Над статьями, стихотворениями, прозой, приуроченной к определенным датам, юбилеям, иронизировали, смеялись, называли «датскими». В 1990-е пытались искоренить этот жанр. Но ход жизни показывает, что круглые даты и юбилеи — лучший повод напомнить о событии или человеке. Не воспеть в очередной раз или заклеймить, а не дать забыть. Я долго искал прилагательное для начала этого абзаца. «Знаменитому, большому, выдающемуся, замечательному…» Остановился на таком: честному русскому писателю Борису Екимову исполнилось 80 лет.
Я не писал эту заметку заранее, боялся. Некие силы часто бывают жестоки к пожилым юбилярам и тем, кто готовится отметить их юбилеи. Но вот сегодня утром я набрал в «Яндекс-новостях» имя и фамилию писателя и увидел, что, во-первых, страшных сообщений, слава богу, нет, а во-вторых, к сожалению, почти нет известий о восьмидесятилетии. Вернее, известие одно, копируемое в десятках СМИ на протяжении месяца: писатель Борис Екимов стал Почетным гражданином Волгоградской области. Литературные критики, историки литературы, собратья по писательскому цеху о Екимове молчат. Впрочем, немного слукавил: текст об одной из своих любимых книг написал я — как раз по предложению «Горького», — и книга эта Бориса Екимова, называется «Набег».
Я приобрел ее около десяти лет назад в Москве, в уличной палатке, где продают книги по смешным ценам. «Набег», вышедший в издательстве «Современник» в 2001 году, стоил, кажется, сорок рублей. Не буду врать, что покупал кота в мешке: Борис Екимов и тогда был для меня очень важным писателем, многие его рассказы и повести я читал в «Нашем современнике», «Новом мире», «Литературной России», а вот его книги мне до того не попадались. И чтение «Набега» в очередной раз стало для меня подтверждением того, что опубликованное в периодике и собранное под одной обложкой воздействует совершенно по-разному. Книга — это книга.
Борисом Екимовым написано немало больших по объему произведений, но давно и прочно его творчество ассоциируется с рассказом. Был период — начало-середина 1990-х, время модернизма, постмодернизма, концептуализма и всего такого прочего, — когда его перевели в очеркисты. В послесловии к одной из публикаций тогдашний главный редактор «Нового мира» Сергей Залыгин вынужден был объясниться с читающей публикой, для которой проза, слишком похожая на жизнь, стала чем-то ретроградским:
«…нынче и реализм подается через фантастику, нынче жизнь наша действительно настолько усложнена, что писатель не справляется с нею и находит выход в том, чтобы выдать за сложность и непостижимость жизни собственную сложность и непостижимость: и я не лыком шит, попробуйте-ка меня понять — по зубам или не по зубам? Все это говорится без иронии, литературу создает время, это его требование, но вот в чем дело: пройдут годы, люди захотят понять, чем же все-таки была „перестрой-ка”, и вот тут-то они и потребуют реализма как такового, типа овечкинского, новомирского времен Твардовского, и, наверное, я не ошибусь, если скажу — типа екимовского. Вот мы и договорились с Борисом Екимовым, что он будет присылать нам свои очерки (зарисовки, дневниковые записи) из Калачевского района Волгоградской области. Полагаю, что это дело необходимое, что литература попросту не имеет права мимо такого материала пройти, миновать его».
Серия «В дороге», опубликованная тогда «Новым миром», — это цикл самых настоящих рассказов, но предельно реалистичных, с героем и персонажами, которые вполне могли бы существовать и действовать на самом деле, событиями, которые наверняка случились в действительности. Вообще почти вся проза Екимова — это одно большое произведение. Место действия — кусок земли в междуречье Дона и Волги, так называемое Задонье, где автор прожил почти всю жизнь. Если составить вещи Екимова одну за другой, получится огромная художественная летопись, начатая в конце 1960-х и продолжающаяся в наши дни.
«Набег» — фрагмент этой летописи. В книгу вошло около сорока рассказов, написанных в 1975–2001 годах. Объединены они и географией, и сквозными героями — тракторист Тарасов, скотник Николай, управляющий Арсентьич. Летопись печальна. Без утрирования, сгущения красок, чередой случаев из жизни Екимов показывает, как шло к краху наше сельское хозяйство, становится ясно, почему не прижились у нас фермеры, пустели хутора и деревни. Говорю сейчас о пресловутых социальных мотивах, потому что все-таки они основа прозы Екимова, да и вообще русской прозы — хоть позапрошлого, хоть прошлого, хоть нынешнего века. И герои екимовских рассказов, хотят они того или нет, частицы общественного устройства; они разрываются душой между своей усадебкой и делами хутора, колхоза, совхоза, акционерного общества.
Борис Екимов
«Ныне, например, с утра в саду поработал, — признается управляющий Чапурин, герой рассказа „Чапурин и Юрка”, спивающемуся парню Юрке, — деревья окапывал, с клубникой занимался. Утро прям дорогое, так бы никуда и не ходил. В контору идти неохота, там собачиться, — засмеялся он, — а все же пошел. А ведь мог бы не ходить. Правильно? Но пошел. Надо».
Екимов — писатель негромкий, критики о нем вспоминают нечасто. Критикам нужна пища в виде необычного стиля, сложных идей, а у него все вроде бы просто, обыкновенно, традиционно. И если уж заводить разговор о прозе Екимова, то нужно касаться реальной жизни, которую многие критики или не знают, или хотят забыть — и потому с удовольствием обращаются к книгам, где всё или почти всё придумано, сконструировано. Там есть где разгуляться. И поругать, и похвалить.
Да, Екимов негромкий. Но в чем-чем, а в спокойствии его не обвинишь. (Хотя и обвиняют.) Трудно в современной русской литературе найти прозу столь кровоточивую. Автор не кричит, не рвет на себе волосы от горя, но ровность его интонации — это с трудом сдерживаемый крик. Кричать, что-то делать нужно читателю после рассказов «Путевка на юг», «Чапурин и Юрка», «Враг народа», «Набег», «Дед Федор». Что-то делать, предпринять, изменить.
Известна поговорка «Писатель пописывает, читатель почитывает». Действительно, в абсолютном большинстве случаев так оно и происходит. Очень мало тех, кто пишет для того, чтобы преобразить читателя, а через него и жизнь. Не знаю, чувствует ли Борис Екимов такое свое предназначение, но оно у него есть. Несомненно.
В этом смысле он из тех, кто продолжает дело честных русских писателей. Из старших его современников такими были, по-моему, Владимир Тендряков, Евгений Носов, Константин Воробьев, Владимир Солоухин, Василий Шукшин, Николай Рубцов; из сверстников Екимова —Валентин Распутин, Леонид Бородин, Геннадий Шпаликов, Александр Вампилов, Владимир Высоцкий. Есть они, с предназначением, и среди младших его современников. Мало, но есть. Впрочем, их никогда, наверное, и не бывает много.
После «Набега» я прочел еще несколько книг Екимова. Хоть и мизерными тиражами, но выходят они регулярно, и автор, слава богу, продолжает писать новое, и писать по-прежнему сильно и честно (одна повесть «Осень в Задонье» чего стоит), но «Набег» до сих пор является для меня этакой квинтэссенцией его творчества. Я берегу эту книгу и часто перечитываю из нее то один рассказ, то другой. И заряжаюсь, вдохновляюсь, укрепляюсь.
Кстати, прочитав «Набег», я, помню, отправился к той палатке, где эту книгу купил. Решил приобрести еще несколько штук, чтобы отправить на родину — родителям, в деревенскую и районную библиотеки. Такая проза нужна там. Но книги не оказалось. Продавщица сказала: «Раскупили. Она быстро ушла». С одной стороны, мне было жаль, что не получилось послать, но обрадовало, что «быстро ушла» — значит, кто-то читает.