Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
1833 год был в жизни Пушкина сравнительно благополучным. Устоялась семейная жизнь. Как-то (на время) утряслись отношения с властью. Роились творческие замыслы*См.: Стелла Абрамович. Пушкин в 1833 году. М.: Слово/Slovo, 1994. С. 5-6..
Первого октября поэт на полтора месяца приезжает в Болдино. Началась вторая болдинская осень, по интенсивности мало уступающая первой. За полтора месяца были написаны и доработаны «История пугачевского бунта», «Медный всадник», «Сказка о рыбаке и рыбке», «Анжело», «Будрыс и его сыновья», «Воевода», «Пиковая дама», «Сказка о мертвой царевне» и одно из лучших стихотворений Пушкина «Осень»:
Унылая пора, очей очарованье,
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье
В багрец и золото одетые леса...
Прошло 105 лет, и 19 марта 1938 года ленинградскими чекистами был схвачен известный поэт Николай Алексеевич Заболоцкий. От пыток бессонницей и голодом, жестоких избиений он потерял рассудок и около двух недель пробыл в тюремной клинике для умалишенных. Однако «вины» своей не признал и никого не назвал. Потом были лесоповал, тяжелые земляные работы. От смерти поэта спасла случайная удача — возможность стать чертежником. А через восемь лет произошло настоящее чудо. Хлопоты друзей увенчались успехом, и в 1946 году Заболоцкого освободили и даже разрешили ему поселиться в Москве и вернуться к литературной работе.
Этим 1946 годом помечено стихотворение, названное по первой строчке «Еще заря не встала над селом...». Читателям оно не так хорошо памятно, как пушкинские стихи, поэтому позволим себе привести его целиком:
Еще заря не встала над селом,
Еще лежат в саду десятки теней,
Еще блистает лунным серебром
Замерзший мир деревьев и растений.
Какая ранняя и звонкая зима!
Еще вчера был день прозрачно-синий,
Но за ночь ветер вдруг сошел с ума,
И выпал снег, и лег на листья иней.
И я смотрю, задумавшись, в окно.
Над крышами соседнего квартала,
Прозрачным пламенем своим окружено,
Восходит солнце медленно и вяло.
Седых берез волшебные ряды
Метут снега безжизненной куделью.
В кристалл холодный убраны сады,
Внезапно занесенные метелью.
Мой старый пес стоит, насторожась,
А снег уже блистает перламутром,
И все яснее чувствуется связь
Души моей с холодным этим утром.
Так на заре просторных зимних дней
Под сенью замерзающих растений
Нам предстают свободней и полней
Живые силы наших вдохновений.
(1946)
Стихи написаны как будто в продолжение пушкинской поздней осени. Там подчеркнуто, что вот-вот наступит зима: «роща отряхает последние листы; еще бежит за мельницу ручей, но пруд уже застыл...; отдаленные седой зимы угрозы; звенит промерзлый дол и трескается лед».
У Заболоцкого стихи начинаются с четыре раза повторенного пушкинского еще («еще бежит...)». У него ранняя и звонкая зима УЖЕ наступила, но ЕЩЕ не наступил поздний день после холодной зимней ночи. Зря мы, наверное, сказали «как будто». Заболоцкий, как и все мы, знал чудные пушкинские стихи наизусть (тем более что двухтомник поэта был послан ему в лагерь друзьями*<Н. А. Заболоцкий> Огонь мерцающий в сосуде… М.: Педагогика-Пресс, 1995. С. 379.). Вполне вероятно, что он сознательно (или подсознательно) со/противопоставлял свое стихотворение пушкинским строкам.
Рисунок А. С. Пушкина
А мы теперь попробуем сравнить эти два текста. Текст Пушкина достаточно густо населен. Сосед... с охотою своей; бег саней с подругой; бег на коньках: обув железом острым ноги; катание в санях с Армидами младыми...; пиры с блинами и вином... мороженым и льдом; матросы на корабле.
Животные: лай собак (у Заболоцкого один пес), конь ретивый... В пропущенных строфах (о чем подробнее скажем позднее) появляются толпы виртуальных героев, созданных воображением поэта. Даже чахоточная дева не очень мрачно вписывается в непрерывный круговорот смены времен года, умирания и возрождения.
Не то у Заболоцкого. У него в стихах — нет живых существ. Только старый пес у ног хозяина (у Пушкина собаки молодые: несутся с лаем). А автор не активный участник жизненной круговерти — он лишь отстраненно смотрит, задумавшись, в окно на окружающий мир.
Мир Пушкина находится в непрерывном движении. В стихах мы увидим, очень много глаголов. А есть еще и причастия, и деепричастия, и отглагольные существительные. Не всякий глагол вызывает ощущение бурного движения, активности, физической или ментальной. Есть и привычные нейтральные. Есть и фиксирующие неподвижность: спать, лениться. В «Осени» же преобладает активность или гиперактивность бытия. Вот примеры.
«Сосед мой поспешает в отъезжие поля», и мы видим шумную толпу мчащихся по полям охотников в сопровождении громко лающих псов. Весною «кровь бродит, чувства, ум тоскою стеснены». Зимою «весело, обув железом острым ноги, скользить...». Или «кататься нам в санях с Армидами младыми», когда подруга «вам руку жмет, пылая и дрожа». Не забывает Пушкин и дружеского общения в пирах: зиму «проводив блинам и вином, // Поминки ей творим мороженым и льдом». И вот снова наступает осень. И нам придется не выхватывать из текста отдельные фразы, а процитировать охватившую поэта радость бытия (снова выделим курсивом глаголы, их много):
И с каждой осенью я расцветаю вновь <...>
К привычкам бытия вновь чувствую любовь:
Чредой слетает сон, чредой находит голод;
Легко и радостно играет в сердце кровь,
Желания кипят...
Полное слияние с миром, природой, внутренняя гармония побуждают ум к активной деятельности. Вдохновение подступает к поэту:
И забываю мир — и в сладкой тишине
Я сладко усыплен моим воображеньем...
Кажется, это как раз тот случай, когда глагол показывает душевное успокоение. Наступает тишина, даже сладкая. Но это лишь мгновенное затишье перед бурным натиском эмоций, выраженных наступающими друг на друга глаголами (до трех в одной строке!):
И пробуждается поэзия во мне:
Душа стесняется лирическим волненьем,
Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,
Излиться наконец свободным проявленьем.
Далее следует развернутое сравнение начавшегося творческого процесса с движением корабля, восхитившее Ю. М. Лотмана: «Редко можно найти в поэтическом тексте четыре строки, столь насыщенные глаголами движения:
...матросы вдруг кидаются, ползут
Вверх, вниз — и паруса надулись, ветра полны;
Громада двинулась и рассекает волны.
Плывет. Куда ж нам плыть?..»*Ю. М. Лотман. Две «Осени» // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнезис, 1994. С. 389.
А у Заболоцкого? Его маленькое по сравнению с пушкинским стихотворение (соответственно 89 и 24 строки) содержит обычное количество глаголов. Иногда четыре на строфу, иногда — три, два. Иногда они нейтральны («выпал снег»), иногда поэтически выразительны («ветер вдруг сошел с ума»). Однако, если внимательно приглядеться к «глагольному» миру стихотворения, обнаруживаются странные явления, резко противостоящие беспокойному, оживленному пушкинскому миру. Так, заключительная строка первой строфы, когда еще темно (заря не встала), показывает окружающий мир холодным и неподвижным: «блистает... серебром замерзший мир деревьев и растений».
Рисунок Н. А. Заболоцкого
А теперь посмотрим, что «делают» глаголы в этом замерзшем мире. У Пушкина они окружены обстоятельствами и дополнениями, усиливающими их энергию (кровь играет легко и радостно; звонко звенит дол под копытом коня; мысли волнуются в отваге; стихи свободно потекут и пр.). У Заболоцкого эти грамматические категории превращают нейтральные глаголы в зловещие знаки застывшего омертвевшего мира. Как обычно (и зимой, и летом) восходит солнце, но здесь оно восходит медленно и вяло. Красивы седых берез волшебные ряды, но здесь их заметает холодный снег, метафорой которого становится очищенное волокно с мертвым эпитетом: «Метут снега безжизненной куделью». Также в этом пустынном мире погребены под снегом и сады: «В кристалл холодный убраны сады, // Внезапно занесенные метелью». Мир этот, в отличие от пушкинского, действительно пустой. В нем нет ни одного живого существа. Автор не живет, как Пушкин, внутри созданного его воображением мира, а смотрит на него извне: задумавшись, в окно. Рядом с ним стоит (а не мчится с лаем) старый пес. Он тоже вне пределов этой холодной зимы. Перед нами, несмотря на некоторую яркость красок (блистает серебром, блистает перламутром, <был> день прозрачно-синий), замерзший, окоченевший неподвижный мир.
И оба поэта обретают вдохновение каждый в своем мире. О вдохновении говорится в финале обоих стихотворений. И это снова подтверждает нашу гипотезу о сознательной (пусть даже подсознательной) ориентации Заболоцкого на пушкинский текст.
Вдохновение автора, «каждой осенью расцветающего вновь», готово охватить весь мир. «Ко мне идет незримый рой гостей», — восклицает он и торопится рассказать нам об этих «гостях». Отделанные и законченные строфы о «гостях» и о мирах, которые ими заселены, были из окончательного текста удалены автором (видимо, он оставлял виртуальные миры воображению читателей) и ушли в комментарии. Вот эти «гости», пришедшие из сочинений самого Пушкина и многих других авторов*Попытка комментария этих пропущенных строф сделана нами в статье «Два Пугачева (Вымыслы романические и „История пугачевского бунта“)» // Вопросы литературы, 2015, Сентябрь-Октябрь. С.124–128, и в кн.: Марк Альтшуллер. Пушкин, Кюхельбекер, Грибоедов. СПб.: Пушкинский дом, 2022. С. 98–103.:
Стальные рыцари, угрюмые султаны,
Монахи, карлики, арапские цари,
Гречанки с четками, корсары, богдыханы,
Испанцы в епанчах, жиды, богатыри,
Царевны пленные и злые великаны,
И вы, любимицы златой моей зари,
Вы, барышни мои, с открытыми плечами,
С висками гладкими и томными очами.
Эти вымышленные персонажи населяют миры, куда стремится воображение поэта:
...куда же плыть?.. какие берега
Теперь мы посетим: Кавказ ли колоссальный,
Иль опаленные Молдавии луга,
Иль скалы дикие Шотландии печальной,
Или Нормандии блестящие снега,
Или Швейцарии ландшафт пирамидальный.
Совсем не то у Заболоцкого. Порыв его вдохновения создает только замерший, остановившийся мир, видимый из окна. Рассказ об этом порыве умещается в четырех строчках (у Пушкина, включая опущенные строфы, — 31), написанных
...на заре просторных зимних дней
Под сенью замерзающих растений
Нам предстают свободней и полней
Живые силы наших вдохновений.
Стихи написаны в 1946 году «на заре зимних дней, под сенью замерзающих растений». Наверное, в пору уже наступившей зимы, т. е. после зубодробительных постановлений о журналах «Звезда» и «Ленинград», вышедших в августе этого зловещего года. Внезапно наступившая ранняя и звонкая зима олицетворяла не столько явления природы, сколько ледяную ночь, наступившую сразу после великой победы и становившуюся все темнее и холоднее вплоть до наступившей наконец смерти Сталина.
Цену этим постановлениям и их создателю, великому Душегубу, Заболоцкий знал очень хорошо. Еще в стихотворении «Ночной сад», опубликованном в 1937 году, он изобразил Железного Августа, безжалостно стреляющего, сеющего смерть. Вокруг него «в воздухе мелькали тельца птичьи», так, что
И души лип вздымали кисти рук,
Все голосуя против преступлений.
А спустя двадцать лет (в 1957), сравнивая Сталина с мертвыми гранями Казбека в одноименном стихотворении, поэт признавался:
Но был он мне чужд и враждебен <...>
В надмирной своей вышине,
Был только бессмысленно страшен
И людям опасен вдвойне*Об этих стихах см. впечатляющую, посмертно опубликованную статью Е. Г. Эткинда «Николай Заболоцкий в 1937 году: „Ночной сад“» // Электронное изд.: Из последних работ Е. Г. Эткинда (1918–2020). URL: https://loshch.livejournal.com/90912.html.
Заболоцкому, только что вышедшему на свободу, яснее, чем другим, было видно, как надвигается на страну новое оледенение. Он и рассказал о нем, глядя на замерзший сад.
Начиналась после жуткого террора, страшной войны новая полоса невеселой русской истории. Наверное, вспомнились Заболоцкому строки Тютчева, написанные, когда любимый поэт возвращался из Швейцарии в Россию:
Родной ландшафт... Под дымчатым навесом
Огромной тучи снеговой
Синеет даль — с ее угрюмым лесом,
Окутанным осенней мглой...
Все голо так и пусто-необъятно
В однообразии немом...
Местами лишь просвечивают пятна
Стоячих вод, покрытых первым льдом.
Ни звуков здесь ни красок, ни движенья —
Жизнь отошла — и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья,
Здесь человек лишь снится сам себе*Ф. Тютчев. На возвратном пути (1859). Курсив мой. — М. А..
Девятнадцатый век — это расцвет русской культуры. Пушкинские стихи (в том числе и «Осень») стали вершиной поэзии Золотого века. Далее последовала гениальная русская проза (Толстой, Достоевский, Тургенев, Чехов), восхитившая мир. Впереди маячил утонченный, изысканный Серебряный век.
Заболоцкий написал свое стихотворение в разгаре жуткой ледяной сталинской ночи. Потом были оттепель, перестройка, но настоящий рассвет в России так и не наступил.