Примитивизм с элементами халтуры, но не только

Несвоевременные размышления Ивана Щеглова о судьбах отечественной контркультурной литературы

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Попыток систематического издания отечественных молодежно-контркультурных авторов предпринималось не так уж много. Если «оранжевая серия», в которой за единичными исключениями выходили лишь иностранцы, продавалась по всей России и бросалась в глаза в любом магазине благодаря яркому узнаваемому дизайну, то отечественным авторам повезло значительно меньше. Достойным аналогом могла бы стать ультракультуровская серия Russkiy Drive, но серия не дотянула и до десятка наименований [а качество выходившего в ней неизменно оставляло желать лучшего. — Прим. ред.]. Со временем была осознана и оценена работа с отечественной контркультурой, которую проводило издательство Ad Marginem, но на момент выхода их книги воспринимались обособленно и не составляли единой группы. Последним и уже в наши дни выступило на контркультурном поприще издательство «Городец» — в частности, в рамках серии «Книжная полка Вадима Левенталя». Этот издательский проект продолжается, подводить итоги пока рано, но зато пришла пора вспомнить об одном забытом явлении — серии «Поколение Y» издательства «Амфора». В настоящей статье мы постараемся сдуть с нее пыль и взглянуть на некоторые из опубликованных в этой серии книг свежим взглядом.

На основании открытых источников удалось составить полный список: в серии «Поколение Y» вышло 28 книг:

Расплывчатость границ напоминает случай Ad Marginem:

— некоторые книги контркультурных авторов выходили в «Амфоре», но в серию не попадали: например, по всем параметрам подходящие для «Поколения Y» книги «TV для террористов» поп-марксиста Цветкова или «Свинобург» расхваленного Мамлеевым Дмитрия Бортникова были опубликованы в серии «Наша марка» вместе с писателями, не претендовавшими на контркультурность (хедлайнером там был Павел Крусанов, и он же как редактор издательства выступал в качестве одного из составителей «Поколения»);

— у серии нет единого оформления, за время ее существования сменилось несколько подходов к дизайну, при этом большинство книг печаталось в переплетах и в коронном зауженном амфоровском формате;

— почти треть «Поколения» составляют книги журналиста-писателя Стогова, параллельно выходившие вне серии в том же издательстве.

Поэтому складывается ощущение, что издательская политика была продумана кое-как, что и привело к значительной доле случайных решений, но с формальной точки зрения четкая граница есть: обложки книг, входящих в серию, помечены буквой «Y».

В числе популярных и не нуждающихся в особом представлении авторов серии, помимо Стогова, можно назвать депутата Госдумы Сергея Шаргунова, ведущего украинского контркультурного писателя Сергея Жадана, стабильно участвующего в премиальном процессе прозаика Алексея Шепелева и успевшего отметиться в Ad Marginem Владимира Козлова (трилогия «Гопники», «Школа» и «СССР» и т. д.). Прочие имена, на мой субъективный взгляд, менее очевидны, поэтому предлагаю присмотреться к ним, точнее к пятерым из них: вероятно, даже такая полуслучайная выборка позволит нам составить некоторое представление обо всем поколении У.

1. Владимир Токмаков. Детдом для престарелых убийц

Роман с подзаголовком «фантазии в стиле TRASH (ТРЭШ)», годы написания указаны как 1989–1999. В центре сюжета — жизнь работника печати в умеренно провинциальном городке, и даже беглое заглядывание на страничку википедии об авторе дает понять, что «фантазии» имеют автобиографический стержень, и перед нами должна предстать реальная жизнь кусочка творческой богемы Барнаула 1990-х. Место для «фантазий» осталось — роман сдобрен многочисленными эпизодами, содержащими исторические, литературные, криминальные и влажные фантазии автора: местами Токмаков удивляет широтой кругозора и разнообразием интересов, местами печалит занудной эротоманией или скучным эпатажем. Фрагментарность романа (видимо, сказалась десятилетняя история написания) делает текст насыщенным и разнообразным, и разнообразие варьируется от упоминания самых передовых деятелей искусства до периодических вставок в тело произведения анекдотов категории «Б» — при этом ощущается, что автор считает их удачными и остроумными. Таковы блеск и нищета этого сочинения, но надо признать, что по меркам альтернативной литературы текст получился выше среднего, поскольку утомительная безвкусица является в общем нормой и для западных аналогов, а вот многолетняя проработанность — не столь уж частое качество. Жаль только, что роман лишен комментариев относительно исторического контекста — кажется, самый известный барнаульский феномен, группа «Теплая Трасса», в книге не упоминается вовсе, но вот название «Детдом для престарелых убийц» взято из названия панк-группы некоего Митрофана Отбросова — и это очевидная отсылка к коллеге «Трассы» по панк-сцене Митрофану Насосову. Подробный комментарий к тексту, освещающий такого рода частности, был бы весьма познавательным.

«Детдом» оказался единственным прорывом Токмакова на всероссийский уровень, в остальном же он довольствуется существованием в локальном географическом контексте и в интервью подчеркивает, что на большее не претендует. Начинал Токмаков как советский поэт: в составе группы «ЭРА» («Эпицентр российского авангардизма») на излете Советского Союза практиковал футуризм, поэтические скандалы, пьянство и дебоши (о чем оставил ценные мемуары), затем десятилетиями работал в различной прессе, опубликовал ряд книг стихов, море заметок в периодике и продолжил писать прозу: настоящий роман почти в аккурат к собственному пятидесятилетию он довел до трилогии. В общем, за плечами у автора солидный послужной список.

2. Владимир «Джа» Гузман. Тропой Священного Козерога

В этих мемуарах рассказывается о том, как советские хиппи в конце 1970-х отправляются осваивать Таджикистан с его мудростью и вскоре становятся плоть от плоти советской «духовки», обретая соседство с сомнительными магами, пройдохами-лжеучителями, наркоманами и учеными, кропотливо устанавливающими телепатическую связь с таджикистанским снежным человеком.

Книга написана крайне отрывочно и непоследовательно, по сути перед нами набор разрозненных эпизодов, имевших место в течение пятнадцати лет — вплоть до развала СССР (известие о путче 1991 года настигло автора, когда тот прогуливался под маркой по горам Таджикистана в компании американской художницы, так что даже не сразу понял, реальная это новость или все это ему пригрезилось). Но и из отдельных картинок складывается широкая панорама духовных поисков с уклоном в ориенталистскую экзотику — не самого известного пласта советской контркультуры.

Из числа известных людей на страницах книги единожды возникает и сразу же бездейственно исчезает Александр Дугин; относительно много внимания уделено художнику Сергею Алферову; есть интересное эссе о таджикистанском фильме «Телохранитель» и ценное упоминание о книге «Авангард, остановленный на бегу» и художниках в каракалпакской ссылке.

Блеклый язык и структурные слабости почти обнуляют художественную ценность книги, но документальная и познавательная — сохраняются.

Впоследствии «Джа» Гузман отказался от псевдонима, вооружился своей настоящей фамилией Видеманн и продолжил активно освещать тему пресловутой советской духовности. Наивысшим его достижением на этом поприще стал двухтомник «Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты», вышедший не так давно в издательстве «РИПОЛ классик».

3. Сергей Кузнецов. Гроб Хрустальный

К сожалению, имя и фамилия автора столь неприметны, что я не сразу сообразил: к «поколению Y» принадлежит тот самый Кузнецов, книги которого сейчас выходят в Редакции Елены Шубиной, участвуют в премиальном процессе и освещаются прессой (сам я, например, читал ранее роман 2017 года «Учитель Дымов»). Сверх того, это тот самый Кузнецов, который ощупывал слона, т. е. издал в «НЛО» некие «заметки по истории русского интернета», куя железо, пока горячо — в 2004 году. Сверх того, это тот самый Кузнецов, который написал в пятую «КонтрКультУр’у» заметку о «Соломенных Енотах», а впоследствии давал комментарии для книги «Формейшен» и восторженно хвалил Бориса Усова за припоминание термина «эстетизация насилия».

Если бы я знал обо всем этом заранее, то, наверное, отнес бы автора к числу «популярных и не нуждающихся в особом представлении», но, так как информация обнаружилась только после прочтения, учту ее тут. Намек-то был уже в начале: автор в предисловии сообщал, что упомянутые им утята и котята, которые запомнят войну с фашистами, — это из СЕ, но потом речь пошла преимущественно о другом.

Роман выполнен в жанре детектива, но с жанровых позиций весьма ходулен: интрига развивается вяло, герои прописаны плоско, ведущая мотивация психологически слаба и неубедительна. Однако остается фактура, декорации — и они более чем интересны: Кузнецов как настоящий контркультурный писатель дает нам возможность погрузиться в жизнь закрытых сообществ. Центральное из них — выпускной класс советской матшколы (1984 год), оно связывает героев друг с другом и постоянно всплывает в их воспоминаниях; на этом фоне много диссидентства, присутствуют скатологические школьные шутки, немного тинсплотейшена и даже советский интеллектуальный фашизм (подробнее это явление в литературе описал Владимир Козлов в романе «КГБ-рок»). В 1996 году матшкольники стали бизнесменами-программистами, которые живут программистскими коммунами, ходят по клубам, активно используют зарождающийся интернет и размышляют о том, как он меняется. Где-то на периферии существуют другие богемные люди типа художников и музыкантов, дан удачный портрет партийного евразийца — все это складывается в пеструю мозаику, поддерживаемую сюжетным стержнем, бодрым темпом прозы и легким языком, что выгодно отличает Кузнецова от Гузмана. Разве что после прочтения остается легкий привкус формализма и алгоритмичности повествования — но ведь на то они и матшколы?

4. Юлия Беломлинская. Бедная девушка, или Яблоко, курица, Пушкин

Под четвертым номером у нас идут автобиографические заметки потомственного работника культуры Юлии Беломлинской. Перебравшись вместе с родителями и дочкой в США в 1989 году, Юлия провела там тринадцать лет, а потом вернулась в Санкт-Петербург — и настоящая книга подводит итог целому жизненному периоду. Дополнительную информацию по ходу чтения приходилось учитывать, но только ради уточнения деталей — о своей разнообразной творческой деятельности Беломлинская охотно рассказывает сама. Благодаря артистическому происхождению (отец-художник и мать-прозаик) заметки полнятся огромным количеством имен культурных деятелей, от старых и широко известных американских эмигрантов типа Юза Алешковского, Иосифа Бродского, Эдуарда Лимонова и заканчивая множеством более локальных и узкоизвестных, типа поэтов круга Константина Кузьминского, или свежеприбывших в эмиграцию — типа Ярослава Могутина. Есть роман с Хвостенко, есть питерские деятели и реалии, есть Шинкарев и «Митьки» — и в плане творческого метода Беломлинская ближе всего к последним. Ее ключевой жизненный образ-концепт «бедной девушки», привычно романтизирующий непутевость, близок к митьковским «братушкам». Он реализован в песенном плане за счет шансон-композиций с дореволюционной эстетикой (на настоящий момент Юлия записала десять альбомов), а также в рисовании — как примитивизм с элементами халтуры. В качестве фона для автобиографии выступает широкая панорама жизни русской эмиграции, начиная с особенностей трех вариантов американских русских православных церквей и их приходов и заканчивая культовым рестораном «Самовар» (владелец которого почил в 2021 году).

С художественной точки зрения книга довольно слаба: множество утомительных историко-культурно-философских рассуждений с претензией на остроумие (примерно половина их посвящена еврейству) отягощают чтение и заваливают темп, в плане автобиографии местами все тоже печально — неумение привязываться к людям и занятиям ведет к бессмысленному калейдоскопическому кручению, скрашенному обаятельным авантюристским позитивом и удручающе разнообразным цинизмом, в том числе в половых отношений — вероятно, в честь этого не совсем подходящая книга и попала в «Поколение Y», где удостоилась обложки с фотоизображением женского лобка, чуть закамуфлированного цифровым выкручиванием цветов.

С момента выхода книги прошло двадцать лет, Беломлинская же остается деятельным работником культуры и, судя по информации из открытых источников, успешно приобщает к традициям следующее поколение — свою дочь, ныне выступающую в качестве вокалистки музыкально-драматического проекта «Фери Драфт» под руководством самой Юлии.

5. Дмитрий Григорьев. Господин Ветер. Роман о хиппи

Так уж повелось, что русских писателей, ваяющих прозу о хиппи, критика сразу окрещивает русскими Керуаками. Хотя сам Григорьев на задней стороне обложки своего романа про хиппи забавным образом утверждает, что роман не про хиппи, но звание русского Керуака он все-таки получил, как и звание русского Пирсига — и, что удивительно, в данном случае эти расхожие характеристики оказались совершенно уместными (впрочем, могу ошибаться: я пытался читать и «Бродяг Дхармы», и «Искусство ухода...», но в обоих случаях не осилил и пятидесяти страниц, отложив чтение до так и не наступивших лучших времен). Впоследствии Григорьев объяснил этот казус: на необходимости такого подзаголовка настоял издатель, а автор попытался восстановить справедливость и уточнил, что его «роман о дороге и людях на ней». О дороге, т. е. о путешествиях. Помимо этого в романе затрагиваются и темы психоделических передвижений по своим беспризорным пространствам, и перемещений по ту сторону яви (т. е. во снах), встречаются и просто философские размышления, преимущественно в восточном духе. Отдельный элемент повествования — остросюжетные сценки, добавленные по желанию редактора, но до жанровой прозы «Господин Ветер» все же не дотягивает. И да, роман также и о людях — автор представляет нам множество портретов: водителей разных мировоззрений, национальностей и ориентаций, хиппи, Людей Радуги и т. д.

Сам автор оказался пишущим человеком со стажем, в 1980-е он состоял в питерской группе самиздатовских поэтов-«депрессионистов», публиковал стихи в ведущих богемных журналах, в 1995 году написал на заказ жанровый роман «Сторож ночи» с патлатым кромешником и его верной крысой на обложке. В общем, у него было время, чтобы освоить перо; стиль «Господина Ветра» довольно разнообразен и местами цветаст, помимо прочего используются различные кусочные вставки: интернет-творчество, фольклор хиппи и даже (в очередной раз) анекдоты категории «Б» (изредка «А»), куда без них. Главный герой романа — музыкант (информацию о музыкальной деятельности самого Григорьева сходу найти не удалось), мельком упоминаются всевозможные культурные деятели и обозначения («Умка», «Там-там», «Пригов», «Общество „Картинник“», «Хмели-Сунели» и т. д.)...

Книга получилась проработанная, насыщенная и многоплановая, так что интерес она вызывает уверенно, но вот незадача: роман получился в то же время весьма тяжеловесный, хотя сама его тематика предполагает известную легкость. Но и в этом Григорьев схож с Керуаком и Пирсигом.

В настоящее время автор продолжает активно писать стихи, прозу, мемуары о «Депрессионистах», путевые очерки, заметки — и даже путешествовать.

***

Мне кажется, выборка в результате получилась яркая и разнообразная: выходит, в серии «Поколении Y» были удачно собраны неочевидные произведения неочевидных (по большей части) авторов, не обделенных талантом, последовательных и обладающих серьезным творческим стажем. Возможно, выборка эта не вполне репрезентативна, а уровень многих других книг серии оставляет желать лучшего, но даже рассмотренную пятерку можно считать существенным достижением на нивах книгоиздания и так называемой отечественной контркультуры. Конечно, если бы мы оценивали те же книги с позиций общехудожественных, то разговор пришлось бы вести построже, но нужды в этом нет, ведь каждый культурный анклав живет по своим собственным законам.

26.01.22