире Филипа Пулмана медведи разумны, разговаривают, умеют ковать доспехи, за что получили прозвище «панцирные», создали свое государство и написали законы, которые неукоснительно соблюдают, но при этом остались все равно медведями. Яростными, суровыми, местами злыми, неотесанными и еще обожающими войну и драки. Йорек Бирнисон — законный наследник трона медвежьего государства, который нарушил закон и был изгнан к людям. Люди обманом отняли его панцирь, и бывший принц опустился до того, что выполняет мелкую работу для жителей забытой богами деревушки. Тут его и встречает главная героиня книги — Лира. Она помогает ему вернуть доспех, а он взамен помогает ей, что для медведей, в том числе панцирных, нетипично.
«Вам тут о них ничего не скажут, потому как резальщики всем платят. Опять же заработок. Но мне с ними не рука, вот почему я вам и отвечаю. Вежливо отвечаю, заметьте. Я застрял здесь, я глушу этот спирт только потому, что люди из города забрали мой панцирь. Без панциря я могу на тюленей охотиться, но воевать не могу, а ведь я панцирный медведь. Война для меня как воздух, как море. Людишки из Тролльзунда опоили меня спиртом, и я пил, пока не заснул. Они сняли с меня, спящего, панцирь и спрятали его. Если бы я знал, где они его прячут, я бы разметал весь город, только бы вернуть его назад. Если вы хотите взять меня на службу, то вот вам моя цена: верните мне мой панцирь. Тогда я согласен служить вам, и конец службы будет означать либо вашу победу, либо мою смерть». (Перевод В. Голышева и В. Бабкова)
Медведи у Пулмана — смесь викингов с древними германцами, народ-воин, суровый и мрачный. И не очень цивилизованный. В принципе, очень похоже на поведение настоящих медведей. Но тут у них есть еще и свое благородство. На грубость Йорек Бирнисон способен, на подлость — нет. Во многих ситуациях медведи оказываются получше людей.
Винни-Пух, безопасный медведь (Алан Милн «Винни-Пух», 1924)
У мальчика Кристофера Робина была коллекция игрушек, но самым важным для него в этой компании был плюшевый медведь Винни-Пух. У него есть формальные медвежьи признаки: он любит мед, он выглядит как медведь, он иногда даже может проявлять что-то вроде свирепости, но Пух, безусловно, абсолютно безопасный для человек медведь. Он философ и поэт.
«Как-то раз пошел он погулять и оказался на большой поляне посреди леса.
В центре поляны рос здоровенный дуб, а с его вершины доносилось громкое жужжание.
Винни-Пух сел у дерева, обхватил голову лапками и задумался.
Рассуждал он просто: „Это жужжание что-то да означает. Самого по себе жужжания не бывает, из ничего ж-ж-ж-ж не возникает. Если я слышу жужжание, значит, кто-то его издает, а, как известно, жужать могут только пчелы”.
Он вновь надолго задумался: „А пчелы, как известно, нужны только для того, чтобы делать мед”.
Тут он встал и добавил: „А мед делается только для того, чтобы я мог его съесть”. С этими словами он и полез на дерево». (Перевод В. Вебера)
Большую часть истории человечества медведь был, наверное, самым опасным соседом для нашего вида. Сильный, коварный, непредсказуемый — он считался настоящим хозяином леса, а иногда наведывался даже в деревню. Но к двадцатому век страх перед медведями ушел — люди вырубили леса, истребили значительную часть животных и переселились в города. Более того, выяснилось, что для человека основную опасность представляет вовсе не медведь, а другой человек. Так началась реабилитация медведей. И вот, появляется Винни-Пух. Он снова первый зверь в лесу, но уже как поэт и мыслитель. И он абсолютно безопасен для человека.
Медведь из одноименной пьесы Чехова, грубый и смешной (Антон Чехов «Медведь», 1888)
Помещица Попова держит траур по недавно скончавшемуся мужа и считает, что ее жизнь тоже кончена. Сосед, помещик Смирнов, требует чтобы она рассчиталась с ним по долгам покойного мужа. Попова возмущена, у них происходит бурная ссора — наконец, они решают стреляться. Однако до кровопролития не доходит: между еще недавно ссорившимися вспыхивает внезапная страсть. А причем же тут медведь? Медведем Попова называет Смирнова на пике ссоры. Он тут как метафора грубяина и как ругательство.
«Попова. Если у вас здоровые кулаки и бычье горло, то, думаете, я боюсь вас? А? Бурбон вы этакий!
Смирнов. К барьеру! Я никому не позволю оскорблять себя и не посмотрю на то, что вы женщина, слабое создание!
Попова (стараясь перекричать). Медведь! Медведь! Медведь!
Смирнов. Пора, наконец, отрешиться от предрассудка, что только одни мужчины обязаны платить за оскорбления! Равноправность так равноправность, черт возьми! К барьеру!
Попова. Стреляться хотите? Извольте!
Смирнов. Сию минуту!
Попова. Сию минуту! После мужа остались пистолеты... Я сейчас принесу их сюда... (Торопливо идет и возвращается). С каким наслаждением я влеплю пулю в ваш медный лоб! Чёрт вас возьми! (Уходит).
Смирнов. Я подстрелю ее, как цыпленка! Я не мальчишка, не сантиментальный щенок, для меня не существует слабых созданий!»
Медведь среди прочих качеств обладает определенной неуклюжестью: кажется, что при ходьбе он немного прихрамывает. На самом деле это просто особенности походки, а разъяренный медведь — кто угодно, но только не неуклюжий болван. Еще медведю и в сказках, и в реальной жизни не свойственны чувство такта или момента. Так что герой шутливой пьесы Чехова и правда ведет себя как медведь из балаганного преставления — нелепый, чуточку страшный, но больше все-таки смешной. В финале же происходит приручение медведя.
Медвежонок, ученик философа (Сергей Козлов «Сказки о Ежике и Медвежонке», 1975)
Из сказок Сергея Козлова (1939–2010) известна в первую очередь великая «Ежик в тумане», но вообще это довольно обширный цикл небольших философских историй. Чаще всего сюжет в них таков: Ежик — самобытный философ и оригинальный учитель, вечно погруженный в себя — переживает очередное мистическое откровение. Дальше он делится этим откровением со своим другом Медвежонком. Медвежонок — существо более приземленное и практичное; чаще всего откровения он не разделяет. Или иногда все-таки разделяет. Порой из откровений рождаются загадочные квазирелигиозные ритуалы.
«Вот уже целый месяц Ежик каждую ночь лазил на сосну и протирал звезды.
„Если я не буду протирать звезды каждый вечер, — думал он, — они обязательно потускнеют”.
И с утра выходил на крыльцо, наламывал свежий веник, чтобы сбивать сначала со звезд пыль, и стирал тряпочку. Тряпочка у него была одна, и поэтому он каждое утро мыл ее и вешал на сосну сушить.
Покончив с приготовлениями, Ежик обедал и ложился спать. Просыпался он, когда уже выпадала роса. Поужинав, брал тряпочку в одну лапу, а веник в другую и потихонечку, с сучка на сучок, подымался на самую верхушку сосны.
Здесь начиналось самое главное. Сначала звезды надо было обстукать веником, да так осторожно, чтобы случайно не сбить с неба. Потом веник переложить в левую лапу, а тряпочку взять в правую и протирать звезды до блеска. Работа была кропотливая, и на нее уходила вся ночь.
„А как же иначе? — ворчал Ежик, беседуя сам с собой на верхушке сосны. — Если Медвежонок не протрет звезды, если я не протру звезды, то кто же протрет звезды?..”
Медвежонок в это время тоже сидел на верхушке сосны над своим домом, протирал звезды и думал:
„Удивительно, как это Ежику в голову пришла такая счастливая мысль! Ведь если бы Ежик не придумал чистить звезды, их бы давно уже никто не видел. Вон какая пыльная!..” — И он дунул на звезду и потер тряпочкой…
Медвежонок очень старался, но у него не всегда получалось, как у Ежика. И если с неба падала звезда, все в лесу знали, что это ее нечаянно столкнул Медвежонок».
В основе любого учения стоят учитель и ученики. Для роли учителя медведь не очень подходит: хотя Медвежонок Козлова максимально антропоморфен, он все же сохраняет некоторые медвежьи повадки и особенности. Он неуклюж, он не способен медитировать и посмотреть в суть вещей, как это делает философский Ежик. Зато он идеальный ученик и потенциальный апостол.