Евгений Рудашевский. Бессонница. М.: КомпасГид, 2018
Евгений Рудашевский до сей поры довольно успешно конвертировал свой личный опыт в детские и подростковые книжки: он много путешествует, благодаря впечатлениям от этих путешествий рождается целая серия «Экстремальный пикник», где автор рассказывает и про дольмены, и про палатки; он работает дрессировщиком в нерпинарии — и пишет роман о дружбе дельфина с мальчиком, за который получает премию «Книгуру» (а затем еще один, уже про вечно убегающего нерпенка). На таком приключенческо-познавательном фоне «Бессонница» выглядит попыткой войти в большую литературу. Это как если бы лирический герой Рудашевского (будь он одним и тем же) со временем рос и теперь вдруг пришла пора заканчивать вуз.
Денис, или Ден, и в самом деле с некоторой опаской считает дни до своего выпуска, но почему-то к нему не готовится, будто всячески оттягивая этот момент. В сущности, ничего удивительного: и в последнем классе, и на последнем курсе человек оказывается в точке, больше всего напоминающей пузырь с замершим временем. Нет никакой мотивации что-то делать: авторитет заведения уже давно опровергнут, а впереди не маячит ровным счетом ничего. В этом смысле кажется, что отправлять героя в Америку было бы, наверное, и необязательно: властные черты отца все равно бы себя проявили, да и чувство опустошенности перед началом взрослой жизни настигает в любом месте (хотя тоже не всех). Еще кажется, что расстройство героя насчет чрезмерной заботы о нем родителей выглядит преувеличенным, особенно когда узнаешь, что он задумал с собой учинить.
Это все детали, к которым всегда можно придраться. Например, порой забываешь, что текст написан русскоговорящим человеком, потому что он больше похож на переводной: «ведь в Чикаго я мог ходить в одной футболке, а тут не отказался бы от свитера и шапки». Иногда автор, видимо, вспоминает о корнях героя, но тоже как-то перебарщивая: «Я вновь погружался в дымку отрешения».
Однако всё перекрывается умением автора передавать те чувства и ощущения, которые, как правило, сложнее всего передать словами. Сокурсники едут в маленькое путешествие в другой город, как будто пытаясь успеть, пока они совсем свободны; и лучшая в книге сцена, пожалуй, разворачивается в мотеле, где герои проводят беззаботный вечер, рассказывая друг другу о байках из прошлого или мечтах о будущем. Чтобы сказать другому что-то сокровенное, надо уехать с ним куда-то далеко, где можно не бояться времени и дат. Такие вечера как раз и запоминаются на долгие годы как квинтэссенция молодости; это Рудашевский очень хорошо понимает, и поэтому знает, на что давить.
Купить на Лабиринт.ру
Элен Мари Вайсман. Сливовое дерево. СПб: Аркадия, 2018. Перевод с английского Елизаветы Рыбаковой
Кристина и Исаак знакомятся буквально на первых страницах романа, но уже к пятидесятой начинается Вторая мировая. Она немка, а он еврей: ему довольно долго приходится прикреплять к одежде желтую звезду Давида, а ей лучше его позабыть, чтобы не навлечь беду на себя и свою семью. Она этого не делает и вскоре оказывается за решеткой, искренне недоумевая, почему ее арестовали лишь за любовь к человеку. На полях стоит отметить, что хоть пережить этой паре пришлось немало, но и повезло им больше других — если вообще рассматривать эту художественную историю серьезно.
Но это не только захватывающее повествование о желании конкретных влюбленных быть вместе несмотря на все препятствия (хотя написано это, пожалуй, по всем законам голливудского кино). Кроме прочего, автор изучила множество источников о быте самой Германии во время войны и, главное, о самосознании обычных немцев, волей-неволей играющих здесь роль агрессоров. И эта сторона гораздо интереснее. Кристина в итоге побывала в качестве заключенной в Дахау (автор не скрывает, что намеренно «превратила» его в лагерь для уничтожения людей, хотя в реальности он таким не был — что не очень-то важно) и затем вернулась в семью, которая по-прежнему отказывается верить ей как очевидцу массовых убийств; все потеряны и не знают, как себя вести. И пусть немцы показаны иногда довольно однобоко (понимание и в определенном смысле спасение героиня находит, конечно, только у американцев), это все же довольно содержательная картина о жителях Германии во время и сразу после войны.
Купить на Лабиринт.ру
Александр Снегирев. Призрачная дорога. М.: Эксмо, 2018
Даже если ты очень любишь современную российскую прозу, ты все равно с какой-то настороженностью начнешь браться за предложение, которое начинается словами «Я заполняю эти страницы...». Ну и вообще, если вам предложат прочесть совсем свежий русский роман о том, как автор пишет роман, вы что представите? Скорее, нечто по-сенчиновски обреченное. Однако Снегиреву удается написать книгу о своих творческих исканиях так, чтобы не вызывать у читателя жалости.
Хорошо это или плохо, но здесь невооруженным глазом видно, что Снегирев в процессе написания уж точно представлял если не читателя, то своего критика, и делал все, чтобы этот критик не смог использовать никакую из давно заготовленных шпаргалок. Разгоняется поток сознания — но в нужный момент обрывается трезвым таким обращением к читателю. Разыгрывается комедия абсурда — и тут врывается супруга рассказчика, которая читает текст про саму себя и корит его за несерьезность. Пробивается драма — и сразу покрывается толстым слоем иронии.
Нет, на самом деле игра с формой довольно удачная, правда. И ведь это не игра ради игры: несмотря на множество странных сцен, здесь вполне понятно, что происходит. Писательское бессилие (не Снегирева, а его героя) распространяется на все остальное. В своем доме он чувствует себя чужим; постоянно подозревает жену в измене, сам заглядывается на ее подругу; у него развивается необоснованная агрессия к людям и животным. Параллельно семейная пара пытается удочерить ребенка, что оборачивается только безрезультатными усилиями. Какой-то кризис, все валится из рук. Поэтому так много времени, например, уделяется незначительной вроде сцене с «находкой телефона» в супермаркете: уставший, испуганный своей беспомощностью человек оборачивает все в шутку; вместо того, чтобы думать о «серьезных вещах», он цепляется за бесплатный телефон. Но, как уже сказано выше, рассказ о кризисе получается и вправду смешным. По сути незадачливый умник, над которым все смеются, — это такой классический герой Вуди Аллена, и думается, Снегирев берет с него пример: его герой много размышляет сам с собой, наблюдения его причудливы, постоянно посещают мысли о сексе, а несколько здешних сцен — ну будто вырезанные из фильмов американского режиссера.
При очевидном сопротивлении автора все же предложим свою трактовку не совсем обычного текста. Бывают ситуации, когда замираешь со стеклянными глазами и за эти несколько секунд успеваешь столько всего продумать, что потом долго пересказывать. Было бы интересно, если «Призрачная дорога» оказалась описанием именно такой ситуации: погруженный в неурядицы писатель, пытаясь написать хоть что-то, уставился в экран немигающим взором, а его потерянные, но быстрые мысли за пару мгновений порождают все то, что мы теперь читаем.
И последнее, о чем нельзя не сказать. Роман Снегирева можно рассматривать как отдельное произведение, а можно как часть своеобразной дилогии, первая половина которой — фильм жены Снегирева Ольги Столповской «Год литературы». Вместе они образуют довольно интересный полудокументальный проект по самоанализу; разный (мужской и женский) взгляд, разное художественное осмысление реальных обстоятельств собственной жизни: личная беспомощность, изнурительный поиск ребенка для усыновления, эмоциональная тупиковость. Так что посмотрите фильм тоже.
Купить на Лабиринт.ру
Татьяна Дагович. Продолжая движение поездов. М.: Время, 2018
В критическом сообществе то и дело звучат гневные тирады насчет того, что авторы не пишут про сегодня. Вместо того, чтобы проанализировать 1990-е, писатели уходят в далекие времена репрессий. Вместо конструктивного разбора советского прошлого они ставят ему памятник. С нашим днем не лучше: пишущие про 2018-й презираемы теми, кто не гонится за актуальными горячими темами. Текстов много, а ответов на общественные вопросы мало. Мало женского голоса. Мало литературы о геях. Мало книг о гражданских войнах новой России.
Если вам неуютно в такой напряженной обстановке, переходите на другой этаж этой литературной пирамиды — а их, надо сказать, довольно много. Первыми на ум всегда приходят фантасты — если не с высоты, то со стороны смотрящие на странную борьбу за эфемерную современность. Сегодня нетрудно найти и достойную подростковую литературу, которая тоже живет в своей параллельной реальности. А еще есть такие тексты, как у Дагович: нарочито несовременные в смысле вышеописанных баталий (то есть не вступающие в эту войну вообще) и — наоборот — остающиеся современными всегда, потому что не оглядываются на общественную повестку. При этом их главный объект — реалистический герой (как правило, женщина), которая живет как будто одним днем, решая житейские проблемы по мере их наступления.
Наверное, это и есть самая большая претензия, которую можно предъявить к автору: мол, герои у вас, что ни говори, довольно правдоподобные, но в какой реальности они прописаны? Откуда у них, обычных людей, столько времени, чтобы долго рассуждать о собственной жизни? Они что, без телевизора живут, что в их речи ни разу не промелькнет какая-нибудь примета времени? Вопросы останутся без ответа, потому что автора все эти проблемы не особо интересуют, а героини преодолевают их как сквозь стены проходят. И это, кстати, лучше видно в рассказах, чем в заглавной повести. В одном из них героиня просто спрыгивает с яхты на ходу и уплывает от празднующих ее же день рождения гостей. Словом, книжка не про материальную сторону жизни (и поэтому нечего ее на достоверность проверять), а про духовную. Здешние персонажи вообще напоминают людей, которые вернулись к обыденной жизни после пары лет просветления на островах. Зависть берет.
Купить на Лабиринт.ру