1. Со смерти Натальи Горбаневской прошло пять лет. На «Кольте» опубликованы воспоминания Ирины Машинской о ней: рассказы о встречах в Париже, об общих друзьях, о способности Горбаневской «сопереживать и жалеть — в старом русском смысле этого слова, деликатности ее, такой неожиданной в этом резком и прямолинейном человеке»; о ее разговорах, скромности — и о поэзии, наконец. Горбаневская часто придумывала стихи на улице, в транспорте; Машинская считает это «НГ — типичный трамвайный поэт, и так она себя и называла. Поэт, работающий походя, работающий с голоса. <…> У трамвайных поэтов вообще больше шансов остаться живыми надолго, потому что стихотворение возникает не из замысла, а от едва ощутимого сдвига, мгновенного, случайного сердечного толчка, на бесконечно повторяющихся в такой вот жизни стыках. А потом они выходят на своих остановках, и стихотворение заканчивается, потому что когда ты в автобусе или трамвае, то, даже окруженный людьми, ты в таких мягких, теплых наушниках, а выпадая на улицу, ты их сразу теряешь. И вся метафизика, и все, что там мелькает и мерцает в этих стихах, исчезают на поверхности жизни, но не внутри успевшего сложиться — как сложилось, в большой зависимости от маршрута и качества тряски — стихотворения».
2. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией интервью с поэтом Игорем Булатовским, открывающим Издательство Яромира Хладика — будущее издательство названо в честь одного из героев Борхеса. Проект уже получил полное финансирование через кампанию краудфандинга. Булатовский — опытный редактор и издательский менеджер; для старта нового проекта он выбрал восемь небольших текстов, предложенных «знакомыми переводчиками — Оксаной Якименко, Валерием Кисловым, Виктором Лапицким, Юрием Чайниковым. <…> Разумеется, все авторы… — вне „масскультурных тенденций”». На вопрос, «как издательствам, руководствующимся принципом „если не напечатаем мы, не напечатает никто”, стать немного популярнее», Булатовский дает замечательный ответ: «Именно так и стать. Если вообще заботиться о популярности. То есть печатать то, что не напечатает никто». Булатовский объясняет, чем для нового предприятия вообще полезен краудфандинг, и предполагает, что в новелле Пьера Беттанкура «Услады короля», посвященной «похоти власти», читатель может узнать картины, «близкие жителям собянинской Москвы».
3. На сайте «Цирк „Олимп”+TV» — интервью Владимира Коркунова и Ирины Котовой с Александром Скиданом, чей давний роман «Путеводитель по N» был только что выпущен издательством «Носорога». Скидан рассказывает об авторах, полностью изменивших его отношение к поэзии: в первую очередь это Аркадий Драгомощенко («Стихи Драгомощенко философски более разноплановы и интересны [чем Рильке]. <…> Одно дело переводы Аполлинера, Тракля, Элиота, — это всё было, и это, конечно, влияло. Но это все-таки иностранный язык и опыт модернистов начала века. А здесь твой современник делает нечто совершенно невообразимое. И это освобождает»), Геннадий Айги и Всеволод Некрасов. В словах Скидана об этих поэтах — какая-то завораживающая любовь; рассказ о поездке к Кривулину напоминает — по вкладываемой в него эмоции — рассказ Бродского о поездке к Ахматовой или Лосева о поездке к Пастернаку.
О собственных стихах последнего времени Скидан говорит так: «Сейчас мне интереснее народнические, простецкие формы. Не то чтобы я ставил задачу их вернуть (они и так присутствуют), но попробовать поиграть с ними, растормошить. Последние годы мне приходится читать много умных усложненных текстов с обилием абстрактной и специальной лексики, отчасти похожих на того же Палмера или на меня 90-х годов… Это становится предсказуемо. На этом фоне, мне кажется, имеет смысл повернуться к карнавальным (вагиновским! бахтинским!) обсценным формам, которые тем не менее сохраняют проблематику и децентрации субъекта, и десубъекутивации, и политический подтекст, но в формах, приближенных к низовым». Ну и вещи, о которых, казалось бы, давно уже можно не спрашивать, но ответы Скидана доставляют большое удовольствие: «Я не якобинец, который призывает рубить головы авторам регулярного стиха. В некотором смысле совершенно безразлично, есть рифма или нет. Если меня это цепляет, заражает, если есть что-то, связанное с акупунктурой чувственной и интеллектуальной… Да черт возьми, если взять Тютчева, то все остальное можно выкинуть, а его одного оставить!»
4. На сайте «Крупы» Вера Котенко пишет об изданном «Азбукой» романе Лоуренса Норфолка «Словарь Ламприера». Книга эта появилась, потому что писатель, так сказать, взял себя на слабо: «…зашел в букинистический магазинчик купить какой-нибудь дешевый словарь, увидел словарь Ламприера, купил. Почитал про Ламприера, а там — все безумно банально: ну жил человек, написал словарь, работал школьным учителем, а потом помер. Разве ж это интересно? Норфолку захотелось бросить самому себе вызов — и он сел писать роман о Ламприере, о заговорах таинственных богачей, об Ост-Инсдкой компании и о новых страницах в истории осады крепости Ла-Рошель, погружая этот приключенческий на первый взгляд сюжет, полный конспирологии и героической рефлексии, в мир античных мифов, которыми грезит главный герой, студент и книжник Джон Ламприер». Получается из этого, как в анекдоте, только автомат Калашникова: «обещали что-то вроде Дэна Брауна, а получили Томаса Пинчона, сели смотреть кино про Индиану Джонса, а оказалось, это режиссер-постмодернист Питер Гринуэй». По рецензии создается двоякое впечатление: то ли эта книга из тех, о которых не стыдно сказать, что не осилил, то ли — нарочитая попытка такую книгу слепить. Одно другому, в конце концов, не мешает.
5. Писатель и критик Сергей Кумыш рассказывает о том, как изучать Нью-Йорк: начинать нужно «не с беглого осмотра достопримечательностей, а с постепенного приглядывания, которое может занять несколько дней»; «выбрать один квартал, одно кафе, одну скамейку и остаться там максимально надолго, как бы ни тянуло сорваться с места». Несмотря на этот совет, вместе с автором читатель посещает довольно много нью-йоркских мест, в том числе независимый книжный магазин McNally Jackson, где можно найти почти все — «от главных бестселлеров и новых номеров интеллектуального глянца до редкого издания какого-нибудь ботанического словаря»; еще там хороший выбор русской литературы.
6. Украинский ПЕН требует не приглашать на Словенскую книжную ярмарку Захара Прилепина. Сообщается, что Прилепин «открыто призывает к этническим чисткам и физическому уничтожению украинцев»; авторы письма недоумевают, почему в программе ярмарки Прилепин назван «русским классиком».
7. Маргарет Этвуд пообещала написать продолжение «Рассказа служанки» — и тут же посыпались тревожные статьи о том, что бывает, когда писатели все портят своими сиквелами. В The Guardian Стефани Меррит уверяет, что с идеей Этвуд все в порядке. Во-первых, одно продолжение у «Рассказа служанки» уже есть — это его экранизация, сериал, к созданию которого писательница не имела отношения: по словам Меррит, второй сезон лишен всей тонкости оригинальной книги и превратился в садистское порно. Во-вторых, нынешнее положение мира подбрасывает Этвуд отличный материал (телеведущий Стивен Кольбер уже пошутил, что Этвуд пишет сиквел, а Дональд Трамп написал приквел).
«Любой автор подтвердит, что от некоторых героев просто невозможно отделаться — особенно от тех, которые помогли тебе заработать репутацию. 35 лет Этвуд придерживалась своего выбора — оставить судьбу Фредовой неизвестной, и это отчасти составляло смысл романа. Внимательные читатели, возможно, замечали рассыпанные по тексту лингвистические подсказки: все это часть игры. Власть — в руках читателя: Этвуд как бы предоставляет ему решать. Телесериал отнял у читателей эту возможность, так что Этвуд, решающая объяснить, что же случилось дальше, полностью в своем праве». Новый роман будет называться «The Testaments» («Заветы»? «Свидетельства»?) и выйдет в следующем году.
8. В The Nation Сафийя Чарльз рассказывает, что представительница «Гарлемского ренессанса» Зора Нил Херстон была не только писательницей, но и квалифицированным этнографом. В этом году впервые вышел полный текст книги Херстон «Загон», написанной по следам разговоров с Куджо Льюисом (Коссулой) — последним остававшимся в живых из африканцев, которых вывезли в американское рабство. В 1860 году Коссула в числе 110 африканских рабов прибыл в Америку на пароходе «Клотильда». Ему было около двадцати лет. В 1928-м Херстон записала несколько интервью с ним, уже древним стариком, сохранившим прекрасную память. В «Загоне» рассказывается, как на его город напали дагомейские воительницы-«амазонки» и продали Коссулу вместе с его земляками в рабство.
Слушая своего информанта, Херстон размышляла о том, что и ее предки «убивали, уничтожали целые народы, разлучали семьи ради наживы». Коссуле, по сравнению со многими, повезло: он оказался в Америке незадолго до отмены рабства. В 1865-м солдаты-северяне объяснили ему, что он свободен, «больше никому не принадлежит».
Современники ругали репортажи Херстон за карикатурное изображение чернокожих — на самом деле им не нравилось, что персонажи говорят диалектной, некнижной речью. Но писательница настаивала на том, что передает диалекты верно — и сохраняет их особую поэтичность. Разговоры с Куджо Льюисом были не единственным ее этнографическим опытом: в 1930-е она ездила по США, собирая черный фольклор, «искусство людей, которые еще не знают, что существует искусство». Установка на аутентичность, считает Чарльз, видна во всех текстах Херстон.
9. На Lithub — интервью с Гаэлем Фаем, рэпером и писателем, автором недавно переведенного на русский романа «Маленькая страна» — о геноциде в Руанде и Бурунди. Фай долгое время жил и преподавал в Париже, но сейчас вернулся в Руанду. Опыт вынужденной эмиграции помогал ему в работе, например, с цыганскими детьми, живущими в лагере во Франции, — Фай ставил с ними спектакль. Он признается, что еще недавно и не помышлял о литературе, но теперь оказался как бы в положении посла сразу двух стран: «Я единственный писатель из Руанды и Бурунди, единственный, кто об этом говорит».
Фай и журналистка Рэчел Верофф обсуждают разницу между словами exile (изгнание, эмиграция) и dépaysement (нечто более мягкое, вроде «смены обстановки») и то, чего нет в Руанде («концертных залов, книжных магазинов, библиотек, профессиональных сообществ, профессиональных художников»); Фай объясняет, почему переживание травмы неизбежно («Я потерял в этом геноциде своих родных. Я слышал много свидетельств выживших. Я знаю, что я этим травмирован. Я знаю, что об этом узнают и мои дети») — и объясняет, почему все-таки счастлив: «Поразительно, что здесь, в этой стране [разговор идет в Нью-Йорке] моя история смогла кого-то тронуть. А на прошлой неделе я со своей книжкой был в Сибири. Я был в Испании, Египте, Марокко… Я побывал в стольких странах, и везде людей растрогала моя книга — по одной и той же причине: она и об их детстве тоже. Она о том, кто мы такие. <…> Вот это счастье — видеть это. Разговаривать с вами здесь, в Нью-Йорке, о ребенке из Бужумбуры». На «Горьком» было свое интервью с Фаем.