Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Не так давно попался мне на глаза один рассказ в жанре космического ужаса. Вообще, у меня не так много свободного времени, чтобы читать жанровую литературу — при всем моем интересе к упадочным и порочным аспектам масскульта, — но этот текст завладел моим вниманием настолько, что мне пришлось отложить все свои дела и погрузиться в чтение этой достаточно объемной и нарочито многословной новеллы. Сюжет в ней приблизительно такой.
Чудаковатый профессор, склонный к ревизионизму и конспирологии (например, ему хочется верить, что все пьесы Шекспира написал Фрэнсис Бэкон, хотя он сам прекрасно осознает несостоятельность этой теории), на старости оказывается одержим загадкой рукописи Войнича — таинственного манускрипта, скорее всего, являющегося мистификацией. Вслед за десятками других безумцев он пытается расшифровать манускрипт и после долгих мучительных исследований обнаруживает, что это не криптограмма, а стеганографический объект — текст его не столько зашифрован, сколько спрятан от посторонних глаз. Разгадав, как читать рукопись, профессор узнает, что это книга на смеси греческого и латыни, записанная арабской вязью. Она была создана в Средние века где-то на Ближнем Востоке, а ее автор — ученый муж, непостижимым образом опередивший свое время и разработавший среди прочего квантовую теорию. Полагаю, проницательный читатель уже догадался, что автор рукописи Войнича — безумный араб Абдул Альхазред, а его нечестивое детище называется «Некрономикон».
Обращаясь за помощью к разным консультантам, профессор узнает, что, судя по всему, он не первый, кто разгадал хитроумную загадку «Книги мертвых имен»: оказывается, в городке Провиденс, штат Род-Айленд, жил мрачный тип по фамилии Лавкрафт. Он написал множество жутких рассказов и повестей, в которых постоянно фигурирует сводящий людей с ума «Некрономикон». Если какому-то провинциальному писаке удалось постичь столь глубинные тайны, то наверняка его должны были знать и куда более сильные колдуны. Однако ничего подобного не находится ни у великого зверя Алистера Кроули, ни у монаха-алхимика Василия Валентина — в общем, ни у кого из самых темных умов человечества.
Поиски заносят эксцентричного ученого в Уэльс — край ведьм, колдунов и чернокнижников. Здесь, в Лландалффен, периодически поставляющий репортам шокирующий материал для криминальных сводок, он наконец находит то, что искал. Какой-то отставной полковник, большой знаток криптоистории, сообщает ему, что в Уэльсе живут потомки обитателей Континента Му, которых увела в рабство инопланетная цивилизация ллойгор. Гости со звезд — это самые отвратительные создания во Вселенной: идеологическая основа их дьявольского общества — радикальный пессимизм и убежденность в абсолютной бессмысленности всего сущего (эдакий, замечу от себя, миллиардоголовый Эмиль Чоран). Людей они делают своими рабами, чтобы черпать из них жизненную энергию (совсем как это делают книги Эмиля Чорана и его последователей). За малейшие проступки инопланетные демоны ллойгор жестоко карают подданных, ампутируя им конечности и выращивая вместо них щупальца. «Я вдруг осознал, как много слов начинаются с двойного „л“, от „Ллойдз-банка“ до Лландидно, и с содроганием вспомнил о ллойгор», — с ужасом осознает наш герой в переводе Светланы Лихачевой.
Здесь я, пожалуй, остановлюсь, поскольку и без того уже отнял у себя слишком много времени, пересказав лишь зачин лавкрафтианской новеллы Колина Уилсона «Возвращение ллойгор», впервые опубликованной в 1969 году. Что же так заинтриговало меня в нем и заставило преодолеть шестьдесят страниц бессмысленных перемещений полубезумного профессора по миру? Разгадка кроется на первой же странице рассказа:
«Два года назад в Москве я имел удовольствие познакомиться с русским писателем Ираклием Андрониковым, известным главным образом своими „рассказами литературоведа“ — можно сказать, что сам он и изобрел этот жанр. Это Андроников поинтересовался у меня, знаком ли я с У. Ромейном Ньюболдом, чье имя связано с рукописью Войнича. Я же никогда в жизни не встречался с профессором Ньюболдом, который умер в 1926 году; более того, и про рукопись слышал впервые. Андроников в общих чертах обрисовал, о чем речь. Я был заинтригован».
И я вслед за героем оказался заинтригован тем, как в ужастике из вселенной Лавкрафта вдруг очутился Ираклий Луарсабович Андроников — советский писатель и литературовед русско-грузинского происхождения, виднейший представитель того, что я называю тотальным литературоведением.
Подобно эксцентричному профессору, разумом которого завладел манускрипт Войнича, я стал одержим поиском того, как британский фантаст Колин Уилсон в условиях холодной войны и железного занавеса не только узнал о советском писателе, не замеченном в диссидентстве и каких-то скандалах, но и поместил его в центр своего повествования. Не буду, подобно рассказчику «Возвращения ллойгор», утомлять читателя подробнейшими описаниями своих поисков, поэтому сразу сообщу: имя Андроникова мне удалось найти лишь в одном англоязычном источнике, с которым Уилсон мог быть знаком к моменту написания новеллы. Это выпущенный Издательством литературы на иностранных языках (Иногиз) сборник 1960 года Such a Simple Thing, and Other Soviet Stories, в заглавие которого вынесен «Рассказ о простой вещи» Бориса Лавренева. В эту книгу, помимо рассказа Лавренева, вошла малая проза Максима Горького, Константина Паустовского, Алексея Толстого, Веры Инбер, Юрия Нагибина и так далее. Все это в высшей степени замечательные рассказы, отобранные специально, чтобы познакомить читателя с crème de la crème советской литературы, но интерес мой к этой книге был связан с тем, что мы обнаруживаем на странице 278. Именно здесь начинается рассказ Ираклия Андроникова «Портрет».
Что не менее важно, текст Андроникова сопровождается краткой биографической справкой: «Irakli Andronikov is one of the creators of what may be called the „literary research“ type of story». Похоже, зацепка оказалась верна, потому что в английском оригинале «Возвращения ллойгор» читаем: «Two years ago in Moscow, I had the pleasure of meeting the Russian writer Irakli Andronikov, who is known mainly for his „literary research stories,“ a genre he may be said to have created». По сути, это просто рерайт справочного текста из иногизовской книжки.
Почти с полной уверенностью можно считать, что Колин Уилсон как минимум держал эту книгу в руках. Но теперь нужно понять, дал ли текст Андроникова произведению Уилсона что-то кроме имени персонажа, вольно или невольно играющего ключевую роль в сведении главного героя с ума. Пересказывать документальную прозу Ираклия Луарсабовича — не самая лучшая идея, но все же попробую напомнить в общих чертах, чему посвящен «Портрет».
Однажды Андроников зашел в Пушкинский Дом, где случайно увидел в ворохе документов фотографию старинного портрета, изображающего офицера с невероятно знакомым лицом: «Темный блеск задумчивых глаз, чуть вздернутый нос, тонкие темные усы над пухлым детским ртом, упрямый подбородок, высоко поднятые, словно удивленные брови и ясный, спокойный лоб будто совсем и не согласованы между собой, а лицо между тем чудное, необыкновенное. Из-под накинутой на плечи распахнутой тяжелой шинели виднеется эполет». Тут же Андроникова охватывают «и удивление, и радость, и сомнение: Лермонтов?! В куче каких-то случайных картинок...»
Ираклий Луарсабович становится одержим фотокарточкой: он ничуть не сомневается в том, что обнаружил свидетельство о существовании неизвестного портрета Лермонтова. Однако так же быстро он обнаруживает, что далеко не все разделяют его энтузиазм: коллеги уверяют его, что «похож» — не аргумент, и требуют более веских доказательств. В своих совершенно детективно-приключенческих поисках он меняет множество локаций, собирая мельчайшие зацепки, одни из которых вроде бы ведут по правильному пути, а другие лишь сбивают с толку. В итоге портрет действительно находят сотрудники Литературного музея. Впервые Андроников видит вживую артефакт, овладевший его умом, на лермонтовской выставке, попутно замечая: «Какая-то тайная досада омрачает мне радость встречи. К чему были все мои труды, мои ожидания, волнения? Кому и какую пользу принес я? Все даром!»
Точно такие же чувства, граничащие с самой что ни на есть ревностью, испытывает профессор Лэнг из «Возвращения ллойгор», когда оказывается, что его мучительные поиски оказались не особо значимыми, поскольку тайну «Некрономикона», как выяснилось, разгадали за него. И это далеко не единственная точка соприкосновения, случайная или намеренная, текстов Андроникова и Уилсона. В «Возвращении ллойгор» профессор, впервые увидев рукопись Войнича, испытывает совершенно мистический трепет, переходящий в ужас, в то время как наблюдающая за ним библиотекарша не видит в книге ничего особенного. Точно так же сотрудница Пушкинского Дома в «Портрете» удивляется тому, что могло так впечатлить в фотокарточке с молодым офицером, напоминающим Лермонтова.
В обоих текстах на пути рассказчиков встают скептически настроенные персонажи: у Андроникова — это коллеги, подшучивающие над помешательством Ираклия Луарсабовича, у Колина Уилсона — доброжелатели, пытающиеся спасти профессора, либо слуги ллойгор, препятствующие раскрытию тайны своих владык. И Андроников, и профессор Лэнг прибегают к схожим техническим средствам. В Третьяковской галерее просвечивают пресловутый портрет рентгеном, а криминалисты подсказывают наложить его изображение на хрестоматийный портрет Лермонтова кисти Заболотского («Я продолжаю с огромным волнением и радостью рассматривать это волшебное слияние двух разных изображений в одно живое лицо. Как удивительно изменились глаза! Рассеянный, задумчивый взгляд „вульфертовского“ портрета сделался пристальным и сосредоточенным и, кажется, устремлен теперь прямо на вас»). Незадачливому профессору Лэнгу случайно помогает ничего не подозревающий фотограф, на снимках которого, если посмотреть на них под определенным углом, проступают невидимые части манускрипта Войнича: «Вытащил из пачки наугад одну из фотографий и поднес ее к свету. И едва сдержал ликующий крик. Многие символы и впрямь обрели завершенность, как если бы их разорванные половинки соединились воедино посредством чуть потемневших фрагментов пергамента». После этого ему оставалось лишь совместить фотокопию с оригиналом, чтобы получить законченный текст.
Даже если все это лишь мелкие совпадения, органически рождающиеся из детективной структуры повествования, боюсь, лично я не скоро смогу воспринимать Андроникова отдельно от Лавкрафта и его продолжателей. Документальная новелла «Портрет» и юмористический ужастик «Возвращение ллойгор» отныне подсвечивают друг друга в моем сознании: рассказ Уилсона оказывается эссе о психологической природе научного поиска, а «Портрет» — хоррором про советских музейных работников, оказавшихся слугами пришельцев с далеких звезд. Возьмем, например, такой пассаж из истории Андроникова:
«Послали портрет в Третьяковскую. Я наведывался в музей каждый день, ждал ответа.
Наконец портрет возвратился с приложением бумажки. Смысл ее был таков:
„Ничего под мундиром не обнаружено“. И подпись профессора Торопова».
Вслед за рассказчиком «Портрета» невозможно отделаться от неуютного чувства, будто что-то здесь не так. Вдруг за маской благочинного советского профессора скрывается слуга гротескного пришельца или даже сам зловредный alien? Отныне мой рассудок захвачен параноидальным диптихом, образованным двумя совершенно разными и одновременно схожими текстами, один из которых принадлежит высочайшей литературоведческой культуре, а другой представляет собой постмодерновый pulp, сочиненный английским интеллектуалом в порядке праздной забавы.
Да, немало угроз таят миры Лавкрафта для пытливого ума, склонного к поискам всего неведомого и непостижимого. Так что послушайте лучше, как Андроников рассказывает о других портретах, на которых изображена сама неизвестность.