«Применительно к XIX веку нельзя говорить о „читателях вообще“»

Социолог литературы Абрам Рейтблат о книгах и чтении в России XIX века

О динамике чтения в России первой половины XIX века известно немногое. Источники фрагментарны, малосопоставимы и почти не носят количественного характера. Единственное, что мы знаем достоверно, — сколько книг выходило в тот или иной год и каким тиражом. Соответственно, если книга вдруг вышла вторым изданием, как, например, роман Булгарина «Иван Выжигин», — значит, был спрос, книга разошлась. Такое бывало нечасто. Другой поддающийся измерению показатель популярности книги — количество рецензий на нее. Если книгу отрецензировали в нескольких изданиях, означает, что она вызвала повышенный интерес. Правда, это верно только применительно к литературе достаточно элитарной. Низовые (лубочные) книги долгое время почти не рецензировались — отклики на них начали появляться только с 1840-х годов, сначала в журнале «Библиотека для чтения», потом в «Отечественных записках», которые стремились контролировать все литературное поле. Они рецензировали почти все, что печаталось в стране; соответственно, появлялись рецензии на любые, в том числе и низовые книги. Еще одним источником сведений о круге чтения в тот период служат критические статьи, в которых рецензенты нередко писали о том, как воспринималась та или иная книга. Однако к подобным высказываниям нужно относиться весьма осторожно, поскольку зачастую они писались друзьями или, напротив, врагами автора и, следовательно, не отражали реального положения дел.

О ситуации второй половины XIX века мы уже располагаем ценными свидетельствами, что связано с возникновением в 1860-х годах такой институции, как земство. Оно занималось обследованием экономических и социальных условий жизни населения (главным образом крестьянства), в том числе уровня грамотности, круга чтения, источников получения книг и т.д. Такие обследования, иногда очень детальные и квалифицированные, были проведены в различных регионах. Земства публиковали эти материалы, много неопубликованного до сих пор хранится в архивах. Это ценнейший источник. Кроме того, интеллигенция, заинтересованная в идеологическом воздействии на «народ» (как именовали мещан, купцов, но прежде всего крестьян), стала изучать его чтение. Был проведен ряд исследований по стандартизованным программам, которые печатались в журналах, например, в «Русской мысли». Интеллигенция стала создавать библиотеки для народа, и работники этих библиотек изучали чтение своих пользователей; их статьи, в том числе с количественными данными, печатались в «толстых» журналах и в земской периодике. В конце XIX века видный исследователь чтения Николай Рубакин опубликовал «Этюды о русской читающей публике», где речь шла не только о крестьянах, но и о рабочих. Многие библиотеки — от Императорской публичной и Библиотеки Румянцевского музея до библиотек для народа — ежегодно выпускали отчеты, в которых есть сведения о популярных книгах и о читаемых журналах.

Свидетельства о чтении в воспоминаниях появляются часто. Но нужно учитывать, что воспоминания — это определенный литературный жанр со своей поэтикой. Автор выстраивает в нем собственный образ. Поэтому, когда описываются времена детства и юности, свидетельства о чтении встречаются часто, но когда человек пишет о взрослой жизни, он редко cообщает о своем круге чтения, если только он сам не литератор. Другой важный источник информации о чтении — дневники; в них и нелитераторы нередко пишут и о читаемых книгах, и о впечатлениях от них. Иногда (это считанные случаи, но они тоже любопытны) люди вели специальные читательские дневники и довольно развернуто записывали свои впечатления от прочитанного.

В 1820—1830-х годах  грамотными в стране были, по моей оценке, порядка 5% населения, а к 1917 году — немногим более трети. Конец XIX и начало XX века — это период интенсивнейшего приобщения населения к чтению. Скачок был связан с созданием земских школ. До них в сельской местности существовали немногочисленные церковно-приходские школы и школы в имениях, создаваемые помещиками. В основном в деревне детей обучали родители, если были грамотны, или люди, за небольшую плату обучавшие нескольких человек, — монашки, старые отставные солдаты. Когда земства в 1870—1890-х создали большое количество школ в сельской местности, их посещали не все мальчики, а тем более девочки, но все равно учащихся стало гораздо больше. Кроме того, в 1874 году была  проведена военная реформа: военная служба стала обязательной, причем требовалось, чтобы солдат был грамотен, поэтому в армии были созданы школы. Поскольку срок службы был значительно сокращен, после службы многие возвращались в деревню и пополняли ряды грамотных.

Долгое время в крестьянской среде не хотели посылать детей в школу. Считалось, что мальчик должен помогать в работе, а в школе ему делать нечего — грамотность крестьянину не нужна. И только длительная пропагандистская деятельность земской школы, с одной стороны, и появление социальной необходимости в грамотности, с другой, изменили отношение крестьян к чтению.

Применительно к XIX веку нельзя говорить о «читателях вообще». Одно дело — человек, который читает регулярно. А если он осилил в год одну лубочную книжечку в шестнадцать страничек? Он читатель или не читатель? Пришел в деревню офеня (бродячий торговец книгами), принес книжки, крестьяне купили несколько, а потом еще год он не появится, а новую книжку взять негде, и жители этой деревни ничего не читают. Более или менее регулярными читателями становились лишь менее половины грамотных. Многие вообще разучивались читать, потому что у них не было постоянной практики. По слогам они могли что-то прочесть, но на деле ничего не читали.

Чтение художественной литературы в народной среде не поощрялось. Смысловые основания для жизни крестьянину давала религия. Поэтому духовная литература рассматривалась как полезная, а художественная воспринималась как пустой вымысел — басни, сказки. Конечно, для развлечения почитать подобные книги можно, но это не то, что дает смысл жизни. В первую очередь читали жития святых, очень немногие — Новый Завет, а уж Ветхий Завет — считанные люди, если говорить о православных. Совсем другая ситуация была у старообрядцев, среди них почти все были грамотны, в том числе женщины, и считалось, что всем нужно самостоятельно читать Библию, а по возможности и полемические сочинения по религиозным вопросам.

Среди крестьян было широко распространено коллективное чтение: грамотные читали вслух односельчанам; дети, посещающие земскую или церковно-приходскую школу, — своим неграмотным родителям. С печатными текстами знакомилось в несколько раз больше людей, чем непосредственные их читатели.

В круг их чтения за немногими исключениями не проникали классика и «интеллигентская» литература, но рабочие читали более сложные тексты. Если у крестьян были популярны сказочно-фольклорные и исторические повести, то в городе интересовались произведениями более современными и более сложными для восприятия. Я бы не назвал их социально-проблемными, но их действие нередко происходило в современной среде, они были больше по объему, более психологизированными по сравнению с имевшими успех у крестьян. Но не следует забывать, что в России рабочих как таковых было немного. Они работали на заводах в крупных городах. Но на ткацких фабриках и подобных предприятиях работали отходники, то есть крестьяне, летом возвращавшиеся в деревню для сельскохозяйственных работ. Кто они — рабочие или крестьяне? В городе отходники усваивали стандарты городского мировосприятия и культуры и несли их в деревню. С другой стороны, в городе они были представителями сельского мировосприятия — и по своим эстетическим вкусам, и по уровню понимания. Поэтому четкой границы между двумя аудиториями не было.

В 1830-х министр внутренних дел предложил губернаторам открыть губернские библиотеки, но никаких ассигнований на эти цели сделано не было. В результате во многих губерниях их открыли, но чисто формально: книг там было мало, подбор их случаен, работали они лишь несколько часов в неделю и вскоре почти везде закрылись. Более или менее широкое распространение библиотек началось во время «оттепели» и «перестройки» после смерти Николая I, то есть во второй половине 1850-х. В губернских и уездных городах возникли платные «библиотеки для чтения». Абонемент приобретался на время (месяц, год), причем в одной и той же библиотеке были разные виды абонемента: по одному можно было читать новые книги и журналы, по другому можно было взять меньше изданий и не столь новых. В ряде городов открываются муниципальные библиотеки. Иногда они тоже были платными, но основной содержатель — город. Начинают появляться библиотеки при клубах — закрытые, только для членов, но нередко и люди со стороны получали возможность ими пользоваться. Земства сначала открывают библиотеки при народных школах, а потом и отдельные — так называемые народные библиотеки. Библиотеки для народа можно было комплектовать только на основе книг, включенных в каталог, утверждаемый Министерством народного просвещения. В ряде губерний земство рассылало по народным библиотекам типовой комплект на 100-150 книг. В основном там были научно-популярные книги по астрономии, географии, истории и некоторые произведения классиков, которые считались понятными «народному» читателю, а также книги о рациональном ведении сельского хозяйства; в некоторых случаях жития святых.

Считалось, что человек просвещенный правильно понимает тексты и умеет их воспринимать критически, а малообразованный может сделать неверные выводы, что будет иметь плохие последствия. Это касалось не только комплектования библиотек, но и книгоиздания. Так, после цензурной реформы 1865 года книга отечественного автора объемом более 10 печатных листов не должна была проходить предварительную цензуру: издатель просто отдавал ее в типографию, книга печаталась и поступала в продажу. Если в ней потом обнаруживалось что-то «вредное», ее могли запретить. Власти полагали, что подобная книга адресована людям образованным и сравнительно состоятельным, поскольку стоила она недешево. А книги, адресованные крестьянской аудитории, были невелики (один-два печатных листа), поэтому все они проходили предварительную цензуру.

Определяющая роль толстого журнала для русской литературы XIX века связана с тремя обстоятельствами. Первое — громадные пространства страны и слабо развитые средства сообщения. Железные дороги появились достаточно поздно и сначала охватывали только европейскую часть России. Простые дороги были плохи, транспортировать книги по ним было дорого и ненадежно. А вот институт почты был создан довольно рано и работал неплохо. Конечно, человек мог заказать по почте и конкретную книгу по издательским каталогам или объявлению в газете. Но если журнал поступал гарантированно, то заказ книгопродавцы могли не выполнить или ошибиться и прислать не то издание. Второе обстоятельство — малочисленность культурной элиты и ее рассредоточенность по пространству страны. Многие дворяне жили в своих поместьях, что не способствовало развитию книжной торговли: появляется в уездном городе книжный магазин, а люди редко-редко посещают его. Третье — не слишком высокий культурный уровень даже элиты, плохо ориентировавшейся в том репертуаре книг, который предлагала книжная торговля.

Толстый журнал брал на себя отбор текстов для чтения. Он был универсален, то есть содержал разные типы текстов: не только художественную литературу, но и рецензии, публицистику, путевые заметки, исторические статьи, статьи по хозяйству. Поэтому он мог удовлетворить читательские запросы всех членов семьи.

В XIX веке у журналов была не политическая, а идеологическая программа. Власть не позволяла обсуждать вопросы политического характера. После ослабления цензурного контроля с 1865 года идеологические программы журналов постепенно становятся все четче и четче. Для многих подписчиков идеологическая направленность журнала была важнее, чем публикуемые в нем художественные произведения. Целый ряд изданий уделял не очень большое внимание литературному отделу. Скажем, радикально-демократический журнал «Дело» был чрезвычайно популярен, а печатал по большей части такие литературные произведения, которые давно забыты, да и тогда особого успеха не имели. В то же время в «Русском вестнике», который начинался как либеральный журнал, но с конца 1860-х годов перешел на консервативные позиции, неприемлемые для большей части читательской аудитории, печатались Толстой, Достоевский, Лесков, Фет. И в плане художественной ценности публикуемых произведений он был, наверное, лучшим в этот период. К концу XIX века идеологические и эстетические программы журналов сильно дифференцировались, возникли во многом антагонистичные лагеря. Трудно представить, чтобы литератор, печатавшийся в «Русском вестнике», появился в журнале «Русская мысль» (такое произошло только с Лесковым, причем в «Русской мысли» он появился лишь через пятнадцать лет после «Русского вестника»).

Читатели низовых газет («Петербургский листок», «Петербургская газета», «Московский листок») журналов не читали — там был подвал, где из номера в номер печатались романы, сценки и стихи. Такая газета полностью покрывала круг интересов своего читателя. Были и солидные издания, печатавшие прозу, например, «Русские ведомости» — профессорская газета, где иногда помещали рассказы, или «Новое время» — газета для широкой культурной аудитории, но не элитарной. В ранний период там печатали романы, регулярно рассказы, но это был второстепенный материал. «Новое время» — газета с хорошо поставленной службой информации, имевшая зарубежных корреспондентов, дающая знания по широкому кругу вопросов. Ее читали не все, но очень многие, в том числе люди разных идеологических взглядов. В дневниках можно найти немало заявлений такого характера: «Терпеть не могу эту газету, но читаю». Читатели серьезных газет обращались и к «толстым» журналам, причем, если не принимать во внимание литераторов, то в большинстве случаев читался один журнал, максимум два.

О женском чтении известно гораздо меньше, чем о мужском. Подавляющее большинство мемуарных и эпистолярных свидетельств о чтении принадлежит мужчинам. В низовой аудитории читательниц было очень мало, поэтому свидетельства в этой среде характеризуют опять-таки мужскую аудиторию. Исследователи и публицисты того времени почти все были мужчинами и женскому чтению внимания не уделяли. А феминистское движение в России возникло только в начале XX века. Специальных ретроспективных исследовательских работ о чтении женщин также почти нет.

Однако имеющиеся материалы позволяют заявить, что тексты авторов-женщин пользовались среди женщин высокой популярностью. Это не значит, что женщины не читали суперпопулярных писателей типа Тургенева, Достоевского, Толстого и Гончарова. Но были авторы-женщины — П.А. Лачинова, Е. Тур, Е.П. Растопчина, в мужской аудитории не очень популярные, а в женской читавшиеся достаточно широко. Кроме того, у женщин имели живой отклик произведения, затрагивавшие проблематику любви и семьи, например, «Анна Каренина».

Литературный труд с середины XIX века неплохо обеспечивал литератора, особенно если последний налаживал тесные связи с определенным журналом или газетой. Жить на вольных хлебах в последней трети XIX века тоже было можно, но только прозаику или переводчику. Поэзией прожить было нельзя.

Классика — это, по сути, то, что изучают в классах. Русский литературный канон был сформирован Белинским и его последователями — преподавателями русской литературы. Первая программа преподавания истории русской литературы была создана для военно-учебных заведений опытными педагогами А.Д. Галаховым и Ф.И. Буслаевым. До них такого курса не было — изучалась литература, но не история литературы. Галахов впоследствии подготовил хрестоматии и учебники по истории русской литературы, с энтузиазмом воспринятые многими преподавателями литературы в гимназиях; уже тогда, в 1840-х, были сформированы основы канона. Позднее он почти не модифицировался. Потихонечку «вычищали» авторов XVIII века, но это нормальная практика — более старое везде вытесняется, остаются ключевые фигуры. Добавлялись те, кто появился позднее: Тургенев, Толстой, Достоевский, Гончаров, но основной набор сохранялся. По подходу, по эстетическим вкусам те, кто работал над каноном позднее, ориентировались на Белинского.