Федор Александрович Эмин — один из самых невероятных русских писателей, в своем роде «беззаконная комета», и, если продолжать эти стихотворно-астрономические метафоры, в литературной истории он промелькнул метеором: родился в 1735-м, начал писать в 1763-м, за пять с небольшим лет написал около двух десятков томов, создал массовую литературу на русском языке, в 1769-м издавал два журнала — еженедельную «Смесь» (по большей части переводную) и ежемесячную «Адскую почту», которую от начала и до конца писал сам, хотя очевидно — не без влияния «Хромого беса» Лесажа. Но как бы там ни было, он изобрел по-русски эту журнальную форму, которую затем позаимствовал молодой Иван Крылов для своей «Почты духов». В 1770-м, 35 лет от роду, Эмин скончался «от неизвестной болезни». Незадолго до смерти он умудрился продать петербургскому купцу С.Л. Копнину все свои сочинения — написанные и ненаписанные.
Мы о нем сегодня мало знаем, но мы вообще мало знаем литературу XVIII века: умерла так умерла. В этом смысле однажды «похоронивший» ее Белинский по сей день торжествует. Между тем Эмин не просто «сделал» массовую литературу на русском языке, он понимал ее как отрасль промышленности и как средство к существованию: в «Адской почте» он признавался, что пишет «для препровождения времени и для пропитания, которое единственно от пера…». В этом смысле он был чистый позитивист и создавал оппозицию другого порядка литературе — сумароковскому «служению» (потом, по классовой модели, ее стали называть «дворянской»). «Дворянской» литературе и аристократической идее как таковой он оппонировал последовательно, его идеал — английское купечество: «…чрез купечество Англия сделалась вольною землею», — утверждал герой-протагонист в «Письмах Эрнеста и Доравры».
Журнал «Смесь», издававшийся Федором Эмином
К собственной биографии Эмин относился как к fiction: в разное время разным людям он рассказывал о себе разные вещи. Существуют по крайней мере четыре версии его происхождения, обычно их располагают хронологически — по порядку опубликования. Мы поступим иначе и попытаемся двигаться в сторону достоверности. Менее всего похожа на правду та, что появилась в «Словаре светских писателей» Болховитинова (1845) со ссылкой на «документ» — прошение Эмина о принятии его на русскую службу, представленное Коллегии иностранных дел в мае 1761-го. Там он сообщает, что родился в Константинополе, что отец его был «губернатором Лепанта», а мать — «невольницей-христианкой», что в детстве он знал польский и латынь, в юности выучил итальянский — в Венеции. Затем начинается уже чистой воды авантюрно-плутовской роман: по возвращении из Венеции он узнает, что отец в ссылке, устраивает побег, попадает в Алжир, принимает участие в алжиро-тунисской войне, конвоирует знатного пленника, произведен в полковники, возвращается в Константинополь, дает матери обещание сделаться христианином, отправляется в Европу, попадает в плен к морским разбойникам, бежит в Португалию, в Лиссабоне принимает крещение, кардинал обучает его догматам христианской религии, он вдруг чувствует отвращение к католичеству и отправляется в Англию, является к российскому посланнику, принимает православие и поступает на русскую службу. Болховитинов приводит все это «со слов Эмина» и заключает: «чему верить — неизвестно».
Другая версия — тоже со слов Эмина — опубликована в 1781 году как приложение к религиозно-нравоучительному трактату «Путь к спасению» (Эмин сочинял и такое — вероятно, он помнил, что «Путь паломника» Беньяна был на тот момент едва ли не самым популярным сочинением на английском языке). По этой версии Эмин родился на границе Венгрии и Турции, учился у иезуитов и с иезуитской миссией оказался в Азии. И «путь к спасению» предсказуемо проходит через крещение и приводит к православию. Будем считать, что это духовная версия авантюрного романа.
Еще одна история — опять же со слов Эмина — опубликована в «Опыте исторического словаря о российских писателях» Николая Новикова (1772). На этот раз он родился в Польше, родители его небогаты, иезуиты обучили его латыни и «другим употребительным в их школах наукам», с ними же он отправляется в путешествие, попадает в Турцию, там происходит что-то таинственное, о чем он сообщать не хочет, но последствием стало «ренегатство»: чтобы избежать «вечной неволи», он принимает мусульманство и становится янычаром. Но однажды знакомится с английским капитаном и вместе с ним отбывает в Англию. Там он является к российскому посланнику, дальнейшее известно.
Наконец, последняя версия — единственная с чужих слов — принадлежит «достойному веры» человеку, который будто бы знал Эмина с детства, поскольку учился вместе с ним … в Киевской академии. Эмин в самом деле родом из Польши, родился в местечке неподалеку от Киева (по Андрусовскому миру Правобережная Украина — Польша), жил в бурсе, «имея склонность к странствованиям», путешествовал и, по слухам, обретался в Константинополе. Этот рассказ появился во втором издании «Пути к спасению» в 1784-м.
Мы, точно так же как митрополит Евгений (Болховитинов), можем лишь развести руками и сказать: «чему верить — неизвестно», но есть все же некие константы. Похоже, Эмин в самом деле родился в польской Украине и учился у иезуитов (может, и в Киевской академии). По крайней мере этим объясняется его стремительное «овладение» русским языком. Впрочем, и у этой версии «с чужих слов» есть проблемы: на ней главным образом настаивал недруг и главный литературный конкурент Эмина Михаил Чулков. Когда с началом русско-турецкой войны Эмин официально отказывается от турецкого происхождения и объявляет себя не то венгром, не то поляком, Чулков в сатирической поэме «Плачевное падение стихотворцев» заявляет, что бывший «турецкий поданный» «в неведомой стране Хохландии родился».
Титульный лист «Писем Эрнеста и Доравры»
Единственная правда в том, что Эмин действительно был авантюристом по призванию и по профессии (была в XVIII веке такая профессия!). Александр Строев в замечательной книге об «авантюристах Просвещения» объясняет этот феномен как своего рода «подсознание культуры», насквозь рационалистической, как «зеркало, в котором отражаются тайные желания и надежды, страхи и фантазмы общества». Но, кажется, случай Эмина, который из авантюриста сделался авантюрным писателем, несколько иного рода. Он прибыл в Россию «на ловлю счастья и чинов», но не сложилось: по службе он не пошел дальше «кабинетского переводчика», его авантюрная биография не вызывала доверия, и тогда он обратил ее в литературу. А литературу — в деньги. Он создавал «массолит» по всем правилам «массолита»: герои и героини его романов, «несмотря на многочисленные искушения рока, остаются добродетельными; все злодеи описываются самыми черными красками; первые, наконец, торжествуют, последние, наконец, как прах исчезают». Это была цитата из «Рыцаря нашего времени» Карамзина, герой которого читает «Непостоянную Фортуну, или Похождения Мирамонда». («Похождения Мирамонда» — первый оригинальный роман Эмина, он выдавал его за автобиографический и посвятил своему новому покровителю графу Григорию Орлову. К слову, прежнего своего покровителя, впавшего в немилость Ивана Шувалова, он там критикует. Это не столько к характеристике Эмина — скорее о нравах «столетья безумного и мудрого»).
Эмина читает и Параша из пушкинского «Домика в Коломне», помните:
В ней вкус был образованный. Она
Читала сочиненья Эмина.
Любопытно, как сам Эмин понимает назначение той литературы, которую создает и «продвигает». «Я последовал некоторым лекарям, кои полезные лекарства засладить стараются и часто оные позлащают по той причине, что теперь много есть таких больных, которые и того, что их здравию полезно, без прикрас не принимают». Тут характерно даже не рассуждение о пользе и приятности — расхожее и гораздо лучше выраженное в известном державинском сравнении поэзии со «вкусным лимонадом», а сама фигура писателя-лекаря. Это тот самый писатель-лекарь, который пользы ради кормит своего читателя «сластями» и которого — не в последнюю очередь — имеет в виду автор «Героя нашего времени», предупреждая, что намерен изобразить не добродетели, а пороки и что «довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины».
И в заключение заметим, что история писателя Эмина — редкий случай совпадения жизненных правил с правилами литературными: его жизнь, как и его сочинения, увлекательна и поучительна, и можно даже сказать, что в ней торжествует добродетель, ведь главным свойством этого невероятно плодовитого автора было трудолюбие. Впрочем, не исключено, что оно и привело его к ранней смерти: он в конце концов надорвался, взявшись за сочинение «Российской истории жизни всех древних от самого начала России государей...». Он получил на нее грант от Академии наук и писал (вернее, сочинял) как роман, опять же увлекательный и поучительный. Он намеревался довести свою «Историю» до «златого века Екатерины», но успел дописать лишь до 1213 года и был вознагражден эпиграммой все того же Михаила Чулкова:
Кто цифров не учил, но летописи строит
И Волгою брега Санктпетербургски моет, —
Дурак.
Кто взялся написать историю без смысла
И ставит тут Неву, где протекает Висла, —
Дурак.