Пределы жестокости

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Джек Кетчам. Девушка по соседству. М.: АСТ, 2021. Перевод с английского М. Вершовского

«Тому, кто порекомендовал мне „Девушку по соседству“» — так озаглавлен один из постов в разделе веб-форума Reddit, посвященном хоррор-литературе. Сам пост представляет гневную тираду: «Я тебя ненавижу. Моя душа болит. Я начал читать вслепую, зная лишь, что книга основана на реальной истории. Я не читал о деле заранее, чтобы не заспойлерить сюжет. Я даже не могу честно оценить книгу, потому что мне было отвратительно ее читать. Но автор хорошо рассказал историю, и за это его можно похвалить. Думаю, „Девушка по соседству“ показала мне, где проходят мои границы в литературе ужасов. Спасибо, но больше мне такого не надо».

Прочитав этот пост, можно решить, что роман Кетчама — представитель сплаттерпанка, поджанра хоррор-литературы с натуралистическими описаниями насилия, который набрал популярность в конце 1980-х (как раз когда была написана «Девушка по соседству»). Многим этого оказалось достаточно, чтобы с отвращением отмахиваться от романа как от torture porn, обходить его в книжных стороной и уж точно не заглядывать дальше обложки.

Но что подтолкнуло Кетчама, который до этого черпал вдохновение в американской истории и культуре, но никогда не опирался на конкретные сюжеты, взяться за литературное переложение реальной истории? И о чем была эта история, раз ее художественная версия получилась настолько скандальной и шокирующей?

***

История, о которой написал Кетчам, вероятно, впервые захватила его внимание (как и большинства американцев, умевших читать и имевших дома телевизор) в октябре 1965 года. Тогда по всей стране разнеслись новости о жутком убийстве, за которым с подачи СМИ закрепилась репутация «худшего преступления в истории Индианы». Его жертвой стала 16-летняя Сильвия Лайкенс. Родители за небольшое вознаграждение оставили ее вместе с младшей сестрой на воспитание многодетной соседке Гертруде Банишевски. Та, вместо того чтобы следить за благополучием девочек, почти сразу начала жестоко с ними обращаться. Сильвию Банишевски обвиняла в блуде, воровстве и нечистоплотности. Наказания, которым подвергалась девочка, становились все более жестокими и вскоре переросли в пытки. Сильвию истязала не только Гертруда, но и ее дети, а также дети соседей. На момент смерти Лайкенс находилась в состоянии шока и крайнего истощения. При осмотре на ее теле обнаружили около 150 повреждений.

Суд над участниками истязаний превратился в главную тему для обсуждений в США. Многие требовали для обвиняемых смертной казни. Тем не менее приговор оказался неожиданно мягким: с пяти человек, включая четырех несовершеннолетних, сняли обвинения. Саму Банишевски приговорили к пожизненному, но освободили по УДО в 1985-м. Еще через пять лет она скончалась от рака легких. До самой смерти Банишевски не брала на себя ответственность за смерть Сильвии и говорила, что не до конца представляет, какую роль сыграла в случившемся, поскольку тогда «сидела на наркотиках». Под наркотиками она подразумевала лекарство от астмы.

***

«Девушка по соседству» 43-летнего Джека Кетчама, до этого опубликовавшего уже четыре романа, вышла меньше чем за год до смерти Банишевски. Место действия перенеслось из Индианаполиса в тихий пригород, а время — из середины 1960-х в 1958-й. По сюжету, рассказчик Дэвид, которому тогда было 12 лет, во время летних каникул знакомится с девочкой по имени Мэг на два года старше себя. Оказывается, что родители Мэг и ее младшей сестры Сьюзан погибли в аварии, поэтому девочкам пришлось поселиться у дальней родственницы по имени Рут Чандлер.

Рут — соседка семьи Дэвида, а ее сыновья Уилли, Донни и Ральф — его близкие друзья. Красивая, умная и энергичная Мэг сразу нравится Дэвиду. Он радуется, что теперь они будут часто видеться. Через какое-то время он знакомится и со Сьюзан, которая из-за аварии может передвигаться только с помощью металлических скоб.

Дэвид предвкушает лето в компании Мэг, но довольно скоро начинает замечать странности в отношениях между Чандлерами и поселившимися у них девочками. Сыновья Рут игнорируют существование Мэг и Сьюзан, а сама Рут все чаще ругается на своих новых подопечных. Особенно достается Мэг, которая как будто бесит миссис Чандлер одним фактом своего существования. Девочку попрекают тем, что она хочет нравиться мальчикам, и обвиняют в заносчивости. А когда Мэг осмеливается дать хозяйке дома отпор и ответить на бесконечный поток претензий, миссис Чандлер ожесточается еще больше. Сначала девочке запрещают выходить из дома, затем ее запирают в «убежище» — так называется часть подвала, укрепленная бывшим мужем Рут на случай ядерного удара. От ограничения свободы Рут переходит к побоям, от побоев — к пыткам, в которых принимают участие она сама, ее дети, а затем и осведомленные соседи. Как и ее прототип, Мэг умирает от истощения, шока и травм.

«Девушка по соседству» представляет не буквальный, но приближенный к реальности пересказ случившегося с Сильвией Лайкенс. Впрочем, в нескольких аспектах сюжет романа заметно отличается от того, что произошло на самом деле. Среди участников дела Лайкенс не было никого, похожего на Дэвида, рассказчика и главного героя книги Кетчама. В отличие от остальных детей, которые постепенно все охотнее «втягиваются» в издевательства над Мэг и начинают относиться к ним как к игре, Дэвид ограничивается ролью свидетеля. Он продолжает приходить к Чандлерам и наблюдать за пытками, хотя сочувствует Мэг, и успокаивает себя тем, что сам не участвует в истязаниях, но не решается помочь подруге, пока не становится слишком поздно. Большую часть романа он мечется между преданностью приятелям и ужасом от происходящего. Под конец книги ему удается хоть немного скрасить остаток жизни Мэг: Дэвид пытается помочь ей бежать, а потом ухаживает за ней в заточении. Среди жильцов и гостей дома Гертруды Банишевски такого человека не оказалось.

«Работая над „Девушкой по соседству“, я осознавал, что иду по тонкой грани между разоблачением сексуального насилия и его эксплуатацией, — объяснял необходимость такого персонажа сам Кетчам. — Решить эту проблему удалось, введя наблюдателя от первого лица. Он не всегда видит все происходящее с Мэг. Иногда он видит только последствия. Это позволяло оставаться честным, но не бросать все читателю в лицо».

Кетчам неслучайно говорит именно о сексуальном насилии. Эксперты называли дело Лайкенс «сексуальным преступлением без секса». Сексуальный аспект проявлялся в том, что одним из главных поводов для издевательств над Сильвией стали обвинения в распущенности. Однако следствие установило, что Лайкенс не была изнасилована, и не нашло доказательств того, что действия Банишевски были мотивированы сексуальным интересом. У Кетчама этот интерес присутствует как в явном виде (Сьюзан рассказывает Дэвиду, что Рут ее «трогала»), так и в скрытом. Рут ведет унылую жизнь, завидует молодости и красоте Мэг. Власть над этой красотой и возможность ее уничтожить приносят ей удовлетворение, сравнимое с сексуальной разрядкой.

Фигура главного героя и рассказчика Дэвида в «Девушке по соседству» важнее, чем может показаться изначально. Во многом именно она позволила Кетчаму углубиться в подоплеку «самого страшного преступления в истории Индианы» подробнее, чем освещавшим те события репортерам. Последние акцентировались на сенсационных аспектах страданий Сильвии. Кетчам же посвятил почти всю книгу поиску ответов на вопросы, которые журналисты 1960-х практически не ставили. Как произошедшее в доме Банишевски вообще оказалось реально? Как мелкие придирки за несколько недель эскалировали до жестоких пыток? Были ли все их участники садистами без совести и эмпатии? А если нет, то почему они делали то, что делали, и как это для себя оправдывали? И существует ли вообще какое-то объяснение случившегося, приемлемое для человеческого разума? Или смерть Сильвии Лайкенс обречена навсегда остаться «неосмысляемой» — то есть не складывающейся в голове?

Эмоциональные реакции Дэвида занимают место где-то в дискурсивном пространстве между иррациональностью происходящего у Чандлеров и предсказуемым ужасом читателя, в эти события не вовлеченного. Рассказчик в «Девушке по соседству» рефлексирует над творящимся кошмаром как бы в двух режимах: в реальном времени и с расстояния нескольких десятилетий. Во втором режиме он видит всю нелепость оправданий, которые придумывал для себя, чтобы не выдавать мучителей Мэг, но все равно продолжает считать себя жертвой манипуляций Рут. А наблюдая за тем, как Дэвид-подросток воображает себя «двойным агентом», придерживающимся нейтралитета, становится понятнее, как благополучный ребенок мог — вполне в духе концепции банальности зла — стать косвенным соучастником такого преступления.

В поле рассмотрения Кетчама попадает и сексуальный аспект преступления: завороженность телом Мэг у мальчиков-мучителей очень быстро переходит в ненависть и озлобленность при осознании того, что это тело для них недоступно. Они пытаются отвлечься от того, что перед ними их знакомая, с которой они общаются каждый день, и обезличить ее до состояния объекта похоти. И пусть они не совершают над девочкой сексуального насилия в юридическом смысле, сексуальная подоплека пыток и издевательств все равно очевидна. Еще в начале романа мальчиков одновременно волнует близость посторонней девочки и злит ее недоступность. Даже Дэвид, сразу подружившийся с Мэг, ощущает раздраженность и гнев, когда ему с приятелями не удается подсмотреть в окно, как соседка переодевается перед сном. Насилие обеспечивает выход фрустрации. Пытки позволяют расчеловечить Мэг.

Насилие над Мэг можно назвать не только сексуальным, но и женоненавистническим, причем главным проводником мизогинии становится сама Рут. Постоянно сожалея об упущенных возможностях и ругаясь на бывшего мужа, она как будто переносит свой опыт на всех женщин, а затем наказывает несчастную девочку за свои же ошибки: та якобы готова прыгнуть в кровать к первому встречному и испортить себе жизнь ради секса. Рут обрушивает на Мэг свой гнев под видом заботы о ее благочестии и прикрываясь моралью. В романе на теле Мэг вырезают надпись «Я трахаюсь. Трахни меня», которая явно отсылает к надписи «Я проститутка и горжусь этим», вырезанной на теле Сильвии. С разной степенью уверенности можно утверждать, что и в романе Кетчама, и в реальности главным «проступком» жертвы стало то, что она была юной, симпатичной и общительной. Книжный аналог Банишевски отождествляет красоту Мэг с распущенностью и задается целью ее искоренить. Ненависть Рут к женщинам становится одной из основных тем романа — даже жалуясь на мужа, она сводит все к неспособности девочек сдерживать сексуальные порывы и отвергать ухажеров.

Похожим образом анализирует дело об убийстве Сильвии Лайкенс писательница, феминистка и активистка Кейт Миллетт. В книге «Подвал. Размышления о человеческой жертве» она интерпретирует опыт девочки через призму мизогинии, нормализованной в обществе путем навязывания пассивной социальной роли и искоренения непослушания. У Кетчама одной из целей Рут и ее юных сообщников тоже становится сломить волю Мэг. И Рут не приходит в голову, что, пытая свою подопечную, она воспроизводит в гипертрофированной форме те же механизмы стигматизации и пристыжения, которые общество веками использовало, чтобы контролировать женщин. Миллетт обращается к Сильвии Лайкенс: «Ты была со мной с того дня, когда я впервые прочитала о тебе, мой демон, мой собственный кошмар. Кошмар девичьего взросления, превращения в женщину в мире, настроенном против нас, в мире, где мы проиграли и где все напоминает нам о нашем поражении».

Обустроенный под пыточную подвал в реальном деле Лайкенс и в романе Кетчама становится микрокосмом мизогинной реальности, о которой пишет Миллетт.

В случае Рут (как, видимо, и в случае Гертруды) имплицитная мизогиния оказывается основана на зависти — и в этом выводы Кетчама о природе «неосмысляемого» преступления перекликаются с рассуждениями французского философа и культуролога Рене Жирара. Тот сформулировал концепцию миметического желания, согласно которой главным механизмом всех социальных взаимодействий является граничащее с одержимостью желание получить то, что есть у другого. Жирар пишет о том, что, когда один ребенок завидует другому из-за дорогой куклы или когда один мужчина завидует другому из-за того, что у того красивая жена, на самом деле объектом зависти является не кукла и не жена, а «ощущение внутренней целостности, некое магическое качество, которым обладает другой индивид и которого он должен быть лишен любой ценой».

«Сильвия заходит в дом Гертруды, — пишет, примеряя тезисы Жирара к делу Сильвии Лайкенс философ, психолог и писательница Сири Хустведт. — Она молодая, красивая, добрая и беззаботная. У Гертруды астма, экзема и семь детей. Возможно ли, что она смотрит на девочку и хочет невозможного: ее лицо, ее молодость, ее невинность?»

По Жирару, ненависть, которая распространяется от невозможности обладать всеми атрибутами другого, заразна и может охватывать целые сообщества. В таком случае, чтобы найти выход для зависти, выбирается козел отпущения — уязвимая и беззащитная фигура. На нее и направляются все негативные эмоции, которые часто принимают насильственную форму. Именно это, по мнению Сири Хустведт, произошло и в случае Сильвии/Мэг. Девочка стала одновременно объектом зависти и козлом отпущения, позволяющим сообществу вокруг нее создать извращенную иллюзию нормальности.

Похожий вывод делает и Кетчам, только в пространстве художественного текста, наблюдая глазами Дэвида за основанной на ненависти, страхе и желании динамикой отношений между Рут, ее пособниками и жертвами. Подробно автор «Девушки по соседству» останавливается и на социальном подтексте зверств, совершенных против Мэг в романе и против Сильвии в реальности. Перенеся время действия почти на 10 лет назад, писатель усиливает контраст между кажущейся идиллией эпохи бэби-бума и неприглядной действительностью под видом внешнего благополучия. В романе упоминаются или подразумеваются разные проявления этой действительности: от паранойи эпохи холодной войны (из-за которой в доме Чандлеров появился бункер) до стремления любой ценой маскировать семейные неурядицы. Рождаемость после Второй мировой резко подскочила, но многие родители не были готовы уделять время воспитанию детей. Вместо этого они слепо полагались на социальные институты. Это справедливо и для Рут, которая не особо скрывает недовольство тем, что ей приходится тратить жизнь на трех спиногрызов, и для более благополучных родителей Дэвида, настолько погруженных в собственные проблемы, что не замечают странного поведения сына. Когда Дэвид пытается поговорить с отцом о событиях в соседнем доме и робко спрашивает, можно ли бить девочек, тот отвечает спутанной речью о том, что на женщин ни за что нельзя поднимать руку, но «иногда ничего другого не остается». Из-за этого мальчик так и не осмеливается рассказать о пытках Мэг.

До сексуальной революции оставалось еще несколько лет, и институт семьи, подкрепленный традиционными ценностями, все еще считался нерушимым — именно поэтому, когда Мэг на ярмарке осмеливается попросить помощи у полицейского, тот лишь отмахивается, предполагая, что миссис Чандлер просто по-своему воспитывает норовистую девчонку. Привычка не делать ничего, что может вызвать пересуды, и не совать нос в чужие дела позволила издевательствам над Мэг достичь ужасающего размаха — и никто из взрослых соседей при этом не задался вопросом, почему поселившаяся у Чандлеров девочка неделями не выходит на улицу. Примерно так же рассуждали и некоторые свидетели по делу Лайкенс — от пары супругов, которые заглянули в Банишевски в гости и увидели девочку с синяком, до старшей сестры Сильвии и Дженни, которая решила, что дети преувеличивают. А когда соседская девочка по имени Джуди Дьюк сказала маме, что Сильвию сильно избивают, та ответила: «Они же просто наказывают ее, не так ли?»

Роман Кетчама производит душераздирающее впечатление (во многом благодаря внутренним монологам повзрослевшего Дэвида), но не выглядит попыткой эксплуатировать реальную трагедию ради шокового эффекта и лучших продаж. И даже наоборот, «Девушку по соседству» можно рассматривать как пример практически безграничных возможностей художественной литературы, позволяющей рефлексировать над реальными трагедиями. Не будучи обремененным ограничениями, которые накладывает документальный жанр, Кетчам додумывает то, о чем не говорится в отчетах и репортажах, но при этом не фетишизирует жертву.

Пожалуй, самая жуткая особенность описываемого преступления, которую удалось уловить Кетчаму, заключается в его бессмысленности. Самим мучителям приходится постоянно придумывать основания для пыток, чтобы для себя оправдать происходящее: с их слов, Мэг предстает шлюхой, грязнулей, обжорой, лгуньей. Мэг спрашивает Дэвида, в чем она провинилась перед Чандлерами, пытаясь объяснить такое отношение своей новой семьи. А сам Дэвид на каком-то этапе начинает винить подругу в том, что та осмелилась дать отпор и даже обратилась за помощью к полицейскому, вместо того чтобы сносить нападки: «В течение недели наше мнение стало перевешивать в сторону мысли, что во всем виновата Мэг. От восхищения смелостью ее поступка, ставкой в духе все-или-ничего, идеей посягательства на авторитет Рут, столь бескомпромиссного и публичного, мы перешли к легкому презрению. Да как вообще можно быть такой дурой, чтобы решить, будто коп встанет на сторону ребенка против взрослого?»

***

В «Девушке по соседству» Кетчам убедительно объяснил человеческую реакцию на преступление. Он деконструировал социальный уклад, позволяющий злу твориться за закрытыми дверями, и показал, как сложно, подвергнувшись влиянию группы, найти в себе силы поступить иначе. По выражению исследовательницы хоррора Лизы Мортон, писатель «содрал с Америки занавес и заглянул в таящиеся за ним страшные секреты».

Кетчаму удалось осмыслить «неосмысляемое» настолько, насколько позволяет устройство человеческого языка и познавательного аппарата. Вместе с тем он все же убедился в том, что само преступление — в отличие от контекста и сопутствующих обстоятельств — все равно до конца непостижимо, как бы глубоко мы ни закапывались в попытках его объяснить через гендерную критику или социальный анализ. Такой вывод отличает «Девушку по соседству» от сплаттерпанка, основными принципами которого всегда были отсутствие запретных тем и приземленный взгляд на насилие. В романе, основанном на убийстве 16-летней девочки, Кетчам констатировал, что иногда пределы все-таки существуют. Именно поэтому 42-я глава «Девушки по соседству» состоит всего из одного абзаца: «Я не буду этого рассказывать. Ни за что. Есть вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем рассказать об этом. Вещи, о которых знаешь: лучше умереть, чем это увидеть. Я смотрел и видел».