1. Новый роман Виктора Пелевина вызвал к жизни традиционное соревнование «кто раньше отрецензирует»; неудивительно, что многие, стараясь сохранять покерфейс, отреагировали на орально-фаллический пассаж о критиках. Первой, насколько можно судить, была Наталья Кочеткова, пересказавшая основные мотивы книги. «Айфак» нравится Галине Юзефович («странный, глубокий и волнующий роман, сплавляющий разум и чувство в какой-то совершенно новой для Пелевина (да, пожалуй, и для всей русской прозы) пропорции, и определенно лучший текст автора за последние годы») и Анне Наринской («Уж не знаю, какие черти играют в футбол моими мозгами и сердцем… но роман „iPhuck 10” тронул меня, задел за живое — в общем, произвел со мной все то, что в нем призывают презирать»); скорее не нравится Татьяне Сохаревой («Пелевин выдал роман-саморазоблачение, построенный, как признается его герой-альтер эго, на обнажении приема, граничащем с авторским эксгибиционизмом: ах, все книги похожи одна на другую? Держите-ка настоящую компиляцию»); совсем не нравится Игорю Кириенкову («Виктор Олегович, вы не гаджет»). Сайт «Нож» меж тем ставит «iPhuck 10» на третье место среди всех пелевинских романов, выше «Generation „П”» и «Жизни насекомых», и это явное преувеличение.
2. На сайте «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией — расшифровка выпуска передачи «Поверх барьеров», тема — «Зощенко и классическая музыка», беседуют Игорь Померанцев и Владимир Абаринов. Разговор идет о дружбе писателя с Шостаковичем («В Зощенко он видел родственную душу, они часами говорили наедине, и только одно огорчало Шостаковича — что Зощенко не умел играть в карты»), о четырех операх по произведениям Зощенко, об образах музыкантов в его прозе — например, Бориса Котофеева из повести «Страшная ночь»: «Его инструмент — треугольник. Зощенко пишет об этой специальности иронически, притворяется малограмотным дилетантом». После этого видео выступления Российского национального оркестра поясняет, что шутить с треугольником нечего.
3. В пандан — статья в The New York Times о том, как опера вдохновила Уолта Уитмена на создание «Листьев травы». Американский поэт страстно переживал оперу, после представления «Эрнани» Верди говорил о «целом мире — текущем, как жидкость, — стремящемся сквозь тебя, как бурный поток»; его книга военных заметок полна героических отступлений в оперном духе. Во время Гражданской войны Уитмен служил санитаром, и этому его опыту посвящена опера Мэтью Окойна «Переправа», премьера которой состоится 3 октября в Бруклинской музыкальной академии. Название оперы — отсылка к стихотворению Уитмена «Crossing Brooklyn Ferry» (русские варианты перевода — «Переправа на бруклинском пароходике», «На бруклинском перевозе», «Бруклинский паром»).
4. В новом выпуске сетевого журнала text.express — поэтическая проза Андрея Таврова, «Правдивая лошадь» Алексея Музычкина, отличные маленькие рассказы Евгения Никитина: «Папа пришел в гости, и я дал прочитать ему свое новое стихотворение. — Херня какая-то, — сказал папа. — Это конец. Ты кончился как поэт! Теперь ты должен стать алкоголиком. Пей». В разделе «Длинная проза» — продолжение составленного из убедительных коанов романа Александра Гоноровского «Книги Хун-Тонга»; в переводной рубрике — эссе Чака Паланика «Пряча местоимение „я”», большую часть которого занимает известный рассказ «Кишки».
5. В «Новой газете» Станислав Белковский*Признан властями РФ иностранным агентом поздравляет с юбилеем Владимира Войновича. Текст начинается примечательно: «Русский писатель бывает или Начальник, или Пророк» — дальше Белковский, не называя имен, записывает в Начальники и тех, кого принято считать Пророками: «Начальник не то чтобы пишет… Он, скорее, говорит. Изрекает. Его высказывание сакрально, потому оно так или иначе должно восприниматься на слух», «Начальник должен быть отчужден от своей паствы, она же —целевая аудитория. Иначе исчезнет священная дистанция, без который не бывает ни статуса, ни самоощущения Начальника». В отличие от Начальника, Пророк почти всегда неправ — «в ближнем времени и на короткой волне» и «занимается исключительно воображаемым миром. Который придумывает сам и которым правит сам». Войнович, по мысли Белковского, «один из очень немногих действующих сегодня русских писателей-Пророков. И он настоящий, потому что Господь уберег его от искушения стать начальником».
6. «Дискурс» публикует большую, со стиховедческими выкладками и диаграммами, статью Алексея Конакова о цикле Д. А. Пригова «Образ Рейгана в советской литературе». Соображения, казалось бы, частного характера — например, обилие дактилических клаузул в рейгановском цикле — Конаков возводит к «ключевой установке советского концептуализма на самоописание», а сам Рейган и окружающая его образ советская пропаганда, согласно статье, интересуют Пригова не как объекты для пародирования, а как материал для постоянного текстопорождения — главного и самоценного процесса. Конаков переходит от содержания листа советской газете к его форме — «обширной, всегда длящейся, потенциально бесконечной плоскости, дающей приют мириадам самых разных текстов». Аналогом этой формы оказывается приговское поэтическое мышление; клочковатость приговского цикла соответствует клочкам газеты, которую советский гражданин рвет на туалетную бумагу; ну а употребление этой бумаги по назначению коррелирует с представлением позднесоветской интеллигенции о том, что политика — говно. Из какового представления отчасти и происходит нынешняя политическая ситуация.
7. На Rara Avis Александр Чанцев рецензирует вышедшую в «Азбуке» книгу швейцарского классика Фридриха Дюрренматта «Лабиринты». В этой книге — истории о том, как появлялись дюрренматтовские пьесы и романы, рассказы о дружбе с Максом Фришем и соперничестве с Эрнстом Юнгером. Но главное, по мнению Чанцева, в том, что Дюрренматт выходит за границы автобиографии и высказывает свое кредо в общественных вопросах, — кредо, совпадающее с основаниями европейского интеллектуализма XX века. «Дюрренматт рассуждает о Гегеле и Шопенгауэре, Гете и Кьеркегоре, доходит до Сократа и Платона, раз за разом возвращается к идее страны, государства и веры. Трех фундаментальных институтов, единых в том, что они, слишком многое требуя от человека, в итоге подавляют его, берут больше, чем дают взамен. А только „индивидуальная позиция по ту сторону веры и знания является той областью, в которой отдельный человек свободен. Вот эти моменты и стали решающе важными в моих дальнейших размышлениях”».
8. «Такие дела» публикуют статью Ольги Лебедушкиной о новелле Генриха фон Клейста «Землетрясение в Чили». Лебедушкина утверждает, что для немецких читателей эта новелла примерно так же значима, как «Капитанская дочка» для русских, и обосновывает нынешнюю ее актуальность. «На том, что „Землетрясение в Чили” больше не кажется абстракцией, я поймала себя лет пять тому назад, когда все выучили слова „кощунницы” и „Трулльский собор”. Потом на языке сурового проповедника из новеллы Клейста заговорили медийные батюшки» — например, Всеволод Чаплин. Но дело даже не в этом, а в выводимой из новеллы Клейста мысли: когда власть, восхваляющая насилие, отстраняется от его совершения (по хитрому замыслу или вынужденно), идею подхватывают подданные — или граждане: сущностной разницы на этом этапе не видно.
9. Новый курс «Арзамаса» посвящен Франции времен Сартра, Годара и Брижит Бардо. Выбор именно этих персоналий для олицетворения духа времени, конечно, не случаен: уже то, что двое из названных троих ныне здравствуют, говорит, что Франция 1968-го — это и современная Франция. Нас — в контексте нашей рубрики — интересуют два ликбеза Галины Кузнецовой: лекции о французской философии и литературе. Во второй разобрано кажущееся противоречие: хотя во французской словесности XX века есть хорошо известные, отрефлектированные критикой явления и объединения — экзистенциализм, новый роман, УЛИПО, — множество авторов первого ряда, таких как Маргерит Юрсенар, Ромен Гари или Борис Виан, невозможно причислить к той или иной школе. «Новому роману» Кузнецова уделяет больше всего внимания, отмечая: «его даже нельзя назвать направлением, потому что каждый представитель этого жанра писал по-своему и искал возможности отличаться от своих собратьев по перу»; перечислены и охарактеризованы основные произведения Натали Саррот, Алена Роб-Грийе, Маргерит Дюрас и Клода Симона — «писателя, черновики которого представляют собой многоцветную ленту, где каждый оттенок соответствует одному из мотивов в его повествовании».
10. The Nation впервые публикует ранее неизвестный рассказ Курта Воннегута «Реквием по Цайтгайсту». В предисловии редактор Ричард Линджмен напоминает, что Воннегут, как и многие из главных американских прозаиков прошлого века, зарабатывал благодаря почти что поденной работе — поточному сочинению рассказов для популярных журналов, век которых догорает на глазах. Рассказы эти, однако, не были халтурой: они помогали Воннегуту оттачивать мастерство. «Реквием» — изложение биографии немецкого ученого Омара Цайтгайста, изобретавшего «космическую бомбу» («по сравнению с водородной — все равно что землетрясение по сравнению с икотой»), был исключительно рассеян (например, не знал, что работает на нацистов, и полагал, что в демократической Германии до сих пор правит Гинденбург) и сам не заметил, как вместе со своим телохранителем попал в колумбийские джунгли к племени уитото. Рассказ кое в чем наследует юмористической прозе Генри Луиса Менкена и Джеймса Тербера, но, конечно, знакомого нам Воннегута тут больше: профессор Цайтгайст сильно напоминает изобретателя льда-9 Феликса Хониккера из «Колыбели для кошки», а сама его фамилия и свойства бомбы вызывают в памяти последний роман Воннегута «Времетрясение». К сожалению, рассказ не датирован.
11. Джанет Маслин рецензирует в The New York Times совместный роман Стивена Кинга и его сына Оуэна Кинга «Спящие красавицы». По сюжету женщины в американском городке засыпают — и не просыпаются, а окукливаются во сне. Если попытаться освободить их от кокона, можно, например, недосчитаться глаза. Проблема в том, пишет Маслин, что книга о сне действительно навевает сон: «Здесь… множество персонажей, но мало кто из них „оживает”, а часто одни кажутся копиями других». Кроме того, роман, вроде бы посвященный переоценке гендерных стереотипов, слишком явно за них цепляется. «Не станем рассуждать о том, как именно шло сотрудничество отца и сына, — но, кажется, некий политес не позволил этой 700-страничной книге должным образом ужаться».
12. Современного автора за такое бы выгнали взашей из премий и рейтингов продаж, но в случае с классикой вековой давности получается просто громкий анекдот. Выяснилось, что Марсель Пруст платил газетам, чтобы они публиковали хвалебные рецензии на роман «По направлению к Свану». Больше того, эти рецензии Пруст составлял собственноручно — переписывал комплиментарные отзывы своего друга, добавляя еще больше лести: например, сравнивал себя с Диккенсом и писал, что в прозе господина Пруста открывается почти что четвертое измерение, как у кубистов. Правда раскрылась только сейчас, когда эпистолярный архив писателя был выставлен на аукцион. Деньги Пруст предлагал по тем временам неплохие и издания выбирал влиятельные: Le Figaro за отзыв на первой странице получила 300 франков, а Journal des Débats — 660. Все это писатель предпринял от отчаяния: первый роман из своего семикнижия он печатал за собственный счет и хотел убедить издателя, что с ним стоит продолжать иметь дело.
13. Китайское отделение Amazon показало рейтинг продаж за первое полугодие 2017-го. Среди бумажных книг главным бестселлером Китая стал японский детектив Кэйго Хигасино «Тайны магазина „Намийя”»; на втором месте — воспоминания скончавшейся в прошлом году в 104-летнем возрасте писательницы и переводчицы Ян Цзян, на третьем — «Homo Deus» Юваля Ноя Харари. Среди электронных книг лидируют роман Чжоу Мэйсэня «Именем народа» (тут особенно помог снятый по нему сериал, который называют китайским «Карточным домиком»), все тот же детектив Хигасино и «Гибель гигантов» Кена Фоллетта. Самые читающие китайские города — Хэфэй и Чжэнчжоу.